Lechaim.ru

Документальное повествование Давида Фишмана проливает свет на малоизвестную страницу истории Холокоста — спасение тысяч книг и рукописей в Виленском гетто силами небольшой группы узников, в составе которой были поэты и другая творческая молодежь.

Журнал “Лехаим” опубликовало фрагменты новой книги с любезного разрешения издательства «Бомбора».

Вильна в оккупированной нацистами Польше. Июль 1943 года

Поэт Шмерке Качергинский возвращается в гетто после работы. Его бригада занимается подневольным трудом: сортирует книги, рукописи и произведения искусства. Часть из них будет отправлена в Германию. Остальные попадут в мусоросжигательные печи и на бумажные фабрики. Шмерке работает в Освенциме еврейской культуры, отвечает за отбор книг для вывоза — и тех, которые обречены на ликвидацию.

Если сравнить этот рабский труд с трудом других рабов в оккупированной нацистами Европе, то Шмерке хотя бы не роет окопы, чтобы остановить продвижение Красной армии, не расчищает своим телом минные поля, не вытаскивает трупы из газовой камеры, чтобы переправить их в крематорий. Тем не менее позади тяжелый день: Шмерке трудился в унылом зале библиотеки Виленского университета, до потолка заваленном книгами. Утром жестокий немец — начальник бригады — Альберт Шпоркет из Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, застал Шмерке и еще нескольких работников за чтением стихотворения из одной из книг. Шпоркет, по профессии торговец скотом, разразился истошными криками. Вены у него на шее пульсировали. Он грозил работникам кулаком, швырнул книгу в другой конец помещения.

— Вы, жулики, называете это работой? Тут вам не гостиная! — Он предупредил, что, если такое повторится, им несдобровать. И захлопнул за собой дверь.

Весь день они работали и нервничали. Торговец скотом и с ними, и с книгами обращался как со скотиной: ее надо загружать работой, а потом отправлять на бойню. Если Шпоркет донесет в гестапо, им конец.

Сотрудница и возлюбленная Шмерке Рахела Крыньская, стройная школьная учительница с глубокими карими глазами, спросила:

— Ты сегодня все равно их понесешь?

Шмерке ответил с обычным своим кипучим энтузиазмом:

— Конечно. Вдруг этот чокнутый решит все разом отсюда отправить. Или сдать в утиль. Эти сокровища — для нашего будущего. Может, правда, не для нас, а для тех, кто нас переживет.

Шмерке обернул вокруг пояса старинный вышитый чехол для свитка Торы. Затянув потуже, засунул под новоявленный пояс четыре маленькие книжицы: старинные раритеты, опубликованные в Венеции, Салониках, Амстердаме и Кракове. Еще один крошечный чехол для свитка Торы надел вместо пеленки. Застегнул ремень, натянул рубашку, куртку. Теперь можно идти к воротам гетто.

Шмерке проделывал такое уже много раз, неизменно — со смесью упорства, возбуждения и страха. Он сознавал, на какой риск идет. Если поймают, его ждет расстрел, как его приятельницу певицу Любу Левицкую, у которой под одеждой нашли мешочек фасоли. Как минимум он получит от какого‑нибудь эсэсовца двадцать пять ударов дубинкой или кнутом. Заправляя рубашку, Шмерке оценил всю двусмысленность ситуации. Он — член коммунистической партии, давний убежденный атеист, с детства не ходивший в синагогу, сейчас рискует жизнью ради этих по преимуществу культовых предметов. Он будто ощущал пыль прошлых поколений на своей коже.

Очередь возвращавшихся с работы оказалась необычно длинной — она змеилась на целых два квартала перед воротами гетто. Из первых рядов прилетели новости. Обершарфюрер Бруно Киттель лично проводит досмотр. Киттель — молодой, рослый, темноволосый и красивый — был профессиональным музыкантом и прирожденным хладнокровным убийцей. Иногда он являлся в гетто и расстреливал узников из чистого удовольствия. Останавливал человека на улице, предлагал сигарету и спрашивал: «Огоньку не хотите?» Человек кивал, а Киттель выхватывал пистолет и пускал ему пулю в голову.

В присутствии Киттеля охранники‑литовцы и члены еврейской полиции гетто проводили обыск дотошнее обычного. Крики узников, которых избивали за попытку сокрытия еды, разносились на много кварталов. Рабочие, стоявшие рядом со Шмерке, запустили руки под одежду. На мостовую падали картофелины, ломти хлеба, овощи, мелкие поленья. На Шмерке зашипели — округлость его фигуры выглядела слишком красноречиво. Среди толпы людей с оголодавшими, изработавшимися телами его неожиданно пухлый торс выделялся слишком откровенно; тем не менее Шмерке невозмутимо двигался к пункту пропуска.

— Бросьте все. Бросьте!

Но Шмерке и не думал разгружаться. Он понимал, что его это не спасет. Допустим, он оставит книги на древнееврейском и чехлы для свитков Торы лежать на улице: немцы сразу поймут, что их бросил кто‑то из его бригады. Книги в отличие от картофелин снабжены экслибрисами. Киттель может распорядиться расстрелять всю бригаду — в том числе Рахелу и ближайшего друга Шмерке, тоже поэта, Аврома Суцкевера. Так что Шмерке решил положиться на волю случая и мысленно подготовился к неизбежным ударам.

Его соседи по очереди еще раз перепроверили карманы на предмет монет или бумаг, способных вызвать гнев Киттеля. Шмерке пробрала дрожь. Очередь, разрастаясь, перегородила движение на Завальной, одной из центральных торговых магистралей Вильны. Пешеходы‑неевреи останавливались, чтобы поглазеть на спектакль, некоторые подбирали брошенную контрабанду.

Вдруг по толпе пронеслось:

— Ушел внутрь, в гетто!

— Вперед, быстрее!

Судя по всему, Киттелю наскучило надзирать за монотонными обысками, и он решил прогуляться по своему княжеству. Толпа ринулась вперед. Охранники, изумленные и обрадованные уходом Киттеля, обернулись посмотреть, куда он направляется, и не пытались остановить тех, кто рвался внутрь. Шмерке прошел через ворота — книги крепко прижаты к телу — и услышал за спиною завистливые голоса.

— Везет же некоторым!

— А я картошку на улице выбросила!

Они понятия не имели, что он несет не еду.

Когда подошвы его ботинок застучали по камням мостовой на Рудницкой улице внутри гетто, Шмерке запел песню, которую написал для молодежного клуба:

Молод каждый, каждый, каждый, если годы

В нем не погасили жар,

В новом мире, мире света и свободы

Станет юным тот, кто стар!

В потайном подземном бункере под гетто — вырытой в сырой почве пещере с каменным полом — книги, рукописи, документы, театральный реквизит и культовые предметы прятали в металлические канистры. Ближе к ночи Шмерке присовокупил свои сокровища к содержимому этого холодного хранилища. Прежде чем запереть скрытую дверь в потайную сокровищницу, он попрощался с вышитыми чехлами для свитков Торы и другими древностями, нежно их приласкав, будто собственных детей. А потом Шмерке, всегда остававшийся поэтом, подумал: «Настоящее наше темно, как этот бункер, но сокровища нашей культуры сияют обещанием светлого будущего» .

Контрабанда книг как искусство

Сразу после того как в июне 1942 года началось уничтожение книг, Герман Крук принялся подбивать членов «бумажной бригады» выносить книги с рабочего места. Многие согласились сразу, думая: «Я все равно долго не проживу. Так отчего бы не сделать хорошее дело, не спасти какие‑то материалы?»

Крука порадовали такие отклики и первые результаты: «Все пытаются помочь и многое делают. Поразительно, что люди готовы рисковать жизнью ради бумажки. Каждый клочок может стоить им головы. Однако находятся идеалисты, притом весьма ловкие» .

Герман Крук

Откладывать в сторону материалы, предназначенные к выносу, было несложно. Здание было завалено грудами книг и бумаг. Всего‑то и нужно, что засунуть ценную книгу или рукопись в одну из этих груд, пока Альберт Шпоркет и члены его команды смотрят в другую сторону, а потом забрать оттуда и унести. В случае если немцев в помещении не было, можно было даже сложить на полу отдельную кучу «на вынос».

Каждый невольник принимал тысячи сиюминутных решений по поводу того, что отложить для спасения. Времени на размышления не было, однако сложилось несколько обязательных правил.

— Книги: откладывать для выноса не более одного экземпляра. Дубликаты пусть отправляются в Германию или на переработку. Поскольку «бумажная бригада» работала с фондами многих библиотек, дубликаты попадались часто.

— Книги: малоформатные книги и брошюры легче выносить под одеждой, чем большие фолианты — Талмуды или альбомы. Большие книги следует откладывать в сторону внутри здания ИВО, потом можно организовать доставку в гетто на грузовике.

— Рукописи: Шмерке и Суцкевер очень высоко ценили рукописи художественных произведений и письма известных писателей. Оба были поэтами и понимали, как важно сохранить литературное наследие. Кроме того, письма, стихи и рассказы были материалами малообъемными, их с легкостью можно было спрятать на себе.

— Архивы: неразрешимая проблема. Архивные собрания были слишком велики, чтобы вынести их на себе. А выбирать один «бриллиант» — важнейший документ из тысячестраничного собрания — было некогда. Большую часть архивов «бумажная бригада» предназначала для отправки в Германию. Некоторые фрагменты отложили, чтобы вывезти на грузовике.

— Произведения искусства (картины и скульптуры): вывозить на грузовике.

Члены бригады пришли к выводу, что безопаснее всего спрятать книги и документы внутри гетто, среди собратьев‑евреев. Однако, с точки зрения немцев, незаконный внос материалов в гетто был серьезным преступлением по двум причинам. Во‑первых, речь шла о краже имущества с рабочего места. Иоганнес Поль и Шпоркет недвусмысленно заявили, что из этого здания материалы могут уходить только в двух направлениях: в Германию и в утиль. Во‑вторых, существовал общий запрет на внос книг и документов в гетто, он распространялся на всех работавших вовне.

К концу рабочего дня члены бригады оборачивали бумаги вокруг тела, засовывали предметы под одежду. В долгие холодные зимние месяцы заниматься контрабандой было удобнее: работники ходили в длинных пальто и надевали под них несколько слоев одежды. Были также сшиты специальные пояса и подвязки, их набивали книгами и бумагами.

Однако, чтобы «загрузиться», нужно было взять пальто из деревянной лачужки рядом со зданием, а там обитала их врагиня, бывшая уборщица из ИВО. Она иногда замечала, как работники засовывают под пальто бумаги, и доносила об этом Вирблису, дежурному охраннику. По счастью, Вирблис не слишком серьезно относился к ее словам: теткой она была сквалыжной и часто выдумывала всякую напраслину, так что он не трудился передавать ее жалобы сотрудникам ОШР .

Когда группа отправлялась из ИВО в гетто, всех мучил один и тот же вопрос: кто сегодня дежурит на воротах? Если полицейские из гетто и литовцы, проблем, скорее всего, не возникнет. Осматривали они поверхностно, особенно ленились охлопывать членов «бумажной бригады». Охранникам было прекрасно известно, что эти люди несут всего лишь какие‑то бумажки, а не продукты питания, что считалось более серьезным нарушением. Некоторые полицейские порой даже просили членов «бумажной бригады» принести им в следующий раз с работы интересный роман.

