– Нет, – ответил Элазар, – сделаем наоборот. Начнешь ты, а я продолжу. Я должен завершить работу, которую делаю…
И Борис, как младший брат, который привык всегда прислушиваться к мнению Элазара, не возразил ему. Если бы он мог знать, если бы можно было предположить что-то, он бы настаивал на своем плане, отстаивал бы его. И тогда Элазар в тот роковой день не пошел бы в лабораторию… И все могло быть иначе…
Но вновь и вновь повторяют себе люди, что история не терпит сослагательного наклонения.
Короткая информация в новостных блоках была опубликована в конце октября:
“В Хайфе в больнице “Рамбам” на 81 году жизни скончался вице-президент Виртуального института нанопленок, работавший на кафедре материаловедения и инженерных наук университета “Технион”, профессор Элазар Гутманас.
Ученый серьезно пострадал две недели назад при взрыве в одной из лабораторий университета. С ожогами и ранениями Гутманаса доставили в больницу. Врачи ввели профессора в медикаментозную кому и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Все это время его состояние оставалось крайне тяжелым”.
А за этой сухой информацией – судьба интересного талантливого ученого, любящего и любимого человека.
На самом деле, Элазар Гутманас не успел отметить свое восьмидесятилетие. Его не стало за два дня до юбилейной даты, к которой готовились задолго всей семьей. Не стало 26 октября… В этот день семья Гутманас собиралась встретиться со всеми родными на традиционном семейном “съезде” в Иерусалиме, а затем в ноябре, уже узким кругом, отметить красивую дату. Два брата с женами, дети и внуки… Не суждено.
Я беседую с Борисом Гутманом, младшим братом Элазара. Он рассказывает о брате, о далекой и близкой истории своей семьи.
И открывается целый пласт, в котором горе и радость еврейского народа.
– Корни нашей семьи уходят в далекий восемнадцатый век. Уже тогда наши предки жили в литовском городке Паланга. Там выросли несколько поколений семьи отца и матери. Нашей маме Саре-Гинде, кстати, не пришлось менять фамилию при замужестве. Ее девичья фамилия также Гутман.
Ее отец Барух Гутман учился в знаменитой Воложинской йешиве одновременно с Хаимом Нахманом Бяликом. Затем вернулся в Литву. В 1914 году он был арестован, тогда арестовывали многих евреев, проживавших в пограничной полосе. Боялись, что они будут сотрудничать с немцами. Был сослан в Сибирь, по иронии судьбы освобожден большевиками. Он имел статус раввина, но деятельностью раввина никогда не занимался.
У деда был небольшой заводик по производству газированной воды. Он также работал в мастерской по обработке янтаря. А летом его семья держала пансион для отдыхающих евреев, которые приезжали с разных уголков Литвы. Паланга всегда была курортным городом. И немаловажный вклад в его развитие внесла еврейская община.
Дедушку расстреляли 30 июня 1941 года литовцы на пляже Паланги. Первый расстрел в Паланге был 27 июня. А через три дня моего деда вместе с девяносто девятью евреями и пятью советскими активистами расстреляли на берегу моря. Женщин и детей загнали в концлагерь, который был создан в двенадцати километрах от Паланги. Там оказалась моя бабушка Малка. Лагерь уничтожили в начале октября. Но до этого мой дядя Миха, который ушел в партизаны, смог ее оттуда вытащить и перевести в Каунасское гетто.
Увы, это не спасло ее. 29 октября 1941 года бабушку расстреляли во время большой акции. В тот день погибли десять тысяч человек. У нее были семеро взрослых детей. Старшая дочь Гита была расстреляна в Паневежисе в августе 1941 года. Вместе с мужем и детьми.
Еще один мамин брат, Шмуэль, в июле 1943 года погиб под деревней Алексеевкой Орловской области. В первом своем бою. Он воевал в составе 16-й Стрелковой Литовской дивизии, которую с таким же успехом можно было бы назвать еврейской дивизией. В ней даже приказы часто отдавались на идиш. Остальным братьям и сестрам удалось выжить. Мамин брат Меир был заключенным в концлагере Штуттгоф, его маленькая дочь погибла в Каунасе, во время детской акции. Еще одна сестра, Мирьям, была боевой медсестрой на фронте.
В начале войны наши родители уже были женаты. Они жили в Каунасе. В четыре часа утра отец услышал, что началось вторжение немецких войск. И, не раздумывая, собрал семью: нашу маму, моего старшего брата Элазара, которому тогда было полтора года, своих маму и сестру. Он сказал: “Ничего не берите, едем на вокзал”. И они успели… Успели на последний поезд из Каунаса, который умчал их подальше от беды. По дороге этот поезд дважды бомбили, но им повезло добраться до Алма-Аты.
Отец был мобилизован в армию. После смерти его матери, в 1943 году, семья перебралась в Сибирь, а в начале 1945 года вернулась в Литву. В Каунас ехать не было никаких моральных сил, там погибла бабушка. Был выбран Вильнюс, в котором я родился через год после войны.
