Печальная новость пришла из Израиля: 18 декабря в возрасте 96 лет умер Барух Шуб, председатель Объединения партизан и член Совета мемориального центра “Яд ва-Шем”. О его смерти сообщает газета “Гаарец”.

Еврейская община (литваков) Литвы и Союз бывших узников гетто и концлагерей выражает самые искренние соболезнования родным и близким Баруха.

Барух Шуб родился в Вильнюсе, в хасидской семье. В июне 1941 года немцы оккупировали Вильнюс, евреи были отправлены в гетто. В январе 1942 года в вильнюсском гетто была создана “Объединенная партизанская организация”, возглавляемая Ициком Витенбергом, Иосифом Глазманом и Абой Ковнером. Ее целями были провозглашены организация массовой самообороны гетто, саботаж, присоединение к партизанам и Красной армии. Барух Шув примкнул к партизанам.

После побега из гетто Шуб участвовал в партизанских операциях на территории Вильнюса. Затем, вступив в Красную армию, принимал участие в освобождении города. Вся семья Баруха погибла в Холокосте.

Убедившись, что вся его семья погибла в Вильнюсском гетто, в 1945 году он прибыл в Эрец-Исраэль на борту судна “Петр II”, перевозившего нелегальных репатриантов. Служил авиамехаником в ЦАХАЛе, работал в компании “Эль Аль”. Два его сына стали летчиками.

Дорогие друзья,

Спешим вам сообщить, что уже появился долгожданный номер новостного издания «Лавки бейгелей» за 2020 г. на трех языках – литовском, русском и английском. Вашему вниманию совершенно новый дизайн и 11 страниц самых интересных событий, которыми был богат год Виленского Гаона и еврейской истории Литвы.

Читайте и делитесь со своими родными и друзьями!

Со скорбью сообщаем, что 19 декабря не стало многолетнего члена Еврейской общины Литвы Анатолиюса Шяштокаса (1939 – 2020). Вместе с еврейской общиной Шяуляйского уезда выражаем самые искренние и глубокие соболезнования супруге Анатолиюса Лидии и его близким.

На этой неделе исполняется 250 лет со дня дня рождения Людвига ван Бетховена, так любимого евреями Восточной Европы – о чем мы и расскажем.

Популярная бетховенская «Лунная соната», например, является темой замечательной детской сказки идишского писателя Шлойме Бастомский, в которой автор представляет, как Бетховен импровизирует пьесу при лунном свете для слепой девочки-сироты и ее брата.

Кстати, произведение не называлось «Лунной сонатой» до тех пор, пока через пять лет после смерти Бетховена немецкий музыкальный критик и поэт Людвиг Реллштаб не сравнил настроение первой части с наблюдением за мирным лунным светом на озере Люцерн в центральной Швейцарии, отмечает в издании Forward Рухл Шехтер.

Бастомский впервые опубликовал рассказ в своем детском журнале «Грининке Беймелех» («Маленькое зеленое деревце»), в Вильно в 1927 году, на сотый йорцайт («годовщина смерти» на идиш, на иврите – йом азикарон) Бетховена. Год спустя он выпустил рассказ в виде брошюры. А недавно журнал In Geveb: A Journal of Yiddish Studies («В текстуре: журнал идишских исследований») опубликовал перевод рассказа на английский язык.

Хоровая Девятая симфония Бетховена, сочиненная им между 1822 и 1824 годами, которую часто называют его величайшим произведением, включает текст – парафраз стихотворения Фридриха Шиллера 1785 года «Ода к радости», в котором говорится о единстве всего человечества.

Мордхе Ривесман, автор знаменитейшей и так в эти праздничные дни актуальной песни на идише «Khanike oy Khanike», позже переведенной на английский как «Hanukkah O Hanukkah», был настолько тронут музыкой «Оды к радости», что весьма близко к тексту перевел на идиш шиллеровский текст, назвав его просто «Ди фрейд» – «Радость».

Позже великий идишский писатель Ицхок Лейбуш Перец соединил с музыкой Бетховена свой собственный, гораздо более свободный перевод «Оды к радости». Сегодня произведение «Ale Mentshn Zaynen Brider» («Все люди братья») знакомо всем поклонникам идишской песни:

Ale mentshn zaynen brider

Broyne, gele, shvartse, vayse

Felker, lender un klimatn

S’iz an oysgeklerte mayse.

All people are brothers,

Brown, yellow, black, white

Nations, countries and climates

it’s all nothing more than fiction.

Все люди братья,

Коричневые, желтые, черные, белые,

Нации, страны и климаты –

Все это не более чем выдумка.

В записанном Книжным центром идиша трогательном видео переживший Холокост Моше Фишман рассказывает о некоторых музыкальных представлениях в радомском гетто (Польша), которые поначалу были разрешены нацистами, и о том, почему «Ale Mentshn Zaynen Brider» Переца на музыку Бетховена стала там самой популярной.

В 2015 году Еврейский народный филармонический хор прекрасно исполнил идишскую версию Переца «Оды радости» в концертном зале Меркин на Манхэттене. Хоровую адаптацию выполнил дирижер Биньюмин Шехтер.

Отметьте 250-летие Бетховена, послушав это произведение.

Три духовных лидера обратились за медицинским заключением по вопросу о том, надо ли делать прививки от коронавируса, к раввину Элимелеху Фиреру, который возглавляет известную благотворительную медицинскую организацию. Его мнение было обнародовано 15 декабря от имени раввинов Каневского, Эдельштейна и Шалома, которые пришли к выводу, что любой, у кого есть возможность получить вакцину, должен сделать прививку, заявив, что безопасность прививки была доказана стандартными, научными методами, сообщает «The Times of Israel».

В медицинском заключении Фирер рекомендует аллергикам проконсультироваться со своими врачами перед вакцинацией и предостерегает от прививки детей в возрасте до 16 лет, поскольку вакцина еще не была протестирована на них. Медицинское заключение будет опубликовано 16 декабря в основных харедимных газетах, чтобы охватить как можно больше представителей ультраортодоксальной общественности. Каневский, которому 92 года, недавно вылечившийся от коронавируса, и Эдельштейн являются лидерами литовского течения ультраортодоксов, а Коэн – ведущим сефардским авторитетом в обществе и членом религиозного совета, консультирующим партию ШАС. Неясно, посоветуют ли хасидские лидеры своим последователям сделать прививку.

Израиль готовится начать программу массовой вакцинации на следующей неделе, но чиновники Министерства здравоохранения обеспокоены нежеланием населения пройти вакцинацию. Этот вопрос особенно чувствителен в ультраортодоксальной общине, где раввинские лидеры управляют общественными настроениями. К этой проблеме добавилось недавнее появление в ультраортодоксальных районах плакатов, призывающих не вакцинироваться. Первоначальная вспышка вируса в начале этого года сильно ударила по общине, особенно в Бней-Браке, после того, как ведущие раввины посоветовали не подчиняться инструкциям Министерства здравоохранения, направленным на сдерживание распространения вируса, которые нарушили бы жизнь ультраортодоксальной общины. Некоторые группы ультраортодоксов продолжают сопротивляться отдельным директивам Министерства здравоохранения.

13 декабря высшие должностные лица Министерства здравоохранения провели встречу с ведущими раввинами в Бней-Браке, пытаясь убедить их публично поддержать национальную программу вакцинации от коронавируса, но не получили необходимой поддержки. На встрече присутствовали генеральный директор Министерства здравоохранения Шези Леви и координатор по борьбе коронавирусом Нахман Аш, которые встретились с главным раввином города Шевахом Цви Розенблаттом и главой известного раввинского суда раввином Иегудой Силманом. Леви объяснил, что коронавирус более опасен, чем грипп, и что процесс выздоровления даже у детей длится намного дольше, а вакцина против коронавируса, которую Израиль начнет использовать, работает по тому же принципу, что и вакцина против гриппа.

Хотя раввины поддержали общую идею вакцинации, они также выразили некоторые опасения, в частности, что испытательный период для имеющихся вакцин был слишком коротким, чтобы исключить долгосрочные эффекты и любые проблемы, которые могут возникнуть в будущем.

Опросы показывают, что от 50 до 75% израильтян с подозрением относятся к прививке от коронавируса, вероятно, из-за опасений, что спешка с производством вакцины может поставить под угрозу ее безопасность. Израиль договорился о поставке миллионов доз различных вакцин, начиная с вакцины «Pfizer», которая была одобрена Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов для использования в США. 14 декабря Министерство здравоохранения сообщило, что кампания по вакцинации начнется 23 декабря.

Еврейская община (литваков) Литвы и детский клуб «Илан» приглашают детей 7 – 11 лет и их родителей на урок эмоциональной грамотности со специалистом Камилой Голод в это воскресенье, 20 декабря, начало в 13.00. Ребята в подарок получат тетради с заданиями по эмоциональной грамотности, а родители – книгу «Смелость быть самим собой» с автографом автора.

Регистрация: sofja@lzb.lt или по тел.: +370 601 46656

Еврейская община (литваков) Литвы и детский клуб «Илан»

приглашают ребят с помощью платформы ZOOM

вместе с преподавателем Вильнюсской гимназии ОРТ им. Шолом-Алейхема Альгирдасом Давидавичюсом

отметить Шаббат и последний день Хануки

18 декабря, в пятницу, начало в 16.00.

Регистрация: sofja@lzb.lt или по тел.: +370 601 46656

С глубоким прискорбием сообщаем, что 16 декабря не стало члена еврейской общины Шяуляйского края Анатолия Ильина (1952 – 2020). Выражаем самые искренние соболезнования супруге Нине, сыновьям и близким Анатолия.

Каунасское гетто глазами подростков*

ОТ РЕДАКЦИИ www.isrageo.com

Почти два десятилетия Тамара Ростовская была автором еженедельника “Секрет” и газеты “Новости недели”, тесно связанными с виртуальным журналом “ИсраГео”. Она писала чаще всего незатейливые юмористические стишки, но если бралась за документальную прозу, то получалось уже нечто впечатляющее. Еще бы: помимо таланта, Тамара обладала трагическим багажом — годами, проведенными в Каунасском гетто. И что важно — она вела дневники, которые удалось сохранить. Недаром же ее назвали “литовской Анной Франк”!