Однако если у ворот поджидали немцы, например Мартин Вайс, начальник полиции, Франц Мурер, заместитель гебитскомиссара по еврейским делам, или командир отряда СС Бруно Киттель, ставки менялись. Немцы безжалостно избивали всех, у кого находили хоть какое‑то подобие контрабанды. Мурер часто являлся с инспекцией и заставал всех врасплох. Если он обнаруживал у работника или работницы хлеб или деньги, спрятанные под пальто, он раздевал провинившихся догола, избивал кнутом и бросал в тюрьму. Те, кого Мурер сажал в тюрьму гетто, как правило, выживали. А вот те, кого он отправлял в Лукишки, потом чаще всего оказывались в Понарах .

«Кто нынче на воротах?» — это был вопрос жизни и смерти.

По пути с улицы Вивульского невольники узнавали у членов других бригад, только что вышедших из гетто на ночную смену, про ситуацию у ворот. Если дежурили немцы, рассматривалось несколько вариантов действий: свернуть и сделать круг по соседним кварталам — выгадать время, а там немцы, глядишь, и уйдут. Можно было оставить материалы, по крайней мере на время, у евреев, живших в доме для рабочих «Кайлис» — он находился неподалеку от ИВО. Но бывали случаи, когда группа подходила к воротам слишком близко — повернуть незамеченными уже бы не удалось — и приходилось проходить досмотр у немцев .

Шмерке был дерзок до умопомрачения. Однажды он среди бела дня принес к воротам огромный потертый том Талмуда и пояснил вооруженному охраннику‑немцу: «Мой начальник, Шпоркет, велел забрать эту книгу в гетто и заново переплести в мастерской при библиотеке». Гестаповец и помыслить не мог, что этот еврей‑коротышка способен на столь наглую ложь, которая может стоить ему жизни, и Шмерке пропустил .

Иногда контрабандистам просто везло. Мурер обнаружил в кармане у Рахелы Крыньской серебряный бокал для вина, и все испугались, что Рахеле конец. Однако она сказала Муреру, что принесла бокал в подарок лично ему, плюс добавила пару дорогих кожаных перчаток для его жены. По непонятной причине заместитель гебитскомиссара повелся на эту выдумку — или согласился на взятку — и пропустил Рахелу беспрепятственно. В тот день у него было хорошее настроение .

Суцкевер оказался необычайно изобретательным книжным контрабандистом. Однажды он получил от Шпоркета разрешение пронести в гетто несколько пачек макулатуры в качестве топлива для домашней печки. Документ он предъявил охранникам у ворот, а пачки держал в руках. В «макулатуре» были письма и рукописи Толстого, Горького, Шолом‑Алейхема и Бялика; полотна художника Шагала и уникальная рукопись Виленского Гаона. В другом случае Суцкеверу удалось внести в гетто скульптуры Марка Антокольского и Ильи Гинцбурга, картины Ильи Репина и Исаака Левитана: при помощи друзей, имевших нужные связи, он привязал их к днищу грузовика .

Не у всех историй были столь же счастливые финалы: случалось, Шмерке и прочих избивали у ворот, иногда немцы, иногда полицейские из гетто, когда получали распоряжение «ужесточить» осмотры. Однако в Понары никто не попал. Им просто повезло .

Рахела Крыньская вспоминает, что, хотя дело было рискованное, контрабандой занимались почти все члены «бумажной бригады», в том числе множество работников из «технической бригады», отвечавших за перевозку, — те, кто делал коробки и ящики, паковал книги, перемещал. Один из таких технических работников завел ящик для инструментов с двойным дном и переносил книги и документы в этом тайнике, под молотком, гаечным ключом и плоскогубцами .

Зелиг Калманович снял свои возражения и присоединился к контрабандистам. Он знал, что, поскольку квота на вывоз в Германию составляет 30%, многие ценные вещи, если их не вынести, будут уничтожены. Деятельность своих товарищей он считал духоподъемной, способом нравственного сопротивления, и благословлял книжных контрабандистов, будто набожный раввин: «Работники спасают от гибели все, что могут. Да будут они благословенны за то, что рискуют жизнями, да защитят их крыла Б‑жественного Присутствия. Да пребудет <…> милость Г‑сподня со спасителями, и да дарует он нам право увидеть зарытые письмена в мире» .

Шмерке впоследствии вспоминал: «Жители гетто смотрели на нас как на ненормальных. Они вносили в гетто продукты под одеждой, в обуви. Мы вносили книги, листы бумаги, иногда — “Сефер Торы” или “мезузы”». Перед некоторыми членами «бумажной бригады» стояла непростая нравственная дилемма: брать с собой книги или еду для родных. Некоторые узники критиковали контрабандистов за то, что во времена, когда речь идет о жизни и смерти, их волнует судьба каких‑то бумажек. Калманович с чувством отвечал, что книги потом не вернешь: «Они не растут на деревьях» .

После того как материалы удавалось пронести на территорию гетто, их еще нужно было где‑то спрятать. Проще всего было передать их Круку, который помещал самые ценные вещи в свою книжную «малину», а менее редкими экземплярами пополнял библиотеку гетто. Крук вел карточный каталог, куда вписывал все находившиеся в его руках сокровища, указывал их происхождение. Вещи, «украденные» из помещения ОШР, вписывались как «поступившие из той самой организации». Если написать «из Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга», оставишь свидетельство о краже — вдруг каталог попадет в руки немцев .

Однако никто не мог гарантировать, что библиотека гетто и «малина» Крука уцелеют. А если немцы ворвутся в здание и заберут часть коллекции? Безопаснее было распределить сокровище по множеству небольших тайников. По воспоминаниям Суцкевера, таких тайников было десять, а запомнил он адреса семи: на Немецкой улице (в здании, где жили он, Шмерке и доктор Даниэль Файнштейн); на Страшуна, 6 (в библиотеке гетто), в домах номер 1, 8 и 15 по улице Страшуна; на улице Святого Иоанна Крестителя и в бункере на Шавельской улице, 6.

Самыми ценными предметами, которые Суцкевер вырвал из немецких когтей, были дневник Теодора Герцля — отца современного сионизма, а также актовая книга клойза Виленского Гаона. Они были обнаружены на достаточно раннем этапе и пронесены в гетто; их держали в двух разных тайниках .

Были и другие способы прятать спасенное. Шмерке и Суцкевер передали множество предметов друзьям, полякам и литовцам, которые приходили к ним в гости в обеденный перерыв. Она Шимайте, библиотекарь из Виленского университета, забрала пачку рукописей И.‑Л. Переца и, по договоренности с коллегами, спрятала их в университетской библиотеке. Поэт‑литовец Казис Борута прятал коробки с документами в Литературном институте при Литовской академии наук . Некоторые ценные материалы Суцкевер передавал Виктории Гжмилевской, имевшей связи с польским подпольем. Когда он вручил ей документ, подписанный польским борцом за свободу Тадеушем Костюшко, она опустилась на колени и поцеловала его имя на странице. Впоследствии Виктория рассказывала, что, когда она передала этот документ участникам польского сопротивления, реакция была такая, будто искра попала в пороховой погреб .

Однако все больше материалов увозили на переработку, и стало ясно, что «бумажная бригада» выигрывает сражения, но проигрывает кампанию. Спасти удавалось лишь крошечную толику. Весной 1943 года Суцкевер изобрел новую тактику. Он решил создать «малину» в самом здании ИВО. Тем самым откроется новый канал спасения — возможно, нужда в контрабанде отпадет вовсе.

Изучив архитектуру здания, Суцкевер обнаружил рядом с балками и стропилами на чердаке большие полости. Нужно было одно — отвлечь поляка‑охранника Вирблиса, чтобы в обеденный перерыв Суцкевер и его друзья могли перетаскивать материалы на чердак. По счастью, Вирблис очень переживал, что из‑за войны ему пришлось бросить учебу, и с радостью принял предложение двух членов бригады, доктора Файнштейна и доктора Гордона, позаниматься с ним в отсутствие немцев математикой, латынью и немецким языком. Стоило педагогам и их ученику погрузиться в учебу, как другие члены «бумажной бригады» принимались таскать материалы на чердак .

Тут самое время сделать паузу и задаться простым вопросом: почему? Почему эти мужчины и женщины готовы были рисковать жизнью ради книг и бумаг? По сути, тем самым они провозглашали свое мировоззрение и воплощали в жизнь свои убеждения. Мировоззрение их заключалось в том, что литература и культура являются высшими ценностями, они ценнее жизни отдельного человека или группы людей. Будучи убеждены, что скоро погибнут, члены «бумажной бригады» сделали выбор: посвятить остаток жизни тому, что действительно важно, а если понадобится, то и принять за это смерть. Что касается Шмерке, книги в молодости уберегли его от преступлений и отчаяния. Настало время отплатить им за это сторицей. В душе Абраши Суцкевера жила мистическая вера, что поэзия — это сила, одухотворяющая всю жизнь. Пока он хранит верность поэзии — пишет, читает и спасает стихи, — он не умрет.

Кроме прочего, своими поступками книжные контрабандисты выражали веру в то, что еврейский народ выживет и после войны, и тогда ему вновь понадобятся сокровища его культуры. Кто‑то уцелеет, и тогда они достанут эти предметы из тайников, с помощью которых можно будет возродить еврейскую культуру. В самые темные часы истории Виленского гетто было трудно понять, произойдет все это или нет.

И наконец, в качестве гордых граждан еврейской Вильны члены «бумажной бригады» верили в то, что сама сущность их города сокрыта в книгах и документах. Если спасти книги из библиотеки Страшуна, документы из ИВО и рукописи из Музея Ан‑ского, дух литовского Иерусалима не иссякнет, даже если здешние евреи окажутся обречены. Калманович выразил это в суровых словах: «Возможно, после войны в Вильне и останутся евреи, но писать еврейские книги здесь будет некому».

Суцкевер подтвердил свою веру в пользу деятельности «рабочей бригады», написав в марте 1943 года стихотворение, которое называется «Пшеничные зерна». Он изобразил в нем себя: он бежит по улицам гетто с «еврейским словом» в руках, приласкав его, точно ребенка. Листы пергамента взывают к нему: «Спрячь нас в своем лабиринте!» Он закапывает спасенные тексты в землю, и его душит отчаяние. Однако ему становится легче, когда он вспоминает старинную притчу: египетский фараон выстроил себе пирамиду и велел слугам положить в гроб несколько пшеничных зерен. Прошло девять тысяч лет, гроб вскрыли, обнаружили там зерна, посадили в землю. Из зерен взошли многочисленные и пышные ростки. Когда‑то, пишет Суцкевер, зерна, которые он посадил в виленскую почву — посадил, не закопал, — тоже принесут свои плоды.

Эфшер ойх велн ди вертер

Дервартн зих вен аф дем лихт —

Велн ин шо ин башертер

цеблиен зих ойх умгерихт?

Ун ви дер уралтер керн

Вос хот зих фарвандлт ин занг

Велн ди вертер ойх нерн,

Велн ди вертер гехерн

Дем фолк, ин зайн эйбикн ганг.

Слова, вопреки всем сомненьям,

Вернутся на свет после нас,

И ярким, нежданным цветеньем

Взойдут в предначертанный час.

Как в колос на стебле высоком

Зерну суждено прорасти,

Слова напитаются соком,

Слова станут истинным оком

Народа в извечном пути .