– Когда ваша семья репатриировалась в Израиль?
– Первым репатриировался я, в 1972 году. Мне было 26 лет. Я закончил институт, работал и учился в аспирантуре в Риге. Из-за сионистской деятельности мне пришлось оставить аспирантуру и вернуться в Вильнюс, где я подал документы на выезд в Израиль. Элазар одобрил мое решение. Когда была получена виза, он проводил меня до Бреста и дал обещание, что, несмотря на службу в закрытом институте, сделает все для репатриации.
Он выполнил обещание. Через год в Израиль приехала наша мама, а вскоре репатриировался Элазар с семьей. Мы были вместе в Израиле, с 1973 года до октября 2019…
– Расскажите немного о семье вашего отца.
– Папы не стало в 1959 году, в год моего еврейского совершеннолетия бар-мицвы. Он умер совсем молодым человеком, в 52 года. Родители отца получили образование в Варшаве, бабушка – медицинское, дед – экономическое. Семью они создали в Москве, а сына и дочь отправили учиться в Берлин, там папа закончил гимназию. Дед мой послал сына учиться в Белфаст, получить там техническое образование. Но в 1930 году дед скончался. И папа после четвертого курса оставил учебу и вернулся в Литву. Нужно было поддержать осиротевшую семью. Он был гуманитарий по складу ума. До войны работал журналистом и преподавал английский язык. После войны работал в Совете министров Литовской ССР, заведовал отделом переводов.
– Борис, почему же фамилия вашего брата во всех статьях о нем пишется не Гутман, как ваша, а Гутманас?
– О, это просто объясняется. Элазар к моменту выезда в Израиль был автором многих научных статей. И так как он уже был известен в научном мире, то он предпочел сохранить литовское звучание нашей фамилии. Я же, приехав в Израиль, сократил свою фамилию до традиционного ее варианта.
– Какое самое яркое воспоминания о брате вы храните из прошлых лет?
– Так как папа рано умер, то во многом Лазик заменял мне отца. Но, с другой стороны, он поступил в Ленинградский политехнический институт, когда я учился в седьмом классе. После окончания вернулся в Вильнюс, где два года работал в Институте электрографии. Вскоре отправился в Московскую область, в Черноголовку, и защитил диссертацию в Институте физики твердого тела.
Мы мало виделись в те годы. Однако влияние его на формирование моей личности я запомнил. Это он учил меня отвечать обидчикам, не молчать, не прятаться, давать сдачи. Элазар заставлял меня драться, если я приходил домой и жаловался. Он настаивал, чтобы я научился постоять за себя.
Он вообще был максималистом… Когда я заканчивал десятый класс, Элазар работал в Вильнюсе. Кроме черчения, у меня в школьном аттестате намечались все пятерки. И я решил не бороться, ну так будет одна четверка. Но он не мог оставить так… Заставил меня пойти к преподавателю, попросить подготовить дополнительный проект по предмету и поднять оценку. Так что золотая медаль у меня благодаря брату.
– Отец ваш был гуманитарий, а оба сына – “технари”. В борьбе с лирикой победила физика?
– Это верно, отец был гуманитарий, владел восьмью языками. А наша мама была как раз физиком. Она преподавала этот предмет в Вильнюсском университете и Политехническом институте. (К слову, маму уволили сразу после моего отъезда). Так что победили ее гены. Лазик с детства участвовал в олимпиадах по физике, получал призы. Получилось так, что он пошел по стопам мамы.
– Вы росли в сионистски настроенной семье?
– Да. Я не знаю, как мама воспитывала Лазика. Но когда я был маленьким, мне мама постоянно пела на иврите колыбельные, и израильские песни. В такой атмосфере я рос. Мама даже пыталась учить меня ивриту. Несмотря на процентную норму в Литве, мама закончила Королевский университет имени Витаутаса в Каунасе. До войны она преподавала физику и математику в еврейской гимназии “Швабес”, в которой обучение проходило на иврите.
– Элазар репатриировался в 34 года. Были ли у него перспективы профессионального роста в СССР или он не испытывал судьбу?
– От антисемитизма никуда не уйти… И диссертацию ему было нелегко защитить. Но благодаря таланту ученого он смог это преодолеть. Работа его была его призванием. В то время он уже решил, что свяжет судьбу с Израилем и старался не браться за проекты, которые требовали доступ к слишком секретным документам и могли ограничить его выезд из страны.
– Как он принял Израиль?
– Мы ехали не с закрытыми глазами. Мы знали много о стране. Я в Вильнюсе смотрел и показывал в наших подпольных ульпанах слайды, читал самиздатовскую литературу об Израиле. Мы были подготовлены к новой действительности. И вскоре после приезда, в 1974 году Элазар уже работал в Технионе. Сорок пять лет жизни его прошли в этих стенах…
Что касается израильской действительности, она не оставляла иллюзий. Здесь нелегко, но это наша страна. Брат приехал в канун войны Судного дня. Он только начал изучать иврит. Но, когда началась война, он оставил ульпан, собрал бригаду таких же новых репатриантов, как и он, и бригада добровольно работала на оборонном заводе все месяцы войны.