Дневник Тамары, который она вела в Каунасском гетто, был издан на многих языках и стал одним экспонатов в Вашингтонском музее Холокоста.

В августе 2015 года Тамары не стало. С нами остались ее дневники. Отрывки из которых мы предлагаем вниманию наших читателей.

Тамара РОСТОВСКАЯ, Хайфа

Посвящается: моим родителям Регине и Владимиру Лазерсонам и брату Рудольфу, погибшим от рук нацистских палачей в 1941-1945 годах.

ОТ АВТОРА

Читатель, ты держишь в руках дневник девочки-подростка. Эта книга не предназначалась ни для одного читателя в мире.

Дневник этот — крик души девочки, на долю которой нежданно обрушилось столько несправедливых ударов судьбы, что вынести их, не сойдя с ума, казалось просто немыслимым.

Этой девочкой была я, Тамара Ростовская (Лазерсонайте), узница Каунасского гетто, дожившая до сегодняшнего дня.

На фото: Тамара Ростовская. К этому времени она вновь научилась улыбаться

Все записи вела только для себя, не думая о публикации, однако в наши дни, когда все чаще раздаются голоса, отрицающие Холокост, молчать становится невозможно.

Дневник служил мне как бы “громоотводом” и успокаивал душу. Рядом всегда был друг — верный, преданный, безмолвный. Но лишь стоило моей руке прикоснуться к нему, и он становился неузнаваем: он плакал и радовался, молил о пощаде и проклинал. А когда становилось совсем невмоготу, он утешал меня, доказывая, что были времена и похуже.

КАК ПОЯВИЛСЯ НА СВЕТ ЭТОТ ДНЕВНИК?

Согласно приказу от 27 июля, евреи Каунаса были насильственно переселены из своих домов в гетто, которое оккупационные власти совместно с литовскими националистами учредили в загородном районе Каунаса Вилиямполе (Слободка). От города этот район отделяла река Вилия (по-литовски — Нерис). Переселялись в гетто на подводах.

Моя семья была вынуждена фиктивно обменять принадлежавшую нам виллу, расположенную на ул. Видуно, 31, на 4-комнатный деревянный дом по ул. Гриняус, 7. Сначала в распоряжении семьи был весь этот дом, но постепенно нас стали уплотнять, и в конце концов оставили одну комнатку с кухней.

Примерно в это время отец, профессор психологии Вильнюсского университета, сказал брату Виктору: “Пиши дневник. Мы живем в интересное историческое время”, и брат стал писать. Будучи моложе его на два года, я всегда старалась не отставать ни в чем. Я начала вести дневник в июле 1941 года и вела его до 13 сентября 1942 г. К сожалению, эти записи утеряны. Горько сетовал по этому поводу директор музея “Лохамей а-гетаот” Цви Шнер, ибо записей столь юного автора (12 лет) ему не доводилось читать. Где взять в гетто толстую тетрадь? Увы, несчастье помогло. Наши друзья, семья Румшиских пытались убежать из гетто. Они достали фальшивые документы на имя караимов. (Караимов немцы не трогали). Но Румшиских схватило гестапо, откуда они живыми уже не вышли. Узнав о случившемся, мы пошли к ним на квартиру, где все было перевернуто вверх дном. На полу валялась толстая тетрадь. Это были записи по авиамоделизму их сына Цезаря. В тетради было много пустых страниц, и я воспользовалась этим, начав вести дневник.

После моего побега из гетто (7.04.44) брат Витя положил наши дневники в жестяную коробку и закопал под окнами дома. Когда части Красной армии подошли к Каунасу, гетто было сожжено и найти это место было трудно — не осталось ни дома, ни окон. Но брату удалось выкопать коробку.

Когда мы впервые встретились после освобождения, он вручил мне дневник. Я продолжала вести записи до конца 1946 г. С того времени я больше никогда не расставалась со своей тетрадью, исключая те несколько лет, когда я одолжила ее Вашингтонскому музею Холокоста в качестве экспоната выставки “Скрытая история Каунасского гетто”.

И все-таки несколько раз дневник находился в большой опасности.

Первый раз это было в 1945 году, когда я жила у одной из моих спасительниц др. Броне Паедайте. Ее пришли арестовать. Производя обыск в квартире, чекисты наткнулись на мой дневник. Среди сотрудников НКВД оказался еврей, он прочел записи на идише и решил забрать тетрадь. С большим трудом удалось убедить его, что я еврейка и дневник принадлежит мне.

Вторая опасность ожидала дневник в 1971 г., когда нашей семье разрешили выехать в Израиль. Я знала, что на границе рукописи отбирают. Друзья посоветовали обратиться в Голландское посольство, которое в то время представляло Израиль, и передать дневник диппочтой.

Спрятав дневник за пазуху (благо была зима), я подошла к посольству. Дежурный милиционер спросил, что я несу с собой. И глазом не моргнув, я ответила, что у меня с собой ничего нет. В посольстве меня постигло разочарование. На месте не оказалось ни посла, ни его заместителя, а секретарь не мог взять на себя ответственность — решить такой необычный вопрос. Мне предложили прийти после обеда, будто они не знали, что граждане СССР не могут посещать иностранные посольства, когда им вздумается.

И тут мне пришла на помощь Анна Франк. На убогом немецком языке я стала объяснять, что подобно Анне, я тоже вела дневник. Возможно, этот аргумент возымел действие. Мне сказали, что отправят дневник на проверку в литовское представительство, и если не обнаружат материалов, компрометирующих СССР, то перешлют дипломатической почтой.

Неизвестно, где бы я очутилась, если бы дежурный у посольства проявил бдительность и обыскал бы меня. Возможно, что вместо субтропиков “загорать” бы мне в зоне вечной мерзлоты. Но судьба была ко мне благосклонна, и дневник в целости и сохранности прибыл в Тель-Авив.

С тех пор, как я поставила последнюю точку в дневнике, прошло более 60 лет. Зеленые чернила, которыми написано большинство страниц, почти выцвели, кстати, “паркер”, которым я писала, подарил мне на день рождения отец.

В дневнике нет ни крупицы выдумки, только одна горькая правда. Да и какая человеческая фантазия смогла бы придумать такой фантасмагорический сюжет, который уготовила нам сама жизнь.

Тридцать лет ни одна чужая рука не касалась этих страниц. Быть может, он “пролежал” бы так безмолвно еще десятки лет и в итоге истлел бы, но чуткое сердце писательницы и исследователя Катастрофы Сары Шнер-Нешамит решило его дальнейшую судьбу. Вместе с педагогом Любой Барак она перевела дневник с литовского на иврит.

Сара посвятила этим записям много дней кропотливого труда и вдохнула в эти старые страницы вторую жизнь. И дневник заговорил. Он заговорил на древнейшем языке мира — на языке моего народа.

Книга впервые вышла в 1975 г. в Израиле. В 1997 г. издана в Литве на литовском.

Прошло еще почти тридцать лет после выхода ивритского издания, и книга, дополненная очерками и стихами моего брата Виктора, в авторском переводе с литовского впервые появится на русском языке.

Хочу отметить, что в гетто многие вели дневники, сочиняли стихи и песни. Но мало кому удалось сохранить свое творчество до наших дней. Мой брат, к большому сожалению, не сохранил своих дневников. Сохранились только два очерка и стихи.

Нет у меня могилы самых близких, дорогих мне людей, и нет памятника им. Я бы хотела, чтобы эта книга стала памятником моим близким, погибшим в огне Катастрофы: моим родителям Владимиру и Регине Лазерсон, и брату Рудольфу. …Не узнать мне той даты печальной,

Не найти мне кусочка земли —

Без речей, без молитв поминальных

Был их пепел рассеян вдали.

Я хочу, чтобы эта книга стала памятником всем тем отважным и благородным Праведникам Мира, которые, рискуя своей жизнью, спасали еврейских детей от верной гибели. Ничто не должно быть забыто, никто не должен быть забыт. Ибо в Талмуде сказано: “Спасший одну душу — спас весь мир”.

Имена людей, спасавших меня и моего брата Виктора:

Казимирас и Витаутас Виткаускас Вероника Жвиронайте

Онуте Кайрене

Петронеле Ластене

Броне Паедайте

Вера и Пятрас Эффертас

Да будет благословенна их память!

* * *

Я родом не из детства — из Шоа,

Я выжила — подстреленная птица;

Израненная детская душа

До старости не в силах исцелиться.

Натянутые нервы как струна,

Сирена бьет по ним истошным воем…

И вновь, и вновь со мной моя семья

Расстрелянная вражеским конвоем.

Но сердце согревает взгляд любви

Со старого, измятого портрета…

“Запомни все! Запомни… и живи!” —

Кричали камни на руинах гетто.

МОЯ СЕМЬЯ

Я родилась в Каунасе, в Литве в семье врачей.

Отец: профессор Владимир Лазерсон родился в Москве. Он был психиатром, психологом и невропатологом — в те времена все эти специальности зачастую соединял в себе один специалист. В последний год перед войной отец был очень занят: он заведовал кафедрой психологии в Вильнюсском университете и продолжал читать лекции в Каунасском. Кроме того, занимался частной практикой. Успешно лечил алкоголиков гипнозом. А по вечерам раздавался стук пишущей машинки: отец писал статьи и готовил к изданию книгу “Психология гениальных людей”. У него совсем не было свободного времени. Помню, ребенком, я прочла статью отца, которая называлась “Почему дети лгут?” Я пошла к маме и выложила свою обиду “почему папа занимается воспитанием других детей, а нас не воспитывает?”

Мать: моя мама Регина, урожденная Сапочински, родилась в Плонске, в Польше. Она была детским врачом. Родители познакомились будучи студентами университета во Франкфурте на Майне. В России тогда была процентная норма и евреев почти не принимали в русские университеты, а желающие учиться уезжали заграницу. Пока дети были маленькими, мать занималась нашим воспитанием и учебой. Но в 1940 году, когда Литву “освободила” советская власть, мама пошла работать детским врачом. Правда, до того, как появились дети, мама работала в Каунасском университете.