Силы и воодушевление члены «бумажной бригады» черпали, помимо прочего, в осознании того, что ИВО и его довоенный директор Макс Вайнрайх живы и здоровы в Америке. Вайнрайх обосновался в Нью‑Йорке в 1940 году и превратил местный филиал института в его головное отделение. Крук и Калманович были вне себя от радости, когда до них дошли отрывочные сведения о том, что ИВО возобновил в Америке свою деятельность. Как ни странно, источником этих новостей стал сам Поль.

Поль был постоянным читателем газеты Yiddish Daily Forward и вырезал оттуда материалы, которые, по его мнению, служили подтверждением нравственной ущербности и злокозненности евреев. (Любые высказывания против преследования евреев он считал проявлением антинемецкой «злокозненности».) В одном из номеров газеты он нашел материалы о проведении в Нью‑Йорке 8–10 января 1943 года конференции ИВО и, закончив чтение, показал заметку Калмановичу. В ней упоминались лекции нескольких довоенных друзей и коллег Калмановича — ученых, которые успели спастись из Варшавы и Вильны. Говорилось также, что на конференции принято официальное решение о переводе штаб‑квартиры ИВО в Нью‑Йорк. Калманович, совершенно ошеломленный, помчался в библиотеку гетто, чтобы поделиться новостями с Круком. Они обнялись, по щекам покатились слезы радости. Крук пишет в дневнике:

Только находясь в Виленском гетто и пережив все то, что пережили мы, зная, что стало с ИВО здесь, можно понять, каково нам было получить этот привет от американского ИВО и в особенности от тех, кто остался жив, кто восстанавливал еврейскую науку.

<…>

Мы с Калмановичем пожелали друг другу выжить, чтобы поведать миру свою историю, в особенности главу под названием «ИВО». Судьба в своей жестокости заставила нас нести бремя страшной трагедии гетто, но нас переполняет радость и удовлетворение при мысли о том, что все, связанное с евреями и идишем, живо и сохраняет наши общие идеалы .

Члены «бумажной бригады» были убеждены, что литовский Иерусалим полностью не уничтожен. Живая его часть теперь в Нью‑Йорке. Уцелевшие ученые когда‑нибудь унаследуют сохраненные книги и документы. Мысль эта стала лучом надежды во тьме.

Из‑под земли

10 июля 1944 года Шмерке Качергинский вошел в Вильну в составе смешанного партизанского отряда. Советская армия уже вела с немцами уличные бои. Отряд Шмерке подошел с юга и под гул тяжелой артиллерии двинулся по узким улочкам и переулкам к центру города. Рядом с железнодорожным полотном на Торговой улице их встретил шквальный пулеметный огонь. Погибли двое поляков из подразделения, было решено дальше не двигаться. Немцы оставили город только два дня спустя — некоторые из них сдались в плен. Добравшись 12 июля до центра Вильны, Шмерке увидел на улицах десятки тел убитых немецких солдат. «Я вспомнил об их бесчеловечности и лишь пожалел о том, что им выпала такая легкая смерть».

Некоторые из центральных улиц города — Мицкевича, Большая, Немецкая — были разрушены и в огне. Шмерке шел по знакомым улицам, среди руин и пожаров, растерянный и ошеломленный. В дневнике он записал: «Я не знал, куда пойти, но ноги несли куда‑то. Знали, куда мне нужно. Повели вверх по склону. <…> Внезапно я оказался у начала любимой моей улицы Вивульского и — о горе мне! — у здания ИВО. Оно было неузнаваемо, в руинах. Казалось, что так основательно не было разрушено больше ни одно здание в городе». Шмерке ощутил непереносимую боль, тело вот‑вот разорвется на куски. Сердце сжалось, дало перебой: Шмерке понял, что Институт изучения идиша, ИВО, уничтожен — и все те материалы, которые они с коллегами прятали на чердаке, превратились в пепел и золу .

Шмерке, оцепеневший от ужаса, направился на Шавельскую улицу, 6, она находилась внутри гетто. Именно здесь помещался заглубленный бункер, где ФПО хранила оружие, а «бумажная бригада» — книги. Добравшись до места, он понял, что в последнее время в бункере скрывались от бомбежек. Он посветил фонариком во тьму и стал голыми руками отгребать песок с земляного пола. Внезапно перед глазами мелькнули листы бумаги, и Шмерке выдохнул от радости и облегчения. Материалы здесь, они целы. Радость оказалась недолгой. Через минуту он вышел из бункера, его ослепил солнечный свет, и он подумал: «Какое яркое солнце, но для меня мир никогда еще не был темнее» . На улицах он не увидел ни одного еврея.

Официально город был освобожден Красной армией на следующий день, 13 июля. Еврейская партизанская бригада «Мстители» во главе с Абой Ковнером, Виткой Кемпнером и Ружкой Корчак вошла в Вильну и собралась перед пустым гетто. Там они встретили Шмерке и других бойцов‑евреев из «вильнюсской» бригады. Радость мешалась с раздиравшей душу болью: Вильна свободна, но это не прежний город — он перестал быть литовским Иерусалимом.

В день освобождения Вильны там находился и Илья Эренбург, самый знаменитый военный корреспондент в Советском Союзе, автор посвященной Суцкеверу статьи в «Правде». Эренбурга тронул вид уцелевших узников гетто с автоматами за плечом, он обнялся с ними. Теплое приветствие известного в СССР человека подняло настроение бойцам‑евреям — и, кроме прочего, Эренбург передал им из Москвы приветы от Абраши .

Уже на следующей неделе в городе начали появляться евреи. Некоторые скрывались под землей, в канализации; другие — в подвалах домов поляков и литовцев. В город также хлынули те, кто прятался в соседних городках или в лесу.

Поскольку Шмерке был партизаном, советское командование выделило ему полностью обставленную трехкомнатную квартиру на главной магистрали города — улице Мицкевича, переименованной в проспект Гедемина. В квартире раньше жил важный немецкий чиновник, но он поспешно бежал, оставив даже еду и одежду. Шмерке впервые за десять месяцев выспался в кровати .

13 июля, в день освобождения Вильны, Суцкевер находился в подмосковном писательском санатории в Воскресенске. Его реакция на новости, опубликованные на первой полосе газеты «Правда», напоминала реакцию Шмерке: «Я не в состоянии оставаться в санатории после освобождения Вильны. Я должен вернуться в родной город и своими глазами увидеть, насколько сильно он разрушен». Суцкевер возвратился в Москву и тут же отправился к Юстасу Палецкису, президенту советской Литвы, который в свое время вытащил его из Нарочи. На сей раз Суцкевер попросил помочь ему с отправкой в обратном направлении, назад в Вильну, как можно быстрее. Палецкис, который и сам собирался домой, ответил: «Хорошо, Абраша, поедем или полетим вместе».

Они поехали; ночью 18 июля Суцкевер и Палецкис прибыли на армейском автомобиле в советский Вильнюс. Вдоль шоссе, по которому они ехали, валялись смердящие трупы немецких солдат. «Мне этот запах был слаще любых духов, — записал Суцкевер в дневнике, а ниже задумчиво добавил: — Если бы не спрятанные культурные ценности, мне вряд ли бы хватило сил вернуться в родной город. Я знал, что любимых людей там больше нет. Знал, что убийцы казнили их всех. Знал, что ослепну от боли, увидев Вилию. Но еврейские буквы, которые я посеял в виленскую почву, сияли мне за тысячи километров» .

На следующее утро отряд партизан отправился на Вивульского, 18, и глазам Суцкевера впервые предстало разрушенное здание. Именно в этот момент он понял, что его Вильны, столицы культуры на идише, больше не существует. Члены отряда дали клятву извлечь на свет остатки сокровищ еврейской культуры. Шмерке высказал горькую, но трезвую оценку: подавляющее большинство книг и документов уничтожено на бумажных фабриках, малая часть вывезена в Германию и только «минимальное число» спасено усилиями «бумажной бригады» . Теперь их долг перед потомками и погибшими товарищами — сохранить эту крошечную часть.

Тяжелым ударом для Шмерке и Абраши стала новость об участи их коллег по «бумажной бригаде». Зелиг Калманович скончался в Нарве. Доктор Якоб Гордон, работавший над переводами, погиб в Клооге; Ума Олькеницкая, художник‑график и хранительница театрального архива ИВО, была вывезена в Треблинку, а доктор Даниэль Файнштейн, социолог, читавший лекции в гетто, убит всего за два дня до освобождения города . Доктор Дина Яффе, делавшая переводы, погибла в Треблинке, преподаватель Израиль Любоцкий, разбиравший книги на иврите, скончался в эстонском трудовом лагере. Давид и Хая Маркелесы (родители Нойме Маркелеса), оба педагоги, были расстреляны в Понарах . Илья Цунзер, который разбирал материалы по музыке, умер от тифа в Эстонии, в нарвском лагере. Раввин Авраам Нисан Иоффе, член научной группы, был обнаружен немцами в тайнике в ходе ликвидации гетто и расстрелян в Понарах . Мендель Боренштейн и Михал Ковнер, бойцы ФПО, выбрались из гетто, но погибли в Нарочи от немецкой пули .

После освобождения Вильны в город вернулись шестеро выживших членов «бумажной бригады»: Шмерке, Суцкевер, Ружка Корчак, Нойме Маркелес, Акива Гершатер и Леон Бернштейн. Еще двое были интернированы в немецкие концлагеря: Герман Крук и Рахела Крыньская. Крук погиб в Лагеди в сентябре 1944 года, а Крыньская выжила, но в Вильну так и не вернулась. К шестерым уцелевшим присоединился Аба Ковнер, бывший командир ФПО. Он тоже считал, что спасение книг и документов — их священный долг и дело первостепенной важности .

Прежде всего были обследованы десять известных тайников — с разными результатами: «малины» в домах № 1 и 8 по улице Страшуна оказались целы, равно как и бункер на Шавельской улице. Тайник на Немецкой, 29, где проживали в гетто Суцкевер и Шмерке, оказался недоступен, засыпан обломками упавшего на него здания. Книжную «малину» в библиотеке гетто на Страшуна, 6 немцы обнаружили незадолго до отступления. Они вытащили оттуда все материалы и сожгли во дворе .

Шмерке и Суцкевер обратились к Генрику Зиману, члену ЦК компартии Литвы, и попросили официально поддержать операцию по спасению сокровищ. Зимана они хорошо знали по партизанскому отряду — он был заместителем командира. До войны Зиман преподавал в еврейской школе в Ковне, но, сделавшись партизанским командиром, взял литовское подпольное имя Юргис и называл себя литовским коммунистом. В лесу далеко не все знали, что он еврей. Сохраняя позу интернационалиста, Зиман ответил на просьбу Шмерке и Суцкевера с демонстративным безразличием: у Литвы, только что вернувшейся в состав СССР, есть более насущные задачи .

Трудно сказать, как именно Суцкевер связался с Юозасом Банайтисом, главой отдела искусства наркомата просвещения, но Суцкеверу удалось убедить его поддержать их начинание. 25 июля Банайтис выдал ему написанный от руки документ, дававший право «забрать и перевезти по адресу проспект Гедемина, 15, квартира 24 еврейские культурные и художественные ценности, разрозненные и спрятанные в разных точках города во время немецкой оккупации» .