– Пришлось ли ему служить в армии?
– Конечно. Элазар ходил на резервистские сборы многие годы.
– Дети Элазара пошли по стопам отца?
– У Элазара и его супруги Эллы трое сыновей. Старший Юлий, названный так в память о нашем папе, репатриировался с ними в Израиль, ему было четыре года.
Итамар и Амос уже родились здесь. Двое старших сыновей защитили докторскую диссертацию. Все трое отличные специалисты, талантливые инженеры, работают в важных для страны отраслях. У Элазара родились семь внуков и одна внучка. Старший внук Ори Гутманас, недавно завершил службу в армии.
Хотелось бы добавить несколько слов об Элле. Элазар и Элла прожили вместе 53 года. Элла, дочь известного в Вильнюсе врача, закончила консерваторию по классу фортепиано и всю жизнь преподавала музыку, сначала в Вильнюсе, затем в Черноголовке и потом в Хайфе. Параллельно растила и воспитывала трех чудесных сыновей и несла нелегкое бремя жены и любимой женщины вечно занятого Элазара.
Когда случилась трагедия, Юлий был в США, он поехал в отпуск с женой по случаю своего пятидесятилетия. Но отпуск не состоялся…
– Я прочла о сфере профессиональных интересов вашего брата, и поняла, что плохо понимаю специфику его работы. Поэтому спросить хотелось бы иначе: где применялись знания и открытия вашего брата?
– Для людей непосвященных сфера его деятельности действительно не всегда понятна. Он занимался сверхпрочными покрытиями, в том числе керамическими, которые, кроме оборонной промышленности, применяются в инженерно-медицинской сфере, например, в создании имплантатов тазобедренной кости.
– Элазар не только занимался научной деятельностью, но и преподавал, верно?
– Конечно, он преподавал на кафедре материаловедения. И он был любим своими студентами, лаборантами с которыми работал, другими преподавателями, всем коллективом. Люди его любили и ценили, говорю это не для красного словца. Так было… Если возникали конфликтные ситуации на кафедре, он стоял горой за своих учеников, иногда даже в ущерб своей карьере. На его похоронах присутствовало огромное количество людей. Пришли его бывшие студенты, теперь уже успешные специалисты, и ученые.
Кстати, когда Элазар вышел на пенсию, он получил звание почетного профессора (“америтос”), то есть в его распоряжении в Технионе оставался офис и лаборатория.
– На международном уровне его достижения имели признание?
– Да, Элазар был постоянным участником международных конференций. В разные годы он являлся приглашенным профессором университета Drexel в Филадельфии и приглашенным ученым в Штутгартском Институте Макса Планка. Элазар также был членом Международного научного совета Томского политехнического университета.
– Каким он был братом, семьянином, другом?
– Мы жили на расстоянии, но он был очень теплым братом. И вообще человеком теплым. А, кроме того, борцом за справедливость, не терпевшим, когда обижали людей. И еще у него было замечательное искрометное чувство юмора. Он был мягким человеком, но решительным и непреклонным во всем, что касалось его принципов и его работы.
– Что же произошло в тот роковой день?
– Это произошло в районе девяти часов утра. В канун праздника Симхат Тора, потому здание было пустым. В принципе, в этот день можно было не ходить на работу. Но не для Элазара, который ею жил. Произошла утечка газа в лаборатории. А затем – взрыв. Взрывная волна ударила прямо ему в лицо…
Коллега Элазара работал в соседнем здании. Услышав сильный взрыв, он выглянул в окно и увидел, что из окна лаборатории идет дым. Бросился туда. Мы не можем понять, как, но Элазар, очевидно, в состоянии шока, сумел спуститься на один лестничный пролет, он дополз до умывальника, промыл лицо, содрав остатки кожи, и потерял сознание… Там его нашли. Все оставшиеся дни его держали в состоянии медикаментозной комы. В сознание он так и не пришел.
В больнице нам сказали, что шанс на спасение минимален. Мы, понимая это, хотели верить в чудо. Но, к сожалению, чудо не произошло.
Он должен был раньше прийти домой в этот предпраздничный день. Жена просила не задерживаться, к вечеру в семье собирались отметить еврейский праздник. Элазар пообещал, но сказал, что у него много работы. Он жил в лаборатории и погиб в лаборатории. Погиб во имя науки…
***
28 октября, в день рождения профессора Элазара Гутманаса, в его восьмидесятилетний юбилей, вся семья сидела шиву, “траурную неделю”, и все, что оставалось близким людям – помянуть его, выпив красного вина…
Будем и мы помнить об этом интересном человеке и талантливом ученом, который трагически завершил свой земной путь.
Светлая память!
(Фотографии из семейного альбома)