Братья: У меня были два брата — Рудольф — старше меня на четыре года и Виктор — на два. Рудольф был очень одаренным, увлекался астрономией. В пятнадцать лет он сдал экзамены на аттестат зрелости… В начале войны Рудольф хотел бежать на восток. Инстинкт самосохранения, видимо, предупреждал его об опасности. Он метался, не находил себе места. Отец не хотел отпускать Рудика одного, а мать была больна и таким образом семья осталась. Друг отца позвонил нам и уговаривал эвакуироваться вместе. Отец бегло говорил по немецкий и помнил немцев, как просвещенный и культурный народ. Он полагал, что война принесет лишения и неудобства, но не мог себе представить страшные убийства.

Случилось так, что на второй день после начала войны, учитель Рудика позвонил нам и пригласил брата прийти к нему, якобы, обсудить вопрос насчет вручения аттестата зрелости. Брат надел свой новый костюм, приготовленный для выпускного вечера, и ушел. И больше никогда не вернулся. Намного позже мы узнали, что его расстреляли на шестом форте. Единственная вина его была в том, что родился евреем и был очень способным юношей. Ему я посвятила стихотворение “Крик”.

КРИК

Посвящается Рудику Л. убитому в 1941 г. в Литве. Ему было 15 лет

Ты для себя копал могилу…

Фашисты пьяные устали,

А ты, мальчишка, полон силы,

Но, Боже, руки как дрожали.

Копал ты долго, неумело

Ту землю, что любил когда-то,

И дрожь пронизывала тело,

И уходила вкось лопата.

О чем ты думал мальчик бедный…

Зловеще каркали вороны,

В обойму вставлены патроны,

И колокольный звон к обедне —

В тот день воскресный. День последний.

Ты поседел в единый миг,

Сердечко колотилось дико…

Потряс меня истошный крик,

Но мир оглох… Он не услышал

Крика.

С Витей мы были очень дружны: вместе играли, всем делились. Кстати, он просвещал меня по вопросам секса. В семье у нас об этом ничего не говорили. Было наложено табу. Хотя отец, как я позже узнала, был последователем Фрейда, но детей не посвящал в эти вопросы. Витя был вылитый гуманитарий. Писал стихи, фантазировал. Мы были очень горды, когда стихотворение Вити появилось в детском журнале. Родился он шестого июня, в день рождения Пушкина, значит быть ему поэтом. Увы, не сложилось.

Итак наша семья, понесшая колоссальную утрату, очутилась за колючей проволокой. Здесь я перехожу на дневниковые записи, которые вначале смахивают на репортаж. И, да простит меня читатель, я, право, в мои тринадцать лет, не знала, как пишется дневник.

СЕНТЯБРЬ 13 (ВОСКРЕСЕНЬЕ)

Погода плохая. Каждый день льет и льет дождь. Осень началась слишком рано. Настроение плохое. Положение с каждым днем ухудшается. Дома ничего нет; ни муки, ни картофеля. Основная наша пища сейчас — морковь и помидоры, которые пока еще растут на огороде. На рынке гетто продаются лучшие яблоки, сливы и груши, но, к сожалению, все это не для нас.

СЕНТЯБРЬ 14 (ПОНЕДЕЛЬНИК)

Случайно попала в бригаду**. Была недалеко от рыбного рынка. К моему большому удивлению, речи и мысли евреев только и вращаются вокруг пакета***. Хотя нам запрещено что-либо проносить в гетто или вообще что-нибудь покупать, наши люди рискуют и покупают. Спрятав продукты в разных местах одежды, пытаются пронести через ворота. Даже имея при себе пять килограммов, ухитряются “чисто” пройти проверку. Вот это народ! Такой народ никогда не погибнет. Для него не существует никакие приказания, никакие запреты. Наш народ никогда не будет соблюдать такие запреты. Поэтому он всегда будет существовать и не даст себя уничтожить.

СЕНТЯБРЬ 15 (ВТОРНИК)

Скучно. Голод ощущается все больше и больше. Нет новостей, которых мы так жаждем. Я благодарю Бога, что имею книги. Когда кругом свирепствует осень, я сижу, съежившись в комнате и читаю свое богатство — “Детскую Энциклопедию”. Стоит только углубиться в эту книгу, и ты забываешь об осени, голоде и холоде. Ты забываешь обо всем. Перед тобой открывается все то, что пережили и выстрадали люди, изобретая разные новшества: машины, книги и др. И как из-за своих изобретений, приносящих пользу человечеству, они подвергались страшным мучениям, сжигались на кострах.

СЕНТЯБРЬ 16 (СРЕДА)

В гетто опять неспокойно. Ожидается какая-то комиссия из Берлина, поэтому людям приказано убрать особенно красиво и чисто комнаты, подмести дворы, сказано, чтобы как можно меньше мужчин шаталось без работы.

Говорят, будто бы, от этой комиссии многое зависит. Ну, увидим!

СЕНТЯБРЬ 17 (ЧЕТВЕРГ)

Оживление. Завтра ожидается комиссия. Заметно усилилась проверка у ворот. Трудно что-либо пронести и поэтому на нашем рынке поднялись цены. Вообще болтают, что эту комиссию литовцы вызвали специально из Берлина, чтобы избавиться от нас. Ну, мы еще посмотрим!

СЕНТЯБРЬ 18 (ПЯТНИЦА)

Приехала столь ожидаемая комиссия. Сначала она посетила “веркштаты”****. Впечатление неизвестно. Я должна сидеть дома, полицейские никуда не пропускают. А так все по-прежнему. Продаем последние вещи, покупаем продукты и кое-как питаемся.

СЕНТЯБРЬ 19 (СУББОТА)

Комиссия посетила комитет*****. Шеренги полицейских не пропускают на улицы. Я кое-как пробралась и пошла в лавку за мясом. Получила двойную порцию, только не мяса, а всяких внутренностей: легких, кишок и других частей. Не знаю, что можно сварить из всего этого, завтра попробуем. Хотя это “мясо” слегка попахивает, но это неважно, важно, что его много.

СЕНТЯБРЬ 20 (ВОСКРЕСЕНЬЕ)

Приготовили неплохой обед. Я нажралась как свинья, потому что остальные члены семьи не могли есть. Ощущаю сытость, и сразу мир выглядит иным, кажется, так весело и хорошо жить, хочется шалить. В эту минуту просто не могу понять, как это человек может быть голоден. Не зря есть пословица: “Сытый голодного не разумеет”.

СЕНТЯБРЬ 21 (ПОНЕДЕЛЬНИК)

Открылась старая рана — начался учебный год. Больно мне, очень больно, что еще один год пропадает. Но ничего не поделаешь. Утешаю себя чем только могу. Сегодня великий пост — день Йом Кипур (Судный день). Люди постятся. Все так же, как и в прошлом году: поздравления с праздником, пожатия рук, плач и пожелания, чтобы в этом году кончилась война и наши страдания. (Ах, все это старо и банально). Про ту комиссию пока еще ничего не слышно.

СЕНТЯБРЬ 22 (ВТОРНИК)

У ворот проверяет еврейская полиция. Литовцы все пропускают, только евреи сами отбирают. Люди очень возмущаются таким поведением. По ночам через забор идет торговля. Часовые подкупаются, поэтому они “ничего не видят”. Наше положение понемногу улучшается. Продаем последние вещи. Что будет дальше — не знаю. На фронте бои идут все еще у Сталинграда. Бои идут уже на улицах, но немцы пока еще не могут взять город.

СЕНТЯБРЬ 23 (СРЕДА)

По ночам усиливается воровство. Особенно много воруют на огородах, принадлежащих комитету. Там совсем неплохо уродилась картошка. Я тоже присоединилась к одной группе детей, ночью мы накопали немало картошки. Но сегодня комитет спохватился и послал людей выкопать картофель. Так ничего нового.

СЕНТЯБРЬ 24 (ЧЕТВЕРГ)

Осенняя погода. Солнце борется с дождем, желтые листья шелестят от порывов ветра, а люди копают картошку. Все это так привычно, так мило. Сегодня в гетто был один инцидент: когда ввозили дрова — под ними нашли муку. Это так не пройдет. Пока арестовано пять человек. Думают, что их расстреляют.

СЕНТЯБРЬ 25 (ПЯТНИЦА)

К празднику нам преподнесли новый сюрприз: приказано освободить довольно большую площадь, заселенную узниками гетто. Урезается целый район из пяти улиц: от ул. Вьеножинскё до ул. Демократу. Срок до первого. Опять волнения, заботы. Люди ищут жилье. Это, видимо, “работка” последней комиссии.

ПРИМЕЧАНИЯ

 * Обыденность повествования, на наш взгляд, лишь усиливает трагизм ситуации.

 ** Бригада — так называли в гетто группу людей, выполняющих тяжелые работы за пределами гетто.

 *** Пакет — свертки с продуктами питания, которые, несмотря на строжайший запрет, проносили через ворота гетто.

 **** “Веркштаты” (нем.) — мастерские.

 ***** Комитет — (“Aеltestenrat” — совет старейшин. Он был создан немцами для поддержания внутреннего порядка и для разрешения разных административных вопросов в гетто.

Перевод с литовского Виктора Лазерсона и Тамары Ростовской

Пользуясь случаем, автор выражает искреннюю благодарность нашей читательнице Валентине Жуковой за бескорыстную помощь в редактировании языка перевода

Окончание следует

lechaim.ru, Борис Фрезинский

На минувшей неделе ушел из жизни историк литературы Борис Фрезинский. «Лехаим» публикует фрагменты книги Фрезинского «Мозаика еврейских судеб. ХХ век», вышедшей в издательстве «Книжники» в 2009 году.

Большой человек Гроссман

Василий Семенович Гроссман не дожил и до шестидесяти, потому что написать великий роман в России XX века — нелегкая доля. Великий роман никому не льстит и никого не утешает; он насмерть пугает власть и лишает сна коллег.

С 1988 года роман «Жизнь и судьба» известен в России, хотя просачиваться к нам из-за границы он стал еще в 1980-м. Фотопленку с текстом изъятого КГБ романа в 1974 году доставили на Запад усилиями С. И. Липкина, В. Н. Войновича, А. Д. Сахарова и Е. Г. Боннер. И пять лет там никому до нее не было дела, хотя Солженицын, Максимов и Синявский имели немалые издательские возможности. В 1980 году ленинградцу Е. Г. Эткинду удалось осуществить русское издание романа Гроссмана в Швейцарии. С тех пор книгу перевели на многие языки и оценили по достоинству.