Суцкевер, Шмерке и Ковнер встретились на следующий день, 26 июля, и основали Еврейский музей культуры и искусства. Себя они назвали «инициативной группой» и направили представителям власти докладную записку, в которой запрашивали официальное финансирование. Они знали, что в СССР каждое учреждение культуры должно относиться к тому или иному министерству — комиссариату. Независимых частных музеев в СССР существовать не могло. Банайтис выдал Шмерке временное удостоверение, подтверждавшее, что он является сотрудником «еврейского музея, находящегося в процессе создания» .

Шмерке, Суцкевер и Ковнер замыслили музей как продолжение деятельности одновременно и «бумажной бригады», и ФПО. Цель их состояла в том, чтобы собрать и сохранить предметы довоенной еврейской культуры, при этом особо важным делом они считали сбор материалов по истории гетто и истории преступлений, совершенных немцами. Они решили для себя, что обязательно найдут архивы гестапо — там должны содержаться подробные сведения о тех, кто совершал массовые убийства. Кроме того, было решено подготовить анкету для уцелевших, свидетелей преступлений. Наконец, инициативная группа решила, что, когда музей получит официальный статус, она попросит включить его в состав вильнюсской чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко‑фашистских захватчиков и их сообщников. Такие чрезвычайные комиссии были советскими официальными органами, собиравшими показания и документы, готовившими судебные дела. Итак, инициативная группа намеревалась использовать самые разные материалы (архивы гетто, гестапо, свидетельства выживших), дабы убийцы пошли под суд и понесли наказание . Еврейский музей виделся им центром продолжения борьбы с немецкими убийцами и их местными пособниками, только вместо пушек и мин они собирались пользоваться судами и словами свидетелей.

Работа в музее началась незамедлительно. Директором стал Суцкевер, Шмерке — секретарем и главным администратором, Ковнер возглавил операцию по поиску и сбору материалов. Впрочем, разделение труда было достаточно условным, роли и должности несколько раз менялись в течение следующих нескольких недель.

В первый момент поиски сосредоточились на бункере на Шавельской улице, представлявшем собой подземный лабиринт проходов, подвалов, отсеков. Шмерке так описывал эту операцию в дневнике: «Каждый день выносим из бункера мешки и корзины с сокровищами — письмами, рукописями, книгами знаменитых евреев. <…> Поляки, живущие во дворе, постоянно вызывают милицию и других представителей власти: думают, что мы ищем золото. Не понимают, зачем нам нужны грязные клочки бумаги, засунутые между перьями в подушки и одеяла. Никто из них понятия не имеет, что мы нашли письма И.‑Л. Переца, Шолом‑Алейхема, Бялика и Авраама Мапу; рукописный дневник Теодора Герцля; рукописи доктора Соломона Эттингера и Менделе Мойхер‑Сфорима; части архивов… Макса Вайнрайха, Залмана Рейзена и Зелига Калмановича».

Работа в доме № 6 по Шавельской улице продолжалась много недель. Некоторые ценнейшие вещи были сложены в ящики или канистры, другие просто закопаны в землю. К сотрудникам музея присоединился Гершон Абрамович, инженер, построивший бункер.

У некоторых членов команды были лопаты, другие работали голыми руками. Партизаны трудились с автоматами на ремне. Они доставали из земли материалы, заключавшие в себе еврейскую, русскую и мировую культуру: актовые книги клойза Виленского Гаона; афиши первых спектаклей на идише, сыгранных актерами труппы Аврома Гольдфадена — отца еврейского театра; письма Горького, бюст Толстого, русские летописи XVII века и… портрет некоего британского сановника, написанный в Бомбее (портрет был родом из смоленского музея) .

Выкапывая картины и скульптуры, Суцкевер с товарищами натолкнулись на статую царя Давида работы русско‑еврейского скульптора XIX века Марка Антокольского. Потом из земли показалась рука, Суцкевер ухватился за нее, думая, что это еще одна статуя. Содрогнулся, поняв, что держит не глину, а плоть. После ликвидации гетто в бункере скрывались несколько евреев, один из них скончался в подземелье. Оправившись от испуга, Суцкевер продолжил вместе с товарищами извлекать статую. В том, что она лежит рядом с человеческим телом, он усмотрел поэтический символизм: «Жертва Гитлера лежит под землей, а могущественный царь Давид, с мечом в руке, стоит ныне над землею. Он освободился, дабы отомстить» .

Новоиспеченный музей располагался в квартире Шмерке и Суцкевера по адресу улица Гедемино, 15. Два поэта решили повесить вывеску на русском и идише у входа в здание еще до того, как учреждение получило официальный статус.

Помимо бункера на Шавельской улице материалы были обнаружены и в ряде других мест. 5 августа Шмерке записал в дневнике: «Несем в музей свитки Торы, которые были раскиданы по всему городу. Я притащил огромное число ценных книг, которые сохранила полька Марила Вольская — она получила их от своего друга Моше Лерера».

Ковнер тем временем разыскивал документы, рассказывавшие историю ФПО, которую он раньше возглавлял. В груде мусора во дворе дома № 6 по улице Страшуна он обнаружил экземпляр последней листовки организации от 1 сентября 1943 года: «Евреи, готовьтесь к вооруженному сопротивлению!» «Я прочитал ее, и глаза воспалились сами собой. Не потому, что я видел свой почерк или потому, что это был мой приказ, отданный моим голосом. И не потому, что я только что вытащил собственную жизнь из пепла, а потому, что меня вновь хлестнула по лицу умолкшая боль тех дней. Никто и никогда не сможет полностью постичь суть этой боли» .

Квартира Шмерке и Суцкевера в доме № 15 по улице Гедемино быстро заполнялась материалами. Навестивший их корреспондент одной из газет так описал эту сцену: в комнате повсюду стопки переплетенных в кожу книг, потемневших от сырости и старости. Вдоль стены составлены рядами свитки Торы. На полу — пачки рукописей, на письменном столе — поцарапанная гипсовая статуя, одна рука отломана. Шмерке и Суцкеверу почти негде было спать.

Ночью, в темноте, в комнате делалось жутковато. Ты будто бы спал на кладбище среди надгробий и разверстых могил.

Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски приняла участие в мероприятии в Сейме, которое было посвящено Дню Скорби и надежды, а также Дню оккупации и геноцида.

Ф. Куклянски отметила:

«Литовские евреи пережили не только трагедию Холокоста, но и репрессии советского режима. Эта система стремилась расправиться с еврейским национальным духом и ценностями. Методы, использованные для достижения этой цели, были разнообразны: ссылки, национализация и репрессии в отношении государственной и частной собственности, подрыв памятника в Панеряй из-за надписей на идише, национализация синагог и закрытие Института YIVO. Огромным ударом для еврейской общины стала советизация системы образования, в результате которой были запрещены частные и общинные школы. Часть еврейских школ была упразднена, а остальные превращены в государственные, где не было преподавания иврита, а традиционные национальные – еврейские – программы были уничтожены. Цель была ясна – удалить и изменить идентичность еврейского народа. Поэтому, говоря об этих ужасных днях июня, мы говорим о трагедии граждан Литвы, какой бы национальности они ни были».

14 – 18 июня в Литве вспоминают и чтят память жертв массовых ссылок жителей страны – литовцев, евреев, поляков и русских, в Сибирь и на Крайний Север. Хотя принято считать, что депортации затронули только литовский народ, в 1941 году более трех тысяч из
из репрессированных были литовские евреи.

14 июня в госпитале в Тель-Авиве в возрасте 85 лет скончался израильский писатель, сценарист и актер, лауреат различных литературных премий Авраам Б. Иегошуа. Наряду с Амосом Озом и Меиром Шалевом он входил в тройку признанных лидеров современной израильской литературы.

Первая его книга «История старика» увидела свет в 1964 году. Роман «Любовник», изданный в 1977-м, был переведен на 23 языка и дважды экранизировался. Другими наиболее известными произведениями писателя стали: «Путешествие в конец тысячелетия», «Невеста-освободительница», «Испанская благодать» и «Дружественный огонь». Произведения автора переведены почти на тридцать языков, в том числе – и неоднократно – на русский. New York Times назвала его “израильским Фолкнером”.

А.Б. Иегошуа родился в 1936 году в Иерусалиме в семье сефардов. Его отец был ученым и писателем, специализирующимся на истории Иерусалима. Мать иммигрировала из Марокко в 1932-м. В 50-х Иегошуа служил десантником в израильской армии. Изучал литературу и философию в Еврейском университете в Иерусалиме, работал учителем. Лауреат многих литературных премий: премии имени Бялика (1989), премии Медичи за лучшее произведение на иностранном языке (2012), премии Фельтринелли (2017), премии Дэна Дэвида (2017) и др.

В книгах писатель часто излагал свои политические взгляды – он был одним из активистов Женевской инициативы, предусматривавшей почти полное отступление Израиля к границам 1967 года. Это порождало немало критики в его адрес. Был депутатом Кнессета (парламента Израиля) от партии «Авода». 

В 2021 году вышла его последняя книга «Единственная дочь». Несколько лет назад А. Б. Иегошуа принял участие в Международной Вильнюсской книжной ярмарке, где представил свое произведение “Женщина в Иерусалиме” („Moteris Jeruzalėje“), переведенное на литовский язык.

Еврейское гетто в Венеции считается старейшим в Европе и одним из первых в мире. В настоящее время власти принимают меры по сохранению находящихся в нем синагог XVI века, сообщает AP.

По словам искусствоведа Давида Ландау, в течение почти двух лет реставраторы счищали краску и обнаружили оригинальный фундамент трех синагог гетто, которые считаются единственными синагогами эпохи Возрождения, которые все еще используются.

Ландау проводит сбор средств на восстановление синагог и близлежащих зданий как для небольшой еврейской общины Венеции, насчитывающей около 450 человек, так и для туристов, которые смогут посетить их во время экскурсии в Еврейском музее Венеции.

На сегодняшний день ему удалось привлечь около 5 миллионов евро, и он надеется, что рабочие смогут завершить реставрацию к концу 2023 года, если будет получено остальное финансирование, хотя первоначальная сумма в 4 миллиона евро выросла до 6 миллионов евро из-за стремительного роста стоимости строительства.

Венецианское гетто возникло в 1516 году, когда республика вынудила растущее число евреев переселиться в район, где находились старые литейные заводы. Этот район, который запирался на ночь, стал первым в Европе гетто и остается центром еврейской общины Венеции в районе Каннареджо.

Первая синагога датируется 1528 годом и была построена немецкими евреями-ашкеназами. За ней последовали другие, которые обслуживали различные группы, в том числе одна для испанских евреев-сефардов и одна для итальянских евреев.

Ни одна из них не видна с улицы, поскольку строгие правила, установленные правителями Венеции, не позволяли евреям открыто исповедовать свою веру. Все синагоги спрятаны на верхних этажах, казалось бы, обычных зданий, на нижних этажах которых располагались тесные жилые помещения для еврейских семей.

Синагоги действовали постоянно, за исключением лет Второй Мировой войны и Холокоста.

Пётр Люкимсон, jewish.ru

Когда судьба забрасывает меня в Вильно, ноги как-то сами собой выносят меня каждый раз на улицу A.Vivulskio. Некоторое время я стою там – напротив обычного жилого девятиэтажного дома под номером 18.

Если вы спросите идущих по улице молодых литовцев, что располагалось на этом месте раньше, они просто недоуменно пожмут плечами – дескать, а какая разница?! Люди постарше припомнят, что в трудные 1990-е здесь было офисное здание. А совсем старожилы расскажут, что до него была баня.

И всё это правда – стояли на этом месте и баня, и офисное здание. Но есть и другая правда: ещё раньше здесь располагался «Еврейский научный институт», а в нём – самое крупное в мире еврейское книгохранилище. Там, в глубине его библиотек хранились все книги на иврите и идише, изданные с начала эры книгопечатания. Были там и свитки Торы, и молитвенники, и рукописи великих еврейских раввинов и писателей, а также почти вся еврейская периодика. И даже афиши и программки всех еврейских театров мира!

И именно здесь в годы Холокоста работала созданная нацистами «Бумажная бригада». В её задачу входило отобрать для будущего «Музея исчезнувшей расы» наиболее ценные раритеты, а всю остальную «макулатуру» – пустить «под нож». Для работы в этой бригаде были привлечены бывшие сотрудники института, а теперь – узники Виленского гетто. История донесла до нас их имена: Зелиг Калманович, Ума Олькеницки, Герман Крук, Рохл Пупко и Рохл Крински, а также молодые поэты Авром Суцкевер и Шмерке Качергинский.

Двое последних – в силу времени, в которое им довелось жить – были убежденными атеистами и коммунистами. Но и они каждый день, рискуя жизнью, проносили мимо немецких и литовских охранников спрятанные на теле свитки Торы, редкие издания Талмуда, рукописи хасидских цадиков и респонсы великих раввинов. А также письма и черновики Шолом-Алейхема, Переца, Бялика и других гениев нашей литературы.

Говорят, однажды Качергинского спросили, что ему, атеисту, до Торы и почему он рискует ради неё жизнью. И Качергинский ответил, что «хотя Б-га, конечно, нет, но вот без этих книг о Б-ге не станет и еврейского народа». И, как ни странно, этот ответ атеиста по своей сути полностью совпадает с более чем религиозной идеей, что еврейский народ хранит Тору, а Тора – хранит еврейский народ.

Начинается праздник Шавуот, у которого есть много значений. Но прежде всего это «праздник дарования Торы» – день Синайского откровения. В этот день 3334 года назад миллионы евреев – мужчин и женщин, стариков и детей – стояли у горы Синай «как один человек с одним сердцем», чтобы принять на себя бремя Десяти заповедей.

В сущности, именно этот день стал днём рождения нашего народа, определившим все последующие его родовые черты. В отличие от остальных народов мира, чтобы чувствовать себя нацией, мы не нуждаемся ни в собственном государстве, ни в своей территории – ведь Синайская пустыня не была нам вотчиной. Не нужен нам для этого ни общий рынок, ни единая культура – да и какая она могла быть у беглых рабов? Не нужен даже свой язык – хотя евреи в рабстве и сохранили иврит, после Исхода многие из них всё равно предпочитали общаться межу собой на древнеегипетском.

Не эти – классические для других народов – признаки сформировали нас как народ. Они пришли гораздо позже, и до сих пор можно спорить, в какой мере. Но именно Тора с её философией, законами и ценностями – вот то, что нас объединяло и тогда, и сейчас, превращая нас в «народ Книги».

Понимали это даже самые упёртые атеисты, сохранившие, тем не менее, прочную связь со своим народом и чувствовавшие себя каждой своей клеточкой именно евреями. Такие как Шмерке Качергинский. И спасали Тору, рискуя жизнью. Поэтому в каждый свой приезд в Вильнюс ноги и несут меня на A.Vivulskio, 18. А в праздник Шавуот я ощущаю себя стоящим в толпе с другими евреями у горы Синай, слышащим глас Б-га живого, и отдаю дань памяти многим миллионам евреев, шедших на смерть, чтобы сохранить для нас Тору.

И вновь, как и многие поколения моих предков, читаю много раз читанные, но вновь и вновь вызывающие необъяснимый душевный трепет слова: «И на утро третьего дня содрогнулся весь народ в стане от грома и молний. А вся гора Синай была окутана дымом, ибо сошёл на неё в огне сам Г-сподь».

За последнее время мы узнали, что можно подделать любые фото и сфабриковать любые ролики. Единственное, что в самом деле нельзя подделать – это память народная. Та самая, что передаётся от поколения к поколению. И то, что такой, прямо скажем, не самый приятный во всех отношениях народ пронёс память о Синайском откровении через все поколения, и есть, в сущности, главное доказательство «совсем не по Канту». Ведь каждый еврей на планете – это живое доказательство Его существования.

Рав Менахем Левин, imrey

Кем был Авраам бен Авраам, праведный гер, похороненный рядом с Виленским Гаоном?

Еврейская история полна рассказов об известных прозелитах. Например, об Итро, тесте Моше, пророке Овадии, Онкелосе, знаменитом комментаторе Торы и племяннике императора Тита. Рабби Акива и его выдающийся ученик, рабби Меир, были потомками геров, как и великие мудрецы Талмуда Шемайя и Автальон. Даже родословная самого царя Давида восходит к Рут, принявшей иудаизм моавитской прнцессе, чью историю мы читаем во время праздника Шавуот. Возможно, самый известный прозелит в недавней истории – это Авраам бен Авраам, праведный новообращенный (Гер Цедек) из Вильно. Так кем же он был и какова его история?

Путь к иудазму

Авраам бен Авраам родился в начале 18-го века в одной из самых выдающихся и зажиточных польских семей в Королевстве Польском под именем Валентин Потоцкий.
Его родители были набожными католиками ордена иезуитов, и потому неудивительно, что в возрасте 16 лет Потоцкий поступил в католическую семинарию в Париже. Там он познакомился с Зарембой, молодым человеком из рода небогатых жмудских панов, который стал его партнером по учебе и близким другом. Оба молодых человека были достаточно образованы и в какой-то момент решили приступить к более глубокому изучению «Еврейской Библии» – Ветхого Завета.

Однажды они увидели старого еврея, сидящего за большим томом Торы, и спросили, может ли он позаниматься с ними. Предание гласит, что этим евреем был рабби Менахем Ман бен Арье Лёв из Висуна, и его уроки, в течение которых он объяснял юношам суть Торы, произвели на них неизгладимое впечатление. Они убедили старца начать преподавать им иврит, чтобы они могли глубже погрузиться в святые тексты. И спустя шесть месяцев Потоцкий и Заремба приобрели хороший уровень иврита, а также твердую веру в истинность еврейской религии.

В этот момент друзья сказали рабби Ману, что хотят перейти в иудаизм. Это было опасным решением для польских юношей, потому что в то время обращение в иудаизм на их родине было наказуемо смертью (пока этот закон не был отменен польским сеймом в 1768 году). Рабби Ман, поняв серьезность их намерений, предложил им поехать в Амстердам, чтобы сделать гиюр там, поскольку Амстердам считался более открытым и толерантным по отношению к евреям местом.

Потоцкий решил сначала поехать в Рим, чтобы убедиться в верности своего решения. Там он окончательно понял, что больше не может оставаться католиком. Оттуда Валентин тайно перебрался в Амстердам, где перешел в иудаизм в полном соответствии с еврейским законом и получил имя Авраам бен Авраам. Через какое-то время Заремба, к тому моменту успевший жениться, тоже стал гером. Он получил имя Барух бен Авраам и переехал с женой жить в Святую Землю.

Пропавший студент

Став евреем, Авраам покинул Амстердам и переехал в Вильно, который в то время находился под властью Польши. Он вернулся на родину, несмотря на огромную опасность, которой себя подвергал – ведь если бы людям стало известно, кто он такой, его приговорили бы к смертной казни за переход в иудаизм.

В это время родители Авраама уже практически отчаялись в поисках своего пропавшего сына. Они отправляли гонцов в разные страны, откуда Авраам писал им во время своих поездок, но не могли найти никакой информации о его текущем местонахождении.

Зная об опасности, с которой он столкнется, если его найдут, Авраам обратился за советом к Виленскому Гаону, одному из величайших мудрецов последних нескольких сотен лет. Тот предложил ему покинуть большой город Вильно и переехать в менее людное место, где его вряд ли могли бы найти. Следуя совету мудреца, Авраам переехал в местечко под названием Илья. Там он целыми днями сидел в синагоге, одевшись, как подобает правоверному еврею, и уделял все свое время изучению Торы. Его рвение к учебе поддерживали праведные женщины местечка, которые приносили еду, чтобы мужчина не мучился от голода.

Одним из прихожан этой общины был один еврейский портной, который шил униформу для польских чиновников. Он периодически слышал, как его клиенты обсуждали внезапно пропавшего студента семинарии благородного происхождения, отличавшегося незаурядным умом. Поразмыслив, портной пришел к выводу, что незнакомец, фактически поселившийся в их синагоге, был именно тем, кого при нем обсуждали поляки.

У сына этого портного была дурная привычка мешать мужчинам, которые учили в синагоге Тору, и однажды случилось так, что Авраам бен Авраам упрекнул мальчика. В порыве гнева портной немедленно сообщил о нем епископу Вильно. Авраам был опознан и арестован.

Родители Авраама навещали сына в тюрьме и умоляли его публично отказаться от иудаизма. Они обещали построить ему замок, где он мог бы тайно соблюдать все еврейские законы. По словам раввина Бен-Циона Альфеса, магида из Вильно, Авраам тогда отказал матери, сказав: «Я очень люблю тебя, но истину я люблю еще больше».

После непродолжительного заключения и суда над еретиком Авраама приговорили к смертной казни, и он был сожжен заживо на костре.

Я – первый и Я – последний

Незадолго до этого, еще находясь в тюрьме, Авраам поделился своей печалью с Виленским Гаоном. Тот выразил удивление: «Но ты ведь собираешься отдать свою жизнь за освящение Имени Всевышнего, ради Небес, почему же ты плачешь? Разве ты не рад своему решению? Разве оно не было искренним?»

Однако праведный гер объяснил, что ему не причиняла страданий мысль о предстоящей казни. Он мучился скорее потому, что он не будет иметь продолжения в еврейском народе. «У меня нет отца-еврея и нет сыновей или братьев среди сынов Израиле», – сказал он.

Виленский Гаон ответил ему цитатой из пророка Йешаяу (44:6): «Так сказал Господь, Царь Израиля и Избавитель его, Господь Воинств: Я – первый и Я – последний, и кроме Меня – нет Бога». Мидраш поясняет: «Я первый» – у Меня нет отца, «Я последний» – у Меня нет сына».

Затем Гаон объяснил этот Мидраш: «Слова «Я первый» – у Меня нет отца» означают «Я (Бог) – Отец для тех, у кого нет отца», а слова «Я последний – у Меня нет сына» означают «Я (Бог) – лучше, чем 10 сыновей».

После этих слов Авраам был утешен.

В назначенный для казни день жители Вильно, обрадованные предстоящим мучениям предателя, перешедшего в чужую веру, помогли принести дрова, на которых он должен был быть сожжен. Затем они собрались на площади в предвкушении зрелища. Это был второй день праздника Шавуот, пришедшийся на 23 мая 1749 года.