В 1960 году те несколько человек, что прочли роман Гроссмана, не верили, что его когда-нибудь издадут (наибольшим оптимистом был идеолог КПСС Суслов — в беседе с автором романа он определил срок в 50–60 пятилеток. Империя рухнула существенно раньше).

«Жизнь и судьба» — вторая книга романа «За правое дело». Эти две книги написал один и тот же талантливый и честный человек, но два разных писателя — писатель советский и писатель свободный. У советских книг Гроссмана была нелегкая издательская судьба, но это лишь помогло писателю выбрать свободу.

Считалось, что свободную литературную эпоху в России начал Солженицын — кто из неюных читателей не помнит взрывной эффект «Ивана Денисовича…»? Казалось, что свободную литературную эпоху и мог начать лишь художник, не связанный с официальной литературой. Гроссман показал, что неодолимое стремление к истине может побеждать не только в ГУЛАГе.

В жизни Василий Семенович был человеком нелегким для тех, кто не предпочитал истину всему другому, и даже неизлечимые любители кидать камни останавливаются перед его именем с застывшей рукой.

В этих заметках о Гроссмане — лишь разрозненные сюжеты, выборочные пересечения его судьбы.

Кому вы поручили писать?

Когда в 1950 году в «Новом мире» шла острая дискуссия, печатать или не печатать роман Гроссмана «За правое дело» (тогда его называли «Сталинград»), редактор журнала А. Твардовский отправил рукопись члену редколлегии М. Шолохову, ожидая его авторитетного суждения. В кратком ответе Шолохова значилось: «Кому вы поручили писать о Сталинграде? В своем ли вы уме? Я против».

Судьба не слишком часто сводила Гроссмана и Шолохова, но сводила. Биография Шолохова, как никакая другая писательская биография советской эпохи, порождает массу вопросов, на которые нет внятных, документированных ответов (от года рождения до авторства «Тихого Дона»). Будем придерживаться официальных версий, тогда Гроссман и Шолохов — одногодки. Двадцатилетний Шолохов, за плечами которого были четыре класса гимназии, работа в продотряде и несколько рассказов, приступил к написанию «Тихого Дона» и в 1928 году завершил его первый том. Василий Гроссман в 1929 году окончил МГУ и уехал работать в Донбасс. К этому времени он уже написал несколько рассказов, но вошел в литературу лишь в 1934 году. Шолохов уже был классиком, когда Горький напечатал в альманахе «Год XVII» роман Гроссмана о шахтерах «Глюкауф», а «Литгазета» — рассказ «В городе Бердичеве» (ныне широко известный благодаря фильму А. Аскольдова «Комиссар», запрещенному, уничтоженному и воскресшему в 1988 году).

Гроссман очень высоко ценил «Тихий Дон»; фигура Шолохова интересовала его. Как вспоминает С. Липкин, Гроссман расспрашивал своего друга Андрея Платонова (Шолохов его, бывало, навещал): «Ну, скажи, какой он? Умный?» И еще одну фразу Гроссмана о Шолохове приводит Липкин: «Человек-загадка» (это относится к первым послевоенным годам).

Еще в 1941 году, находясь короткое время в Куйбышеве, Гроссман узнал об антисемитских выходках Шолохова, которые тогда удивили многих. В ноябре 1941 года Гроссман писал из Воронежа в Куйбышев Илье Эренбургу. «Приехал позавчера с фронта… Я говорил с десятками, сотнями крестьян, стариков и старух. Они готовы погибнуть сами, сжечь свои дома, лишь бы погибли немцы. Произошел огромный перелом — народ словно вдруг очнулся… Несколько раз с болью и презрением вспоминал антисемитскую клевету Шолохова. Здесь на Юго-Западном фронте тысячи, десятки тысяч евреев. Они идут с автоматами в снежную метель, врываются в занятые немцами деревни, гибнут в боях. Все это я видел. Видел и прославленного командира полка 1-й гвардейской дивизии Когана, и танкистов, и разведчиков. Если Шолохов в Куйбышеве, не откажите передать ему, что товарищи с фронта знают об его высказываниях. Пусть ему стыдно будет».

Именно осенью 1941 года с Шолоховым случился необратимый надлом, главная причина которого — массовый переход казаков на сторону Гитлера. Шолохов писал только о казачестве; он изобразил события революции, Гражданской войны и коллективизации на Дону, но сколько-нибудь правдивое повествование о реальном пути казачества в годы Отечественной войны изначально оказалось для него невозможным. В год Победы Шолохову было сорок лет, он прожил еще сорок лет в полной непререкаемой славе и за все эти сорок лет написал один рассказ.

В огромном дворце, отгороженный от станичников гигантским забором и милицейской будкой при воротах, жил этот человек, время от времени напоминавший о себе погромными речами на литературных и партсъездах. В 1965 году читатели блистательной книги А. Белинкова легко узнавали его в убийственном портрете: «Бывший писатель, награжденный авторитетом и ставший пугалом, вандеец, казак, драбант, городовой русской литературы».

В 1952 году Гроссман узнал от Твардовского, что Шолохов сказал в Сталинградском обкоме ВКП(б): «Писать о Сталинграде не буду, так как хуже Гроссмана не положено, а лучше не смогу», и счел это добрым знаком.

Когда в марте 1953 года гроссмановский роман громила вся черносотенная банда Союза писателей, главный заводила этого действа М. Бубеннов торжественно огласил итоговое суждение Шолохова: «Роман Гроссмана — плевок в лицо русского народа». Через некоторое время стало ясно, что Лубянка уже не требует крови Гроссмана. Был дан отбой, и в декабре 1954 года на съезде писателей о романе «За правое дело» говорили вполне уважительно. М. Шолохов, выступивший с речью настолько скандальной, что его позволили осадить, перечислил авторов подлинно талантливых произведений послевоенных лет. Он назвал Фадеева, Федина, Павленко, Леонова. Гроссмана он не назвал.

Шолохов дожил до 1980 года, когда роман Гроссмана «Жизнь и судьба» издали за рубежом. Дошли ли до него отзвуки мировой славы книги, которую, по его убеждению, Гроссману никак нельзя было «поручать»?

Хроника мук и крови

Рукопись романа «Сталинград» Василий Гроссман принес в «Новый мир» 2 августа 1949 года; в сентябре редактор журнала К. Симонов принял решение готовить роман к печати. Однако в феврале 1950-го во главе «Нового мира» поставили А. Твардовского, и, прочитав роман Гроссмана, он согласился печатать только военные главы. Гроссман отказался, тогда Твардовский попросил дать ему время подумать и познакомил с рукописью А. Фадеева, генерального секретаря Союза писателей и члена ЦК.

Втянутый обстоятельствами жизни и судьбы в изуверскую кухню сталинской политики и имевший к этой политике вкус, Фадеев (в отличие от литгенералов, сменивших его в «оттепельные» и застойные времена) был как-никак профессиональным писателем и не оценить литературный вес романа Гроссмана не мог. Да и манера письма Гроссмана, неторопливо-старомодная, опирающаяся на стилистику Льва Толстого, была ему очень близка. Прежде он относился к Гроссману, как и к Платонову, враждебно (в газетной статье 1947 года назвал пьесу Гроссмана «Если верить пифагорейцам» вредной), но роман о Сталинграде твердо поддержал. Поддержка Фадеева помогла Твардовскому, и он решил печатать «Сталинград» при условии смены названия на менее обязывающее, добавления главы о Сталине и уводе в тень героев еврейского происхождения.

Рукопись Гроссмана мытарили в «Новом мире» три года, и в этом отражалось то политическое напряжение, которым отмечены последние годы правления Сталина (его палаческий гений не знал старости). На фоне событий, шедших по сценарию отца народов, легче почувствовать драматическую судьбу книги Василия Гроссмана.

К началу журнальной эпопеи уже был убит С. М. Михоэлс, ликвидирован Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), с которым Гроссман сотрудничал в годы войны, арестованы крупнейшие деятели еврейской культуры, проведена кампания по борьбе с «космополитизмом» (литературная часть этих дел осуществлялась при непосредственном участии Фадеева).

В апреле 1950 года роман Гроссмана сдали в набор. Однако печатание его остановил донос нового члена редколлегии М. Бубеннова (для автора «Белой березы» — серого опуса, увенчанного Сталинской премией, — выдающийся роман Гроссмана был как нож в горле). Решение вопроса перенесли в ЦК. Ответа оттуда не было долго, и в декабре Гроссман написал Сталину, прося его решить судьбу романа. Прямого ответа не последовало. В мае 1951 года Фадеев обсуждал вопрос о романе Гроссмана с М. Сусловым и понял, что ни Сталин, ни Маленков роман не прочли. В очередной раз Гроссману советуют смягчить мрачный тон, дать главу о Сталине и затушевать еврейскую тему.

Летом 1951 года арестовали министра госбезопасности В. Абакумова (палачу инкриминировали недостаточно эффективную работу), новый министр С. Игнатьев получил новые задания Сталина.

В октябре Гроссман пишет Маленкову, желая «получить окончательный и ясный ответ о судьбе книги». В январе 1952 года Фадеев предлагает Гроссману новый план переделки: снизив философский и эпический размах романа, надо превратить его в книгу «личного опыта».

13 марта 1952 года принято секретное постановление начать следствие по делу всех лиц еврейского происхождения, чьи имена назывались на допросах по делу ЕАК. (Идет подготовка новых крупномасштабных черносотенных процессов. Первыми жертвами определены Илья Эренбург и Василий Гроссман.) 8 мая началось закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР по делу ЕАК: среди обвиняемых в шпионаже и антисоветской деятельности — писатели П. Маркиш, Л. Квитко, Д. Бергельсон, Д. Гофштейн, актер В. Зускин, академик Л. Штерн и другие.

22 мая Фадеев одобряет четвертую правку романа Гроссмана и 3 июня сообщает автору, что роман сдается в набор под названием «За правое дело».

4 июня на допросе подсудимых по делу ЕАК многократно называются имена Эренбурга и Гроссмана.