Авраам бен Авраам вышел на люди радостным и просветленным, полностью уверенным в истинности своих действий. Когда огонь начал охватывать его тело, Авраам прочел благословение Мекадэш эт Шмо бэ-рабим (Благословен Ты, Господь, освящающий имя Своё при скоплении людей) и молитву Шма Исраэль. Он горячо молился до тех пор, пока душа не покинула его тело.

Вопреки приказу властей, согласно которому никто не должен был собирать прах Авраама для погребения, Виленский Гаон послал р. Лейзера Шискеса, одного местного безбородого еврея, похожего на христианина, чтобы тот все-таки попытался завладеть прахом погибшего. Шискес подкупил охранника и смог забрать пепел, а также два пальца покойного, которые не сгорели в огне. Все эти останки поместили в глиняный сосуд и похоронили на Виленском кладбище. За помощь в исполнении такой заповеди Виленский Гаон благословил Шискеса на долгую жизнь, и тот действительно прожил 112 лет. На надгробии Шискеса даже было написано: «[Из-за] благословения Гаона число лет его жизни составило 112».

Рассказывают, что свидетели казни, с радостью принесшие дрова для костра, а затем наблюдавшие за мученической смертью Авраама бен Авраама, вскоре погорели, а некая женщина, смеявшаяся при виде страданий осужденного, онемела.

Когда Виленский Гаон скончался, он был похоронен на участке кладбища, прилегающем к могиле Авраама, который стал известен в народе как Гер Цедек – праведный прозелит.

Память о праведнике

В 1927 году виленская община сделала в память о тех событиях памятник Аврааму вместе с мемориальной доской, на которой было написано: «Могила Гера Цедека, человека с драгоценной и удивительно чистой душой, праведника Авраама бен Авраама, благословенна его память, который публично освятил Имя Всевышнего во второй день праздника Шавуот 5509 года».

Кроме того, ежегодно во второй день Шавуот евреи Вильно вспоминали эту историю и рассказали о ней тем, кто приходил в общину впервые. Также было обычным делом, что в каждой синагоге города в тот день произносилась Кэль Мале Рахамим – молитва за душу усопшего.

В известной на весь мир Воложинской ешиве (и во многих других ешивах по сей день) принято петь песню, написанную Авраамом бен Авраамом, когда он шел по городу на казнь. Частично ее слова взяты из начала утренней молитвенной службы: «Аваль анахну амха, бней бритеха, бней Авраам охавха шенишбата ло бе-хар ха-Мория» – «Мы же – народ Твой, с которым Ты заключил союз, потомки любимого Тобой Авраама, которому дал Ты Свою клятву на горе Мория; потомство Ицхака, единственного его сына, который был связан и возложен на жертвенник… Благословен Ты, Господь, освящающий имя Своё при скоплении людей».

Урожденный граф Валентин Потоцкий, начавший новую жизнь под именем Авраам бен Авраам, был одной из тех душ, которые продемонстрировали полную веру в Единого Бога. Его история – свидетельство о высочайшем духовном уровне, которого может достичь прозелит, настолько высоком, что он даже был похоронен рядом с одним из величайших мудрецов Торы своего времени. Так пусть же его жизненный путь вдохновит нас на духовный подъем.

Исторические упоминания

Есть отдельные нееврейские историки, которые утверждают, что история Авраама вымышлена, потому как отсутствуют какие-либо ее сторонние первоисточники, и мы знаем обо всем этом лишь благодаря рассказам жителей Вильно.

Тем не менее, существует письменное упоминание Авраама, зафиксированное в 1755 году, то есть всего через шесть лет после его казни, великим раввином Яаковом Эмденом (1697-1776). В своей книге Ваякам Эдут бе-Яаков, стр. 25б, рав Эмден писал:

«Несколько лет назад граф из дома Потоцких принял иудаизм. Его поймали, посадили в тюрьму и призывали вернуться к вере своих предков… Однако он не боялся смерти… Он принял и перенес все произошедшее с ним, испытывая сильную любовь к Всевышнему, и умер, освещая Имя Бога. Да упокоится он с миром».

Кроме того, есть большое количество устных упоминаний, а также несколько еврейских и нееврейских источников 19-го века, в том числе знаменитый польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский, которые подтверждают эту историю. А ее печатные версии, которые можно было найти в разных еврейских общинах за последние 270 лет, описывают происходившие события абсолютно одинаково.

Логичным объяснением того, что этих исторических доказательств куда меньше, чем могло бы быть, является очевидная причина – влиятельная семья Потоцких совсем не была рада этой истории, а потому постаралась максимально замять ее и не дать ей распространиться.

Я хотел бы отметить, что, конечно, есть описания Гера Цедека, которые сопровождаются явными неточностями или преувеличениями. Поэтому эта статья была написана после долгих исследований на основе самой известной версии этой невероятной истории.

К середине 2026 года будет восстановлена уникальная еврейская (литвакская) святыня в столице – Большая Вильнюсская синагога. Мэрия Вильнюса, Еврейская община (литваков) Литвы и Фонд доброй воли подписали Меморандум по увековечиванию синагоги.

На территории синагоги планируется создать мемориальный сквер Большой синагоги, а также Еврейский общинный центр, который расскажет широкой общественности о Большой синагоге.

“Многие жители Вильнюса знают, почему Вильнюс называли Северным Иерусалимом. Об истории еврейской духовности и науки сегодня напоминают выцветшие надписи на иврите на зданиях бывшего Вильнюсского гетто, мемориальные доски и памятники. Мы договорились о создании нового центра притяжения для литовцев и иностранцев на месте разрушенной советской властью Большой синагоги”, – говорит мэр Вильнюса Ремигиюс Шимашюс.

Археологические исследования на месте Вильнюсской Большой синагоги начались в 2011 году. Во время раскопок археологи обнаружили важнейшие части бимы (кафедры) – основания двух колонн, места двух микв (ритуальных бассейнов), огромную внешнюю заднюю стену Большой синагоги и часть пола синагоги. На стенах рядом с бимой также были обнаружены надписи, на которых ранее были вырезаны строки из Торы (Пятикнижия).

 Марк Шагал “Арон ха-кодеш Вильнюсской синагоги”

Точная дата строительства Большой Вильнюсской синагоги неизвестна. Историки считают, что она была построена в 1633 году, когда Владислав IV Ваза предоставил евреям привилегию основать квартал в Вильнюсе. Архитектор синагоги неизвестен.

По некоторым данным, первая деревянная синагога была возведена на ул. Еврейской в 1573 году. Во время погрома 1592 года была уничтожена. В 1606 году синагога построена заново.

В 1630 году евреи получили разрешение на строительство каменной синагоги, с условием что она не будет выше виленских костёлов и выделяться стилем от других построек района. Архитектура строения была очень простой. Снаружи здание было украшено пилястрами, окна были стрельчатыми, а крыша украшена аттиком, что было характерно для стиля ренессанса. Внутренние своды, украшенные геометрическими орнаментами, поддерживали четыре тосканские колонны. Бима первоначально находилась у восточной стены, позднее была перенесена на середину зала. Арон-Ха-Кодеш был обит золотом и серебром.

Синагога несколько раз повреждалась. Во время занятия Вильно русскими войсками в 1655 году она была сожжена. В 1748 году пожар уничтожил часть синагоги, галерею для женщин и биму. В очередной раз синагога пострадала во время восстания Костюшко в 1794 году. Существует легенда, согласно которой Виленский Гаон ночью достал из Арон-Ха-Кодеш свиток Торы и прочитал её 7 раз. В результате русский снаряд, выпущенный по синагоге, не взорвался.

После восстания Костюшко синагога была восстановлена в стиле классицизма. Верхняя галерея была дополнена коринфским портиком.

Большая синагога Вильнюса была одним из крупнейших еврейских храмов в Восточной Европе. Она была известна как важный духовный и образовательный еврейский центр, благодаря чему Вильнюс получил название “Литовский Иерусалим”. Синагога была 25 м в длину, 22,3 м в ширину и 12,1 м в высоту. Говорят, что по размерам и великолепию Виленская синагога превосходила все синагоги, построенные в Республике двух народов. Некоторые исторические источники утверждают, что она вмещала до 5000 человек.

Синагога была важнейшим элементом комплекса на Еврейской улице. Рядом с ней располагалась библиотека, основанная в 1886 году М. Страшуном. В библиотеке хранился также архив Виленской еврейской общины. В 1927 году библиотека насчитывала 19 тысяч единиц хранения. Рядом также находились четыре помещения для изучения Торы. Неподалёку находились синагоги Гаона и Хевра-Кадиша.

Во время Второй мировой войны синагога использовалась гитлеровцами как склад зерна. В июле 1944 года сгорела в ходе боёв за Вильнюс. Крыша здания была полностью разрушена, внутренности выгорели, но стены остались стоять. Однако новые власти Вильнюса не согласились на восстановление синагоги.

В 1953 году был принят генеральный план строительства Вильнюса, который предусматривал перестройку старого еврейского района. В 1955—1957 годах руины синагоги были полностью снесены.

В 1964 году на месте Большой синагоги был построен детский сад.

Гости и участники Пятого Всемирного Конгресса литваков посетили Панеряйский мемориал и почтили память жертв Холокоста.

Панеряй – одно из основных мест массового уничтожения евреев нацистами в Литве в годы Второй мировой войны.

В 1941–1944 гг. в Панеряй было убито 100 000 человек, большинство из которых составляли евреи Вильнюса и Вильнюсского региона. В 1960 г. на месте массовых убийств евреев был открыт памятник жертвам фашистского террора.

В 2018 г. здесь начал действовать Информационный центр Панеряйского мемориала. Его экспозиция представляет основную информацию о массовых убийствах в Панеряй, факсимильные изображения архивных фотографий, карты, информация о последних археологических и геофизических исследованиях. Посетители музея также могут осмотреть сохранившиеся расстрельные ямы.

Мемориал состоит из 9 памятников, увековечивающих память погибших здесь евреев, поляков, литовцев, советских военнопленных и цыган. В июне 1991 г. Еврейская община вместе с израильской организацией выходцев из Вильнюса открыли в Панеряй памятник убитым евреям с надписью на идише, иврите и на литовском. В октябре 1990 г. был открыт памятник и убитым здесь полякам, в 1992 г. – литовцам, в 1996 г. – советским военнопленным. В 1991 г. Панеряйский мемориал был передан в ведение Государственного еврейского музея Виленского Гаона.

Сегодня в Сейме Литвы состоялось открытие Пятого Всемирного конгресса литваков. Он проходит под патронатом спикера парламента Виктории Чмилите-Нильсен. Открывая Конгресс, она заявила:

“Всемирный конгресс литваков проходит в разгар агрессии в Украине, когда лихорадка войны сотрясает весь регион, который важен и для Литвы, исторической и современной, и для всего мира идишистской культуры.

Перед лицом слепой жестокости и расчетливого насилия важно постоянно подчеркивать человечность, сострадание и вечные духовные ценности, из которых всегда черпала силу давняя литвакская традиция. Это особенно актуально сейчас, когда в Восточной Европе снова поднимает голову агрессивный, имперский реваншизм и антисемитизм, искажающий исторические факты и манипулирующий чувствами людей. Мы должны противостоять этому.

В начале этого года я посетила Израиль, где в Мемориальном комплексе Яд Вашем говорила о Холокосте. Я подчеркнула, что то, что в нашей стране до относительно недавнего времени называлось “еврейской трагедией”, сейчас считается “литовской трагедией”.

Есть осознание того, что мы потеряли талантливую, яркую общину с самобытной культурой. Историческая память, связанная с трагедиями, важна тем, что она способствует укреплению человеческой солидарности и снижает терпимость к насилию и равнодушию.

Не забывая о болезненном прошлом, давайте найдем в себе силы вместе строить будущее. В будущем, помимо других важных дел, нас ждет еще много общей работы: установление имен жертв Холокоста и увековечение их памяти, а также увековечении памяти тех, кто рисковал своей жизнью и жизнью своих близких, ради спасения евреев. Увековечение памяти спасателей евреев, Праведников народов мира, должно стать значимым и, прежде всего, справедливым процессом с точки зрения истории, в котором, я убеждена, будут активно участвовать и поколения тех, кто не видел Холокоста.

Как сказал один еврейский мудрец: мир все еще существует, потому что больше тех, кто делает добро, чем сеющих зло», – отметила глава Сейма Литвы Виктория Чмилите-Нильсен.

По словам председателя Еврейской общины (литваков) Литвы Фаины Куклянски, Всемирный конгресс литваков свидетельствует о том, что у евреев Литвы есть не только прошлое и настоящее, но и будущее:

“В эти дни мы приглашаем всех к открытому разговору о будущем культуры литваков и о том, как важно передать ее молодому поколению, нашим детям и внукам. Именно поэтому официальное открытие Конгресса предварила выставка книг и изданий, которые выпустила Еврейская община Литвы. Я очень рада приветствовать наших соотечественников, которые сегодня с нами. Я уверена, что Литовское государство также заинтересовано в том, чтобы литваки со всего мира чувствовали себя здесь, на земле предков, как дома”.

На конференции с докладами выступили известные политики, ученые, дипломаты, лидеры региональных еврейских общин Литвы. Были обсуждены вопросы, связанные с историей литовских евреев, просвещения и борьбы с антисемитизмом.

Вечером в Вильнюсской Хоральной синагоге состоялся концерт выдающегося кантора Джозефа Маловани (США).

Завтра состоится экскурсия по еврейскому Вильнюсу, открытие мемориальной доски Саула Кагана и Центра его имени. Участники Конгресса также посетят выставку известного израильского художника Лео Рея.

Lechaim, 18 мая 2022 г.

Израильский паспорт является одним из самых распространенных вторых паспортов среди миллиардеров, родившихся в России. А закрытие программ так называемых «золотых паспортов» в Европе означает, что он будет становиться все более популярным среди сверхбогатых людей, ищущих возможность «быстрого бегства», пишет журналистка Forbes Джемайма Макэвой.

Игорь Бухман и его брат Дмитрий родились и выросли в Вологде. Именно там они заложили основу своей компании Playrix – разработчика мобильных игр, который в итоге стал одним из крупнейших в мире, а состояние братьев ныне оценивается в 16,2 млрд долларов.

Уже около десяти лет назад братья начали чувствовать себя в России небезопасно. Столкновение с полицией из-за какого-то участка земли, который обманом их заставили купить, вывело братьев из себя, вскоре после этого они решили уехать.

К счастью для Бухманов, у них был легкий путь к отступлению. Из-за еврейского происхождения братья могли претендовать на получение израильского гражданства в соответствии с Законом о возвращении. «Это довольно просто, если вы можете доказать свои еврейские корни, — говорит Бухман. — Поскольку оба наши родители евреи, в нашем случае все было очень просто». Они собрали вещи и переехали в Израиль в 2016 году, а в 2020-м переехали в Лондон.

Как и Бухманы, многие миллиардеры, родившиеся в России, воспользовались Законом о возвращении, который предоставляет автоматический въезд в Израиль и паспорт любому еврею или тому, кто может доказать, что у него есть хотя бы один еврейский дедушка или бабушка-еврейка.

Юрий Мильнер, накопивший состояние примерно в 7,3 млрд долларов благодаря своевременным инвестициям в хай-тек, таким образом получил гражданство в 1999 году, рассказывает его пресс-секретарь Леонид Соловьев. Мильнер родился у отца — украинского еврея — и матери — русской еврейки. «Основной причиной его желания получить <израильский> паспорт было его еврейское происхождение и сильная личная связь с еврейской культурой», — говорит Соловьев. Мильнер переехал с семьей в Израиль в 2005 году, там родились его две дочери. Сейчас Мильнер живет в районе залива Сан-Франциско.

По данным Forbes, более 40% из 111 миллиардеров, родившихся в России, имеют хотя бы один паспорт помимо российского (6% — два и более).

Почти половина из 35 российских миллиардеров, попавших под санкции, имеет двойное гражданство. После Кипра – где 15 миллиардеров получили гражданство благодаря ныне прекращенной программе гражданства за инвестиции (требовалось инвестировать как минимум два миллиона евро), или «золотому паспорту», — израильский паспорт является самым распространенным вторым паспортом у родившихся в России миллиардеров. Он есть, по крайней мере, у 11 из них, «обгоняя» паспорта Великобритании (5) и Мальты (3).

Российская спецоперация на Украине пролила дополнительный свет на израильскую программу гражданства. Трое самых известных российских олигархов-миллиардеров, попавших под санкции, являются также гражданами Израиля: соучредители «Альфа-банка» Михаил Фридман и Герман Хан, а также Роман Абрамович.

Самый известный из трех, Абрамович сколотил состояние на крупной доле в нефтяном гиганте «Сибнефть», которую в 2005 году продал российскому государству за 13,1 млрд долларов.

Получивший израильский паспорт в 2018 году, Абрамович был замечен в VIP-зале международного аэропорта Бен-Гурион спустя несколько дней после того, как в отношении него были введены санкции правительства Великобритании (он также попал под санкции ЕС, Канады, Австралии и Швейцарии).

Израиль в основном остается нейтральным в нынешнем конфликте, хотя принимает тысячи  беженцев.

Впрочем, в Израиль стремятся не только миллиардеры. Страна привлекает широкий круг  состоятельных жителей России. Израильский адвокат Эли Гервиц, специализирующийся на Законе о возвращении, рассказывает Forbes, что его юридическая фирма в последнее время получает в 25 раз больше заказов, чем до начала спецоперации. Всплеск даже больше, чем после присоединения Крыма к России, отмечает он.

«Почти все люди, которые к нам обращаются, не из Украины, — говорит Гервиц. — Они и не из России. Они из Москвы», — подчеркивает он всплеск запросов от бизнесменов из российской столицы.

«Чувствую, в ближайшие два года русским придется очень трудно в бизнесе, — соглашается Давид Ангел, управляющий юридической фирмой в Тель-Авиве, которая помогает людям со всего мира репатриироваться в Израиль. — Конечно, евреи захотят прибыть в Израиль, и им добиться этого будет легче».

Ангел говорит, что с начала военной спецоперации количество его клиентов увеличилось на 500%.

Одним из тех, кто, по-видимому, ищет для себя израильский паспорт, является и Михаил Прохоров, никелевый магнат, который до 2019 года владел баскетбольной командой Brooklyn Nets. По сообщениям Ynet, Прохоров в апреле прибыл в Израиль на частном самолете и подал документы на получение израильского гражданства в соответствии с Законом о возвращении. Прохоров и правительство Израиля не ответили на просьбы Forbes о комментариях. (В списке попавших под санкции олигархов Прохорова нет.)

Израильское гражданство стало наиболее привлекательным отчасти из-за того, что в последнее время получить гражданство где-либо еще стало намного сложнее. В течение многих лет богатые люди и люди со связями могли приобрести гражданство ЕС с помощью уже названных схем «золотого паспорта», которые предоставляли гражданство любому, кто желал инвестировать определенную сумму. С начала российской спецоперации на Украине по крайней мере три страны приняли жесткие меры в отношении этого типа паспортов на фоне усиливающегося давления со стороны Европейской комиссии. Парламент Болгарии проголосовал за внесение поправок в законодательство, чтобы положить конец этой схеме, которая требовала инвестиций в размере не менее чем 500 тыс. евро. Мальта также приостановила свою программу «золотого паспорта» (минимальные инвестиции в размере 750 тыс. евро) для россиян и белорусов и, как сообщается, рассматривает возможность ее полного прекращения. Кипр отозвал паспорта восьми олигархов, а также всех их иждивенцев.

В отличие от других паспортов, на получение которых могут уйти годы, получение израильского гражданства обычно занимает от нескольких недель до нескольких месяцев, хотя Гервиц говорит, что этот срок сейчас колеблется из-за военных действий. Как только человек доказывает свое еврейское происхождение министерству внутренних дел Израиля, он немедленно получает визу. Паспорт можно получить, как только доберешься до Израиля (очевидно, если у вас есть частный самолет, это ускоряет процесс). Примечательно, что страна не будет отклонять заявки, основанные на политической чувствительности. Причины, по которым кому-либо будет отказано во въезде в Израиль в соответствии с Законом о возвращении, — это наличие у заявителя судимости, инфекционного заболевания или участие в терактах.

«В Законе о возвращении нет параграфа, запрещающего евреям-олигархам получать израильское гражданство», — говорит Гервиц, подчеркивая, что закон был создан более 70 лет назад, после Холокоста.

Помимо паспорта, израильское гражданство дает миллиардерам и другие преимущества. Новые репатрианты в Израиле получают 10-летнее освобождение от отчетности и уплаты налогов с доходов, полученных за границей. Кроме того, в стране нет собственного закона о санкциях, а это означает, что нет юридических процедур для введения в действие санкций, введенных другими странами. Однако израильские лидеры подчеркнули, что страна не будет использоваться в качестве убежища для богатых, пытающихся избежать санкций, и есть специальная  группа, которая «справится с последствиями санкций».

«Израильское гражданство — это не способ убежать от санкций, здесь нет ничего близкого к этому», — говорит Гервиц.

Подобные возможности для евреев есть и в других странах, таких как Испания и Австрия: здесь также есть аналогичные механизмы для людей еврейского происхождения.

В последнее время в центре внимания и португальский закон 2015 года, который потомкам сефардских евреев, изгнанных с Пиренейского полуострова в конце 15 века, дает право претендовать на гражданство. Именно так Роман Абрамович добыл себе паспорт ЕС в апреле 2021 года. Однако вопрос связи Абрамовича с сефардами (а Абрамович — распространенная ашкеназская, но не сефардская фамилия) вызвал бурю откликов в Португалии, включая внутреннее расследование со стороны правительства, арест раввина, который способствовал натурализации Абрамовича, и изменение закона, по которому он получил гражданство. Община города Порту, которой  руководил арестованный раввин, заявила, что больше не будет сотрудничать с португальским государством для сертификации заявлений о принадлежности к сефардам.

«Роман Абрамович полностью разрушил наш бизнес, — говорит Михаэль Декер, партнер и специалист по израильскому иммиграционному праву в Decker Pex Ofir&Co. — Из-за него мы потеряли весь наш бизнес с португальским гражданством. И из-за него — а также других — израильские власти расстроены и пытаются усложнить <получение гражданства>».

Декер рассказывает, что Израиль требует теперь доказательств того, что заявитель по Закону о возвращении действительно будет жить в стране, хотя, он говорит, у этого «нет никаких оснований», поскольку доказать это практически невозможно.