11 июня главлит подписывает верстку седьмого номера журнала с первыми главами романа «За правое дело». М. Бубеннов верстку не подписывает и не возвращает в редакцию. 2 июля журнал с началом книги Гроссмана выходит в свет.

18 июля всем подсудимым по делу ЕАК (кроме биолога Л. С. Штерн, которой Сталин, скорее всего, приписывал знание секретов долголетия) выносится смертный приговор, несмотря на их отказ признать себя виновными. 12 августа приговор приводится в исполнение.

В октябре 1952 года «Новый мир» завершает публикацию романа «За правое дело». 13 октября по рекомендации Фадеева секция прозы Союза писателей выдвигает роман на Сталинскую премию, появляются первые хвалебные рецензии.

Осенью в Москве проводятся аресты крупнейших профессоров-медиков, преимущественно евреев. Начинается практическая подготовка процесса «врачей-отравителей».

27 декабря «Литературная газета» сообщает, что В. Гроссман работает над второй книгой романа «За правое дело».

13 января 1953 года объявлено об аресте «врачей-отравителей». На местах готовятся списки для депортации еврейского населения.

16 января редсовет издательства «Советский писатель» обсуждает роман Гроссмана, готовящийся к изданию. Впервые публично высказываются обвинения автора в еврейском буржуазном национализме. Принимается решение о необходимости переработки текста. 2 февраля обвинения Гроссмана в сионизме повторяются на обсуждении романа в редакции «Нового мира», М. Бубеннов отправляет Сталину письмо о романе Гроссмана.

13 февраля по указанию Сталина «Правда» публикует погромную статью Бубеннова о романе «За правое дело». Аналогичные статьи появляются в других изданиях. Гроссман уезжает из Москвы, живет на даче своего друга С. Липкина.

28 февраля в ответ на призыв Фадеева отказаться от романа для спасения жизни Гроссман направляет очень сдержанное письмо секретариату Союза писателей. Он сообщает, что хочет, «учтя критику партийной печати, продолжать работу над второй книгой романа, посвященной непосредственно Сталинградской битве. В этой работе я буду стремиться к марксистски четкому, к более глубокому идейно-философскому осмыслению событий».

3 марта «Литгазета» помещает письмо редколлегии «Нового мира», подписанное Твардовским с коллегами, в котором публикация романа Гроссмана признается серьезной политической ошибкой и дается обещание извлечь из нее необходимые уроки.

5 марта умирает Сталин; в Москве проведены аресты литераторов (И. Альтмана и других).

24 марта президиум Союза писателей обсуждает роман Гроссмана. Фадеев признает: «Мы способствовали проникновению в печать вещи, которая является идейно порочной, идеологически вредной и способной обмануть неискушенного читателя». Твардовский, каясь в содеянном, говорит о псевдофилософичности и эпигонстве Гроссмана: «Люди были не в состоянии переварить эту “философию”, вычитанную из настольного календаря и с докторальностью подносимую со страниц нашего журнала».

28 марта «Литгазета» публикует статью Фадеева с политическими обвинениями в адрес романа Гроссмана.

4 апреля «Правда» сообщает о реабилитации «врачей-отравителей» и опровергает клевету на С. М. Михоэлса.

Начинается «оттепель».

Если бы Фадеев выступил с предательским заявлением не 24 марта, а 24 февраля, это никого бы не удивило, но в судилище, учиненном после смерти диктатора, была загадка. Илья Эренбург вспоминал, как сразу после реабилитации врачей «Фадеев без звонка пришел ко мне, сел на мою кровать и сказал: “Вы в меня не бросите камень… Я попросту испугался”. Я спросил: “Но почему после его смерти?” Он ответил: “Я думал, что начинается самое страшное”».

Разгадка этой фразы проста. Фадеева ненавидел Берия (у них было столкновение еще в 1937 году, когда Берия работал в Тбилиси); была попытка ликвидировать Фадеева «случайным» наездом машины. Когда после смерти Сталина к власти пришел триумвират Маленков–Берия–Хрущев, Фадеев, опасаясь немедленной расправы, решил кинуть своему врагу очередную кость, надеясь, что это предательство его спасет. Он горько сожалел об этом, особенно после ареста Берии в конце мая 1953 года, и сделал все, чтобы роман «За правое дело» был выпущен Воениздатом уже в 1954 году.

На Втором съезде писателей Фадеев публично покаялся: «Я до сих пор жалею, что проявил слабость, когда в своей статье о романе поддержал не только то, что было справедливым в критике в адрес этого романа, а и назвал роман идеологически вредным». Фадеев, правда, утверждал, что критика была небесполезна для Гроссмана и после очередной переработки роман «по праву занял свое место среди лучших книг года».

В начале мая 1956 года, после разоблачения Сталина XX съездом и всего за неделю до самоубийства, Фадеев сказал одному своему приятелю: «Мы сейчас все в дерьме. Никто сейчас после того, что произошло, по-настоящему писать не сможет — ни Шолохов, ни я, никто из людей нашего поколения».

В те же самые дни человек этого поколения Василий Гроссман самозабвенно работал над романом «Жизнь и судьба».

По праву памяти

Вторую книгу сталинградской эпопеи роман «Жизнь и судьба» Гроссман завершил в 1960-м. Друзья Гроссмана были убеждены, что если бы он отдал роман Твардовскому в «Новый мир», то катастрофа не разразилась бы. Напомню, что роман был передан в журнал «Знамя», и его редактор В. Кожевников, ужаснувшись прочитанному, отнес рукопись прямехонько на Лубянку. Остальные экземпляры ее в феврале 1961 года изъяли по ордеру — арест рукописи был новым жанром деятельности КПСС–КГБ. И хотя Гроссману удалось обмануть всемогущую контору и спасти два экземпляра рукописи, беспрецедентная жестокость, примененная к труду его жизни, убила писателя: Гроссман заболел и за три года рак свел его в могилу.

Понятно, что Твардовский не смог бы напечатать «Жизнь и судьбу», но то, что он не повез бы рукопись в КГБ, несомненно. Однако Гроссман был не в силах переступить через свою обиду — он не мог простить Твардовскому отречение от романа «За правое дело». Стенограмму погромного заседания в Союзе писателей 24 марта 1953 года, на которое Гроссман не явился, он прочел лишь в сентябре 1956 года. «Самое тяжелое чувство, — писал об этом Гроссман С. Липкину, — вызвала у меня речь Твардовского. Ты знаешь, прошло три года, я растерялся, читая его речь. Не думал я, что он мог так поступить. Он умнее других, и ум позволил ему быть хуже, подлее остальных. Ничтожный он, хоть с умом и талантом».

Эти слова горько читать каждому, кто ценит поэзию Твардовского и то, что он сделал в 1960-е годы, руководя «Новым миром».

Гроссману были близки и горестно-правдивый «Дом у дороги», и звонкий «Теркин», да и сам их автор, но о «Стране Муравии» он в «Жизни и судьбе» написал недвусмысленно: «Поэт, крестьянин от рождения, наделенный разумом и талантом, пишет с искренним чувством поэму, воспевающую кровавую пору страданий крестьянства, пору, пожравшую его честного и простодушного труженика-отца»; эти слова были тем более уместны, что сам Твардовский неизменно шпынял интеллигенцию — у нее-де сердце не болит за муки крестьянства, а переживает она лишь партийные репрессии 1937 года.

Твардовский умел больно обижать, а Гроссман не знал дара забывать. Чего стоит одна только идея Твардовского в пору редактирования романа «За правое дело», в котором недоброжелателей особенно раздражал физик Штрум: «Ну сделай своего Штрума начальником военторга». — «А какую должность ты предназначаешь Эйнштейну?» — спросил его Гроссман.

Узнав об отречении Твардовского от романа «За правое дело», Гроссман пошел в редакцию выяснять отношения. Диалог был таким (воспоминания С. Липкина):

— Ты что, хочешь, чтобы я партийный билет на стол выложил?

— Хочу, — сказал Гроссман.

Твардовский вспыхнул.

Когда Твардовский не рискнул напечатать рассказ Гроссмана «Тиргартен», он — и это особенно задело Гроссмана — стал оправдываться желанием уберечь автора от неприятностей (воспоминания Л. Лазарева). Да и другие, как бы мелкие, эпизоды память Гроссмана не стирала — Гроссман, как вспоминал Борис Слуцкий, с бешенством рассказывал о Твардовском: «Он на каком-то приеме говорит мне: “Посмотри на Бубеннова, он похож на Чехова”. Дело было до 1949 года, и Бубеннов в ту пору был просто молодой, быстро идущий в гору писатель. Но Гроссман никому и ничего не прощал, даже недогадливости».

И еще два эпизода, рассказанных С. Липкиным.

После ареста романа «Жизнь и судьба» к Гроссману чуть ли не в полночь приехал Твардовский, трезвый. Он сказал, что роман гениальный. Потом, выпив, плакал: «Нельзя у нас писать правду, нет свободы». А когда сразу после смерти Гроссмана Липкин обратился к Твардовскому с просьбой перепечатать в «Новом мире» из «Литературной Армении» замечательные очерки Гроссмана «Добро вам», тот наотрез отказался. «Он сказал, — пишет Липкин, — что высоко ценит моральные качества Василия Семеновича, но что писатель он средний. Я напомнил Твардовскому о его прежних, известных мне отзывах о Гроссмане, весьма хвалебных, даже восторженных. Твардовский крепко выругался, я ответил ему в том же духе, в общем только Юз Алешковский отважился бы воспроизвести в печати нашу литературную беседу».

Гроссман умер 15 сентября 1964 года, но в девятый номер «Нового мира», подписанный к печати 9 сентября, втиснули краткое сообщение о его смерти. Гроссман был назван замечательным русским советским писателем и одним из ближайших сотрудников журнала. Еще сообщалось, что до последних дней он работал над продолжением романа «За правое дело». Конечно, это была неправда, но сто тысяч подписчиков журнала получали право интересоваться судьбой рукописи, оставшейся от умершего писателя.

В четверг, 10 декабря, началась Ханука – праздник света, победы и чуда. На установленной у здания еврейской общины Шяуляйского уезда Ханукии была зажжена первая свеча.

Как сказал председатель еврейской общины Шяуляйского уезда Саня Кербелис, в этом году церемония зажжения была особенной: большинство израильтян зажгли первую Ханукальную свечу белого цвета и посвятили ее медикам. Еврейская община Шяуляйского уезда также зажгла белую свечу в честь медиков, которые в это не очень простое время находятся на передовой в борьбе с пандемией.

7kanal.co.il

На фото: Б. Ганц зажигает свечи с Ицхаком Арадом

В воскресенье вечером, в четвертую ночь Хануки, министр обороны Израиля Бени Ганц провел в своем офисе церемонию чествования еврейских ветеранов Второй мировой войны и зажег вместе с ними ханукальные свечи.

В церемонии также приняли участие генеральный директор Министерства обороны генерал-майор (запаса) Амир Эшель и начальник управления по делам семей погибших при Министерстве обороны Арье Муалем.

Открывая церемонию, министр обороны Ганц сказал: «Для меня большая честь зажечь свечи в суверенном, сильном и безопасном Государстве Израиль. То, о чем вы, возможно, мечтали, когда сражались в битвах до создания государства, стало реальностью, и теперь мы обязаны сохранить наследство, которое вы нам завещали».

Ссылаясь на трудные времена, которые мы переживаем, Ганц отметил: «Именно в это время, когда многие наши пожилые граждане не могут выходить из дома из-за эпидемии коронавируса, мы должны приложить особые усилия для популяризации и почтить героизм тех, кто боролся за нас в прошлом. Вы – герои, которые сражались в армиях, партизанских отрядах и подпольных организациях, сражались против нацистов во время Второй мировой войны, и поэтому вы являетесь прекрасным примером для наших солдат ЦАХАЛа сегодня, да и для всех граждан Израиля.

«Сейчас я хотел бы воспользоваться этой возможностью, чтобы поприветствовать вас, а также сказать всем пожилым гражданам Израиля, что мы будем продолжать сопровождать вас и делать все необходимое для того, чтобы вы пережили этот трудный период в здоровье и мире», – добавил Ганц.

Церемония награждения и вручения медалей ветеранам проводится каждые пять лет от имени ассоциации «Еврейский боец», которая представляет ветеранов, сражавшихся как в официальных военных структурах, так и в различных партизанских и подпольных организациях во время прошлых войн.

Первым бойцом-ветераном, удостоенным медали в этом году, стал 95-летний Авраам Михаэль Гризейд, вступивший в ряды Красной Армии в 1943 году и участвовавший в ожесточенных боях на польской и немецкой земле. В настоящее время он является национальным председателем Альянса ветеранов Второй мировой войны.

Вторым бойцом, удостоенным чести, был Ицхак Арад, 94 года, который присоединился к группе советских партизан в районе Вильнюса (Вильно) в 1943 году и участвовал в нескольких боях против немцев. После иммиграции в Израиль он стал начальником отдела образования ЦАХАЛа и, в конце концов, дослужился до звания бригадного генерала, после чего до 1993 года занимал пост председателя правления Яд Вашем.

Третьим награжденным бойцом стал 95-летний Гидеон Гильбоа, который в 1942 году пошел добровольцем в британскую армию и воевал в Африке и Европе.

13 декабря умер Илья Ценз (1929 – 2020). Еврейская общины (литваков) Литвы выражает самые искренние соболезнования супруге, детям, внукам, друзьям и близким Ильи.

В нашей памяти Илья останется дружелюбным, энергичным человеком с необыкновенным чувством юмора.

Радио LRT, lrt.lt

LRT продолжает публиковать рассказы из цикла «Камни памяти». Проект посвящен памяти выдающихся литваков – евреев, которые родились в Литве, жили здесь или разъехались отсюда по всему свету. Двадцать седьмой рассказ посвящен скульптору Марку Антокольскому.

Жителя Вильны Марка Антокольского с юности влекли гуманистические идеалы, он хлопотал о создании национальной школы еврейского искусства. Хотя его прославили в основном изваяния исторических деятелей и работы на религиозные темы, М. Антокольский в своих произведениях не избегал еврейской тематики. Он уехал из родного города в молодости, но долгое время, пока не начались проблемы со здоровьем, возвращался в Вильну.

1843 и 1840 годы – эти две даты рождения приписывают скульптору из Вильны Марку Антокольскому (настоящее имя Мордух – LRT.lt). В родном городе будущий всемирно известный художник прожил до 18 лет. Он очень рано полюбил рисовать, выучил французский язык, стал интересоваться историей и литературой.

В течение пяти лет Марк обучался резьбе, что, как говорят, и пробудило в нем амбиции скульптора. Ранние работы М. Антокольского были замечены – по рекомендации жены Виленского генерал-губернатора он поступил в Петербургское художественное училище. Здесь он проникся гуманистическими идеалами признанных российских писателей, художников, композиторов и критиков.

«Марк Антокольский всячески поддерживал других художников еврейского происхождения, литваков, желавших творить на национальную тематику. В письмах своим друзьям он всегда возвращался к мысли о том, что следует создать профессиональную школу именно еврейского искусства, куда на обучение следует принимать евреев.

В 1902 году Илья Гинзбург – ученик скульптора, которого он очень любил, – и художник Иегуда Пэн выступили с инициативой открытия в Вильне национальной школы еврейского искусства. В 1904 году было создано Виленское художественно-промышленное общество, во главе которого встал сын скульптора Лев Антокольский. А в 1905 году открылась Виленская школа еврейских ремесел.

В последнюю принимались ученики независимо от их социального статуса и происхождения. Именно в этой школе начал свою карьеру художник Лазарь Сегаль», – говорит искусствовед И. Шадзявичене, руководитель Центра толерантности Музея еврейской истории им. Гаона Виленского и Музея Самуила Бака.

„Lazar Segall“ (1928) / © Museu Lasar Segall

В целом, М. Антокольский рассматривал скульптуры как некий социальный и человеческий идеал. Точно так же была важна в его творчестве еврейская тема.

«Сохранилось его интересное произведение „Бюст Мефистофеля“, вдохновением для которого послужил „Фауст“ Гете, – продолжает свой рассказ И. Шадзявичене. – В бюсте Антокольский, кажется, высмеивает антисемитизм».

Работая на Западе – в Берлине, Риме, Париже, – скульптор все время возвращался в родную Вильну, где нашел свою будущую жену. Правда, со временем поездкам художника в родной город стало мешать ухудшение здоровья.

В Вильне родились его ранние произведения – «Еврей-портной», «Скупой». М. Антокольский видел, как менялось, улучшалось материальное положение его бедного отца, поэтому иногда считается, что эта скульптура как бы отражала чувства скульптора к родной Вильне и отцу.

Наибольшую известность М. Антокольский приобрел благодаря скульптурам исторических личностей – царей, создавал произведения на религиозную тематику. В первые годы ХХ века, на Всемирной выставке в Париже, за свои работы он был награжден орденом Почетного легиона.

В 1904 году в Вильне, на нынешней Кафедральной площади, был установлен памятник императрице Екатерине Второй работы М. Антокольского, но в 1915 году его быстро демонтировали.

Марк Антокольский умер в 1902 году. Когда его останки провозили поездом в Петербург, на железнодорожной станции Вильны была сделана остановка, чтобы все желающие жители его родного города могли с ним попрощаться.

 Роберт Филпот, Лондон, “The Times of Israel”

19 апреля 1943 года отряд СС вошел в Варшавское гетто с целью возобновления депортации евреев в нацистские лагеря смерти, которая была приостановлена ​​из-за вооруженного сопротивления четырьмя месяцами ранее. Но эсэсовцы подверглись ожесточенной атаке и были вынуждены снова отступить. Нацистам потребуется больше месяца, чтобы подавить восстание в гетто, и еще месяц, чтобы искоренить последние очаги сопротивления. Восстание в Варшавском гетто — это, пожалуй, самый известный акт еврейского сопротивления во время Холокоста. Неизвестную историю сопротивления наглядно демонстрирует выставка, проходящая в настоящее время в лондонской библиотеке Винера по изучению Холокоста.

«Еврейское сопротивление Холокосту» опирается на уникальную библиотечную коллекцию фотографий, рукописей и более 1000 свидетельств очевидцев. «Одна из причин, по которой мы решили это сделать, заключалась в том, что об этом мало известно», – говорит доктор Барбара Уорнок, старший куратор библиотеки, о решении организовать выставку. «Когда люди в Великобритании задумываются о сопротивлении нацистам, на ум приходит французское Сопротивление. Люди, вероятно, не знают, что часть французского подполья были евреями, и, в равной степени, они не знают, что еврейское сопротивление Холокосту осуществлялось по всей Европе».

Исследование, проведенное Центром просвещения по вопросам Холокоста при Университетском колледже Лондона, также показывает, что многие британские школьники и студенты не знают о еврейском сопротивлении, добавляет она. Но, как ясно показывает выставка, в каждой европейской стране, подпавшей под власть нацистов, евреи оказывали сопротивление немцам, их союзникам и пособникам. Иногда это сопротивление было частью более широких подпольных организаций, а иногда евреи создавали свои собственные организации. Природа сопротивления была разнообразной и включала вооруженные восстания, спасательные миссии и «духовное сопротивление» – отказ сменить веру или отказаться от религиозных ритуалов даже в самых тяжелых обстоятельствах.

Евреи также рисковали своими жизнями, чтобы сохранить исторические документы и свидетельства, а также собрать и переправить за пределы территорий, оккупированных нацистами доказательства совершения геноцида. Выставка пытается не просто описать еврейское сопротивление во многих его формах, но и рассказать истории отдельных евреев, которые сопротивлялись их угнетателям. Варшава и Белосток, где несколько сотен еврейских боевиков подняли восстание в августе 1943 года, были всего лишь двумя из семи крупных и 45 небольших гетто в оккупированной Польше и Советском Союзе, где действовали еврейские подпольные группы. И эти два города были далеко не единственными свидетелями вооруженных восстаний евреев. В десятках гетто, включая Краков, Вильно, Ковно, Бендзин и Ченстохову, евреи поднимались против своих преследователей.

Множество препятствий

По всей Европе, способность евреев оказывать вооруженное сопротивление зависела от ряда факторов, объясняет Уорнок. Самым очевидным был доступ к оружию. Например, трудности, с которыми столкнулось венгерское сопротивление при получении оружия, помогают объяснить отсутствие значительного вооруженного сопротивления евреев в стране. Напротив, восстанию в Варшавском гетто помогло объединенное еврейское движение сопротивления, в которое входили люди с разными политическими убеждениями, от коммунистов до левых и правых сионистов и людей, связанных с польскими националистическими организациями. Рельеф местности также играл важную роль: болотистые леса Беларуси и Литвы служили укрытиями для партизанских отрядов, которые оказались особенно непроходимыми для немецкой армии. Наконец, есть вопрос о скорости, с которой разворачивался Холокост. «Например, в некоторых частях Украины ситуация развивалась очень быстро, и людям было очень трудно организоваться и отреагировать», – отмечает Уорнок. В Минском гетто – арене еще одного восстания – также были предприняты дерзкие попытки вывозить евреев и саботировать немецкие фабрики.

Выставка освещает историю Михаила Гебелева, который поддерживал связь между группами сопротивления внутри и за пределами гетто и организовывал массовые побеги в 1942 году. Но Гебелев отказался бежать сам. В возрасте 36 лет он был предан и убит нацистами в августе 1942 года. Отчасти благодаря его усилиям, около 10000 из 100 000 евреев, заключенных в Минское гетто, успешно бежали, и многие из них затем присоединились к советским партизанам. Успех операций по спасению в Минске также отражал то, как главы юденрата (еврейского совета) работали в тесном контакте с движением сопротивления.

Безоружное сопротивление

Однако такое сотрудничество между ними происходило не всегда. В Лодзи, втором по величине гетто Польши, юденрат и полиция гетто осуществляли жесткий контроль и, надеясь, что сотрудничество с нацистами спасет его жителей, активно препятствовали вооруженному или организованному сопротивлению. Хотя эта надежда в конечном итоге оказалась тщетной, тем не менее в гетто существовало сильное политическое, духовное и культурное сопротивление, примером которого является фотография элегантно одетой публики, наслаждающейся музыкальным вечером. Действительно, во всех гетто Восточной Европы и Советского Союза евреи организовывали нелегальные школы, театры и оркестры, открывали бесплатные столовые и социальные службы, а также участвовали в подпольных религиозных службах.

Некоторые из самых обширных культурных и образовательных программ были организованны в гетто Терезиенштадт, где условия, хотя и ужасные, были лучше, чем во многих других гетто. Филипп Манес, немецкий еврей и писатель, возглавил Ориентационную службу Терезиенштадта, которая организовала более 500 лекций. Манес и его жена погибли в Аушвице в конце 1944 года.

На выставке представлены некоторые из его дневников, которые были сохранены и отправлены другу, а затем его семье после войны. В других странах предпринимались важные усилия по сохранению еврейской культуры и истории. В Варшавском гетто организация «Онег Шаббат» прятала исторические документы и свидетельства в бидонах из-под молока и жестяных коробках. Выставка содержит фотографии Рахили Ауэрбах и Герша Вассера, двух из небольшого числа евреев, которые пережили разрушение гетто, помогая находить захороненные документы после войны. На другом снимке изображены три члена «бумажной бригады», которая помогла сохранить множество документов в Виленском гетто — поэты Шмерке Качергинский и Авраам Суцкевер и учитель Рахеле Пупко-Кринский.

Сопротивление в самом сердце тьмы

Как поясняет выставка, возможности и способность сопротивляться в лагерях были, конечно, гораздо более ограниченными. Тем не менее евреи возглавили шесть восстаний заключенных в концентрационных лагерях и лагерях смерти, и по крайней мере 18 из восстаний в рабочих лагерях. Восстание в лагере смерти Собибор 14 октября 1943 года координировалось польскими евреями-участниками сопротивления и советскими евреями-военнопленными. В ходе попытки побега 300 из 650 заключенных лагеря были убиты 11 сотрудников СС и охранников, включая заместителя коменданта Иоганна Ниманна. Сотня сбежавших пленных были схвачены, но 47 из участников восстания в Собиборе пережили войну. Двенадцать из этих выживших показаны на фотографии, сделанной в Люблине в августе 1944 года.

На выставке также представлен рассказ очевидца восстания в Треблинке из собрания библиотеки, предоставленный одним из выживших, Станиславом Коном. Тщательно спланированное восстание более 700 еврейских заключенных началось 2 августа 1943 года, после того как группа немецких и украинских охранников покинула лагерь, отправившись на экскурсию. Восставшие открыли оружейный магазин, используя ранее сделанный дубликат ключа, и изъяли пистолеты и гранаты. Здания были подожжены, охрана подверглась нападению, и в результате хаоса несколько сотен заключенных смогли бежать. Хотя многие из них были схвачены, 70 заключенных, участвовавших в восстании в Треблинке, были единственными евреями, выжившими в лагере смерти, ликвидированном в конце 1943 года. Год спустя, 7 октября 1944 года, еврейская зондеркоманда, или рабочие подразделения заключенных лагерей смерти, которым часто было поручено помогать в газовых камерах, взорвала Крематорий IV в Аушвице, вызвав восстание, в котором погибло около 500 заключенных.

Выставка подчеркивает решающую роль в восстании, которую сыграла польская еврейка Роза Робота, координировавшая контрабанду пороха от группы женщин, работавших на военном заводе, еврейскому подполью и зондеркоманде. Несмотря на кровавые последствия и смерть Роботы за две недели до эвакуации лагеря, Крематорий IV был поврежден и больше не использовался.

На выставке также рассказывается история, возможно, самого знаменитого из 144 заключенных, сбежавших из Аушвица. Рудольф Врба и Альфред Ветцлер скрылись в апреле 1944 года в рамках плана подполья, призванного рассказать миру об ужасах, творимых в лагере. Прятавшись в течение трех дней в поленнице, пока охранники искали их, Вбра и Ветцлер направились в Словакию, где их приютил местный Еврейский совет. Составленный ими отчет о лагере, в который вошли сведения о количестве привозимых для уничтожения людей, через три месяца попал в международную прессу. Сообщение усилило давление на венгерского лидера, адмирала Миклоша Хорти, чтобы тот прекратил депортации в Аушвиц. Хотя они возобновились в ноябре 1944 года после того, как нацисты низложили Хорти, выживание 250000 венгерских евреев можно частично объяснить храбростью Ветцлера и Врбы.

Подлинные мстители

Помимо гетто и лагерей, евреи также играли важную роль в партизанских и повстанческих отрядах, которые сопротивлялись нацистскому правлению от лесов Беларуси до берегов южной Франции. До 30000 евреев были партизанами в оккупированных России, Украине и странах Балтии. Многие служили в советских партизанских отрядах, но, столкнувшись с антисемитизмом и враждебностью, многие решили создать свои собственные отряды. На выставке рассказывается об отряде Тувии Бельского, который начинался как группа из 30 партизан, укрывавшихся в лесах Беларуси летом 1942 года. Она нападала на коллаборационистов, особенно на тех, кто убивал или предавал евреев, но основной целью отряда было спасение евреев. К концу войны около 1200 евреев жили в лесах под защитой Бельского и его братьев. Другой еврейский партизанский отряд «Мстители», деятельность которого описана на выставке, действовал в литовских лесах. Его лидеры – Абба Ковнер, Ружка Корчак и Витка Кемпнер – сумели избежать массовых убийств, совершенных нацистами и их подручными в Вильно. Отряду приписывают убийство более 200 солдат противника, спасение не менее 70 евреев и уничтожение 180 миль железнодорожных путей. После войны Ковнер был одним из основателей подпольного движения, помогавшего евреям бежать из Европы в Палестину, и секретной организации «Накам», которая планировала отомстить немцам за Холокост.

На другой стороне континента, как отмечается на выставке, евреи были очень заметно представлены в движениях сопротивления Германии, Австрии и Западной Европы. Например, партизанский отряд французских коммунистов FTP-MOI, начавший действовать в сентябре 1942 года, в основном состоял из евреев. Когда парижский отряд FTP-MOI, известный как группа Манушяна, был задержан в конце 1943 года, более половины из 23 его членов были евреями. Попытки немцев сделать из последовавшего за этим суда и казни пропагандистскую акцию — были напечатаны тысячи копий печально известного «Красного плаката», изображающего эту группу как группу еврейских террористов-иностранцев, дали обратный эффект. Вместо этого многие представители общественности считали участников группы героями, а на плакате часто появлялись надписи: «Они умерли за Францию». Поскольку многие евреи в соседней Бельгии, бежали туда именно для того, чтобы избежать антисемитского притеснения, они помогли основать одно из крупнейших движений сопротивления в Европе.

Многие евреи были членами коммунистической «Партизанской армии», группы вооруженного сопротивления. Другие тяготели к MOI – иммигрантской секции левого «Фронта независимости» (FI), третьи — к главному правоцентристскому движению сопротивления – «Национальному Бельгийскому движению».

Спасение детей

Комитет защиты евреев (CDJ), который работал под эгидой FI и в конечном итоге стал представлять большинство еврейских групп в Бельгии, был основан Хавой Гройсман и ее мужем Гертом Йоспа в сентябре 1942 года. Они подделывали продовольственные карточки и документы и создали сеть приютов для еврейских детей. Каталог, изданный к выставке, включает отчет о работе CDJ, переданный библиотеке Винера в 1957 году одним из ее членов Идой Стерно. В нем она описывает, как она нашла укрытие для 13 еврейских девочек в монастыре в Андерлехте. Когда прятавшихся там девочек предал доносчик, глава монастыря сестра Мария-Орели уговорила гестапо вернуться на следующий день, чтобы позволить ее подопечным собраться. FI использовал эту задержку, чтобы устроить фальшивый набег на монастырь, связав монахинь, чтобы все выглядело более достоверным, а затем увезла девочек в другие убежища.

Усилия CDJ, которые спасли около 2400 детей, иногда были еще смелее. Например, 19 апреля 1943 года он атаковал транспортную колонну, направлявшуюся в Освенцим, и освободил 17 заключенных. Некоторые из тех, кто помогал спасать еврейских детей, сами едва были взрослыми. Бернарду Мусманду было всего 10 лет во время немецкого вторжения во Францию ​​в 1940 году. Отправленный его семьей в школу-интернат, где он выдавал себя за католика, Мусманд стал участвовать в деятельности Сопротивления и помогал подделывать документы для тех, кто бежал от нацистов. К 14 годам он был членом Маки, вооруженной партизанской группы, базировавшейся в южных горах Франции. Он участвовал в боях и помогал евреям и сбитым летчикам союзников бежать через границу в относительно безопасную нейтральную Испанию. Эти и другие усилия по сопротивлению и спасению помогли гарантировать, что, несмотря на ужасные общие потери, 250000 из 330000 евреев, проживавших во Франции во время немецкого вторжения, пережили войну.

Восстановить справедливость

Как показано на выставке, еврейское сопротивление проникло и в самое сердце Рейха. В нем рассказывается трагическая история группы Баума. Основанная Гербертом Баумом вместе с его женой и друзьями в 1930-х годах, в 1940 году она выросла до более чем 100 членов; многие, как и сам Баум, были молодыми евреями, трудившимися в качестве подневольными рабочих. Деятельность группы, которая включала распространение листовок, освещающих зверства, совершенные их собратьями-немцами на Востоке, была опасной. Однако поджог 18 мая 1942 года, направленный против «Советского рая», антисемитской и антикоммунистической выставки, устроенной нацистами в Берлине, привел к аресту многих членов группы. Баум был убит в тюрьме в июне 1942 года, а другие члены организации были казнены.

Но для организаторов выставки вспомнить героизм и самопожертвование Баума и его товарищей – вместе с бесчисленным множеством других евреев, которые сопротивлялись нацистам — это не просто наконец рассказать историю, которая  долго оставалась нерассказанной. Это также вопрос установления исторической справедливости. «Важно опровергнуть этот миф о том, что евреи не сопротивлялись, который был довольно широко распространен, и возможно, некоторые люди до сих пор придерживаются этого мнения», – говорит Уорнок. «Было так много примеров сопротивления в самых экстремальных и сложных обстоятельствах, и это исследование и выставка показывают, что всякий раз, когда у них была возможность, люди сопротивлялись тем или иным образом», – говорит она.

«Несмотря на многие болезненные удары судьбы, Ирена Вейсайте была человеком исключительной доброты», – говорит председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски.

«Для нас это большая утрата. Что поделать – люди уходят, да будет благословенна их память. Знаете, говорят, что праведники уходят в праздники. Ирена ушла во время Хануки”, – сказала BNS Ф. Куклянски.

Лидер ЕОЛ отметила, что И. Вейсайте была активным членом еврейской общины со дня ее основания, своей жизнью и деятельностью она учила добру, прощению и взаимопониманию.

“Это был уникальный человек, который полжизни провел в еврейской семье, а другую часть – в семье спасших ее литовцев. Она получила разносторонний жизненный опыт: и смерть мамы, и доброту спасавших, и жизнь в оккупированном Каунасе. При всех жизненных неурядицах, бедах, всех потерях, она оставалась очень доброжелательным человеком (…) Жизнь не превратила ее в злого человека”, – сказала Ф. Куклянски.

По ее словам, своей жизнью И. Вейсайте продемонстрировала, что нет смысла создавать противоречия между одним и другим ужасом – жизнью евреев в гетто или ссылками.

“И те, и другие были бесправными. Она была среди одних, и среди других. И с одной, и с другой стороны были униженные и оскорбленные, лишенные фундаментальных прав человека”, – подчеркнула Ф. Куклянски.

Деятельность И. Вейсайте также дала большой импульс доброте и большему взаимопониманию Еврейской общине Литвы. По словам Ф. Куклянски, И. Вейсайте была человеком, который выбирал не борьбу, а созидание. Она любила музыку, участвовала в мероприятиях общины, даже в преклонном возрасте оставалась активной и жизнерадостной, полной оптимизма.

«Ирена никогда не была одинока, никогда не жаловалась. Не жаловалась даже на то, что нужно было подниматься в квартиру по лестнице – она часто мне говорила, что ступеньки ее спасают, потому что она не перестает ходить”, – рассказала руководитель ЕОЛ Ф. Куклянски.

Валдас Адамкус, lrt.lt

Мы потеряли автора и составителя сотен статей и книг, учредителя и руководителя действенных культурных и общественных организаций. Потеряли Человека, разговаривать с которым, слушать Его лекции, вместе работать или просто общаться было великим подарком судьбы для каждого.

Испытав самые болезненные невзгоды и жестокие трагедии, пережив нацистскую и советскую тьму, Ирена Вейсайте стала светочем не для одного поколения. Она была из тех людей, которые всю жизнь, не жалея себя, несут мудрость и умиротворение, доброжелательность и красоту. Любая работа Ирены Вейсайте, за которую бы она ни бралась, – будь то в Литве или за рубежом, – чтение лекций, организация деятельности Фонда Открытой Литвы, издание книг, служение ее любимому театру и литературе, – делалась профессионально, организованно и с самым искренним уважением ко всем без исключения участникам совместного труда.

Этот Человек был талантлив в работе, талантлив в творчестве и талантлив в жизни. Сегодня можно сказать, что вся жизнь Ирены Вейсайте была нескончаемой лекцией – о человеческой силе духа и человеческом предназначении на земле, о смысле и красоте жизни, о связях между людьми и народами, о необходимости говорить и слушать, просить прощение и прощать. Аудиторией этих лекций Ирены Вейсайте была вся Литва. И если в нашей стране сохраняются и будут сохраняться впредь мир, свет и мудрость, если в нашей общественной жизни будет больше уважения и взаимопонимания, – то в этом есть и несомненная заслуга Ирены Вейсайте, за что мысленно многие из нас говорят: «Спасибо Вам, профессор. Спасибо Вам, Ирена».

Очень тяжело терять такого добросердечного друга и коллегу. Искренне сочувствую всем, для кого эта весть была столь же болезненной и грустной, и в первую очередь – родственникам, друзьям, коллегам, студентам и читателям Ирены Вейсайте.

Пусть сияет душе Ирены Вейсайте вечный свет, пусть сопровождают Ее имя и память о ней искренняя благодарность и уважение.

Футбольный клуб «Челси» в партнерстве с Jewish News и известным британским израильским уличным художником Соломоном Соуза открыли выставку 49 Flames – «Еврейские спортсмены и Холокост».

https://www.49flames.com/exhibition

В прошлом году «Челси» и владелец клуба Роман Абрамович поручили Соузе создать мемориальную фреску с изображениями еврейских футболистов, погибших во время Холокоста. Последний фрагмент был представлен в этом году на стадионе Стэмфорд Бридж во время Дня памяти жертв Холокоста.

Сейчас клуб работает с Соуза над организацией выставки портретов еврейских спортсменов, убитых нацистами во время Второй мировой войны. Это часть кампании клуба «Скажи антисемитизму нет», финансируемой Романом Абрамовичем.

Название 49 Flames отсылает к числу олимпийских медалистов, убитых во время Холокоста.

…Двоюродные братья, гимнасты Альфред Флатов и Густав Феликс Флатов – немецкие еврейские золотые медалисты на первых Олимпийских играх 1896 года в Афинах, умрут от голода в концлагере Терезиенштадт во время Холокоста. Немецкая еврейская легкоатлетка Лилли Хенох, установившая четыре мировых рекорда и победившая в 10 национальных чемпионатах Германии в четырех различных дисциплинах в 1942 году вместе с матерью депортирована в Ригу и там убита…

Выставка получила содействие видных деятелей: президента Израиля Реувена Ривлина, израильского политика и правозащитника Натана Щаранского, советника правительства Великобритании по антисемитизму лорда Джона Манна, британского пэра лорда Яна Остина, Карена Поллока из Образовательного фонда Холокоста, председателя Еврейского агентства Айзека Герцога, пережившего Холокост чемпиона-тяжелоатлета сэра Бена Хелфготта, члена Антидиффамационной лиги Шарон Назарян и других.

Тренер клуба Фрэнк Лэмпард сказал: «Спорт обладает огромной силой объединять, и, делясь историями этих спортсменов, мы надеемся вдохновить будущие поколения на постоянную борьбу с антисемитизмом, дискриминацией и расизмом».

Менеджер женского клуба Челси Эмма Хейс добавила: «Это так важно знать, что спорт не застрахован от ужасов прошлого. Выставка напоминает о самых мрачных моментах нашей истории. Мы видим Холокост глазами спортсменов-мужчин и женщин со всего мира. Истории еврейских спортсменов, таких как Лилли Хенох, Анна Дрезден-Полак и Гертруда Клейнова, напоминают нам, что мы и как клуб, и как отдельные футболисты, не имеем права принимать нашу свободу как должное».

Еврейская община (литваков) Литвы понесла тяжелую утрату. На 93 году жизни от осложнений коронавирусной инфекции скончалась Ирена Вейсайте – литературовед, театровед и театральный критик, автор трудов по литературе Западной Европы и истории театра, профессор и выдающийся общественный деятель, создатель Фонда открытой Литвы, обладательница звания «Толерантный человек», медали Барборы Радвилайте, Большого командорского креста ордена «За заслуги перед Литвой», Офицерского Креста ордена Великого князя Литовского Гядиминаса и других наград.

Еврейская община (литваков) Литвы, Союз бывших узников гетто и концлагерей выражают самые глубокие и искренние соболезнования дочери, внукам и близким Ирены.

Ирена Вейсайте посвятила свою жизнь не только театральной критике и обучению студентов, но и развитию гражданского общества как в независимой Литве, так и в Центральной и Восточной Европе.

Ирена – человек уникальной судьбы: родилась в 1928 г. в Каунасе в интеллигентной еврейской семье. В июне 1941 г. попала в Каунасское гетто, где потеряла самого близкого и дорогого человека – маму (ее убили «белоповязочники»). В 1943 году с помощью литовских друзей ее родителей она убежала из гетто, оказалась в Вильнюсе, где под чужой фамилией работала в детском доме.

Ирена смогла с пониманием и сочувствием к другому соединить мир до Холокоста и после Холокоста, объединить еврейскую и литовскую идентичность.

В 2019 году по инициативе еврейской общины «Вильнюс – Литовский Иерусалим» и лично Даумантаса Ляваса Тодеса была переведена на русский язык книга Ауримаса Швядаса об Ирене Вейсайте «Жизнь должна быть чистой» (перевод Анны Герасимовой).