Наличие у российских миллиардеров, попавших под санкции, возможности бежать в такие страны, как Израиль, вызвало множество возражений. Признавая «законные причины для желания иметь второй паспорт», Эка Ростомашвили из организации по борьбе с коррупцией Transparency International утверждает, что некоторые из миллиардеров, попавших под санкции за связи с Кремлем, «имеют паспорта ЕС, потому что, вероятно, они не хотят жить в хаосе, который сами же помогли создать».

По словам Декера, даже если российские олигархи окажутся под усиленным давлением, нет реального риска, что они будут изгнаны из Израиля. Правительство Израиля может предпринять некоторые шаги, чтобы затруднить получение паспорта — например, уделить больше внимания требованию о проживании, — но это не приведет к отказу заявителям из-за их политических связей. «Как раз наоборот. Если вы оказались в ситуации политического кризиса, Израиль должен быть убежищем для евреев всего мира, — говорит Декер. — Для Израиля было бы неконституционным не спасти беженца-еврея. Это наша обязанность».

Лаг ба-Омер — это 33-й из 49 дней отсчета срока от Песаха до Шавуота. Данная мицва связана с жертвой омера ячменя, которую приносили во времена Храма: согласно установке Всевышнего, насколько хорошим и богатым был первый жертвенный урожай ячменя, настолько плодовитым будет весь остальной урожай текущего года. Так мы видим, что период счета омера был жизненно важен для наших предков, но даже среди сорока девяти дней этого отрезка времени есть один день, особенно выделяющийся среди остальных, обладающий собственным духовным смыслом.

Слово «лаг» обозначает число тридцать три — то есть тридцать третий день отсчета омера, выпадающий на восемнадцатое число месяца ияра. Именно в этот день прекратилось страшное бедствие — смертоносная эпидемия, забиравшая одну за другой жизни учеников еврейского мудреца и лидера своего поколения раби Акивы. Гибель мудрецов, обладавших выдающимися духовными качествами и талантами, была обусловлена лишь одной причиной — они не выказывали уважения друг к другу. Лаг ба-Омер связан и с одним из пяти последующих учеников раби Акивы — рабби Шимоном бар-Йохаем, который в этот день передал скрытые тайны Торы своим ученикам и покинул этот мир. Он завещал будущим поколениям проводить тридцать третий день счета омера в радости и веселье.

Учение раби Акивы, а также пример его учеников, показывают, что любовь к ближнему, а в более широком смысле — уважение к окружающим, это высшая моральная ценность. Способность понять точку зрения оппонента, поставить себя, таким образом, на его место и быть учтивым во всех жизненных ситуациях — это столь же важная практика, как и изучение Торы, или как утверждал Гилель — это и есть сама Тора.

Именно проявление любви к человеку и окружающему миру является основополагающим принципом иудаизма. И если словосочетание «любовь к ближнему» само по себе очень простое, то смысловое его устройство — комплексно. Данное понятие устроено из уважения к родителям, к супругу, к старшему поколению и к нашим детям. Оно состоит из обязанностей, которые возложил на нас Всевышний: стать свидетелем на суде ради установления правды, спасать как жизнь, так и имущество другого человека. Мы обязаны утешать скорбящих и никогда не таить зла, не желать мести. И, усвоив все эти принципы, мы обязаны учить Торе наших потомков, чтобы благотворное сияние ее уроков осветило их жизни, чтобы и они продолжили зажигать свет доброты, честности, уважения в последующих поколениях.

Справка. История праздника Лаг ба Омер Лаг ба-Омер (дословно – 33-й день омера) отмечается на 33-ий день омера (18 день месяца ияра по еврейскому календарю), семинедельного периода между праздниками Песах и Шавуот. Это единственный день на протяжении омера, когда отменяются запреты бракосочетания, стрижки и бритья, ношения новой одежды. По преданию, в этот день прекратилась страшная эпидемия, унесшая многих учеников рабби Акивы, одного из выдающихся законоучителей, жившего на рубеже I – II веков. С XVI в. эта дата считается также годовщиной смерти его ученика – рабби Шимона Бар-Йохая, автора основной книги Кабалы – трактата «Зоар». Этот день отмечается массовым паломничеством к предполагаемым могилам рабби Шимона Бар-Йохая и его сына у горы Мерон неподалеку от Цфата. В память о восстании против римлян в Иудее в 132–135 гг. под предводительством Бар-Кохбы, в котором, видимо, участвовали ученики рабби Акивы, в Лаг ба-Омер существует традиция детских игр с луком и стрелами на открытом воздухе.

Приближается 5-й Всемирный конгресс литваков. Он пройдет 23-26 мая в Вильнюсе. Предлагаем вспомнить предыдущие конгрессы.

Четвертый состоялся в 2013 году и был приурочен к 70-летию ликвидации Вильнюсского гетто. Третий Всемирный конгресс литваков был проведен в 2009 году в честь “Вильнюс – культурная столица Европы”, тысячелетия названия Литвы и 20-летия Еврейской общины Литвы. Второй конгресс состоялся в 2004 году.

Первый Всемирный конгресс литваков прошел в 2001 году. Он был организован благодаря усилиям Маши Гродникене. Конгресс ознаменовал возрождение еврейской культуры в Литве и стал символом восстановленной Еврейской общины.

Известный историк и общественный деятель, автор книг по истории евреев Литвы Соломон Атамук (1918 – 2014) говорил в 2001 г. о Первом Конгрессе: «Тот факт, что некогда большая, а теперь и маленькая еврейская община Литвы смогла организовать и провести мероприятие мирового значения, демонстрирует ее жизненную силу и способность сохранять традиции бесценных духовных ценностей. Конгресс помог мобилизовать силы, которые будут способствовать сохранению и обогащению духовного наследия литваков, укреплению не только их отношений друг с другом, но и связей с Литвой».

Литовское общество искусствоведов установило пять «Камней преткновения» в Вильнюсе, увековечивающих память еврейских художников, которые погибли во время Холокоста: Лизы Дайхес, Бенциона Михтома, Фани (Умы) Олкеницкой-Лерер, Рахели (Розы) Суцкевер-Ушаевой и Якова Шера. Затраты на проект покрыты за счёт благотворительных сборов и пожертвований Литовского общества искусствоведов.

«Камни преткновения» – международный проект немецкого художника Гюнтера Демнига. Его цель – напоминать людям о судьбах жертв нацизма. Бо́льшая часть камней установлена в память еврейских жертв нацизма. Другие камни установлены в память цыган, Свидетелей Иеговы, гомосексуалов, левых, участников Движения Сопротивления и других. Каждый камень установлен точно на том месте, где человек последний раз был свободен до ареста и отправки в лагерь смерти. На латунной пластине выгравировано имя, год рождения, год и место смерти человека.

По всей Европе, а также в Аргентине, уже установлено более 75-ти тысяч памятных знаков. По этой причине «Камни преткновения» считаются крупнейшим децентрализованным памятником жертвам нацизма во всем мире.

Гершонас Тайцас, Вильнюс

Саул Каган, бывший беженец из Литвы, сделал делом своей жизни достижение хоть малой доли справедливости для тех евреев, которым удалось пережить Катастрофу, и тем самым стал пионером беспрецедентного исторического начинания.

Он был основателем и руководителем существующей по сей день Claims Conference – организации, занимавшейся выдвижением претензий к правительствам Германии и Австрии, получением денежных компенсаций и оказанием финансовой помощи жертвам Катастрофы.

Основная цель Claims Conference— добиваться путем переговоров компенсаций частным лицам и организациям, пострадавшим от нацистов, и возвращение еврейской собственности, утраченной во время Катастрофы.

Саул Каган

Саул Каган родился в 1922 году в Вильнюсе Польша (Литва). В 1940 году по Транссибирской магистрали он выехал в Японию, а затем в США. После призыва в армии США проходил специальную программу обучения для изучения русского языка; служил в ВВС и получил назначение в истребительно-бомбардировочное подразделение в Нормандии, Франция; участвовал в битве на Дуге. Был уволен из армии для проведения исследований для Управления военного правительства (OMGUS); до советской блокады работал в Объединенном распределительном комитете в Берлине, Германия; участвовал в академических исследованиях Холокоста.

В 1951 году С. Каган основал Claims Conference – организацию по материальным претензиям евреев к Германии, которая была создана для представления Всемирного еврейского конгресса, Б’най Б’рит и другие еврейские учреждения в беспрецедентном судебном иске: потребовали репараций от «государства-правопреемника Третьего рейха», как они называли Западную Германию, за нацистский геноцид европейских евреев.

Соглашения, которые в течение следующих пятидесяти лет, подписывал С. Каган, потребуют от правительств Западной Германии и Австрии возместить пережившим Холокост дома, предприятия, мебель, предметы искусства и другое имущество, отнятое у них в годы нацизма; выплачивать пенсии, стипендии и пособия по старости, которые им причитались бы, если бы они не подвергались преследованиям; компенсацию сотням тысяч бывших нацистских заключенных (евреев и неевреев), которые работали в качестве рабов на немецких промышленных гигантов, таких как IG Farben и Krupp.

Около 600 000 выживших получили выплаты.

По отдельному соглашению Западная Германия заплатила недавно созданному государству Израиль около 15 миллиардов долларов за переселение туда нескольких сотен тысяч еврейских беженцев.

По словам его коллег, С. Кагану и другим официальным представителям Claims Conference приходилось бороться за каждую уступку. Западные немцы, стремившиеся восстановить авторитет в мировом пространстве, охотно шли на переговоры, но поначалу не хотели признавать масштабы нацистских преступлений. Первое соглашение, которое они подписали в 1952 году, предусматривало компенсацию только евреям, которые могли доказать, что являются нынешними или бывшими гражданами Германии.

Благодаря дипломатическому дару, который коллеги назвали вежливым, но безжалостным, С. Каган все же убедил Западную Германию признать свой долг перед выжившими в каждой европейской стране, ранее оккупированной нацистами; Австрия признает свое участие в преследовании и соглашается выплатить компенсацию; Швейцарские банки должны признать, что они присвоили активы жертв Холокоста, и возместить ущерб; и немецкие конгломераты, чтобы компенсировать тем, кто был рабами.

Когда в 1970-х годах советские евреи начали эмигрировать на Запад, для их размещения были заключены новые соглашения. Когда Восточная и Западная Германия воссоединились в 1990 году,  С. Каган настоял на установлении дополнительной компенсации,

По словам исследователей Холокоста, Каган эффективно нанес на карту картину нацистских грабежей и преступлений против собственности таким образом, который аналогичен хронике преступлений, караемых смертной казнью, задокументированных на Нюрнбергском процессе.

С 1998 по 2000 г. г-н Айзенштат, действуя по искам, начатым С. Каганом несколько лет назад, помог достичь расчетов со швейцарскими банками UBS и Credit Suisse, а также с I.G. Farben, Krupp и др. немецкими корпорациями, среди которых Daimler-Benz, Сименс и Фольксваген. Соглашения принесли общую компенсацию в размере 6 миллиардов долларов.

За шесть десятилетий работы в Claims Conference С. Каган запомнил детали соглашений и переговоров безупречно. Ему можно было задать вопрос о любом соглашении, в котором он участвовал, и сообщить не только подробности, но и исторический контекст, а также имена ключевых участников переговоров.

Подобно тому, как геноцид против евреев не имел аналогов в истории человечества, работа Claims Conference не имеет себе равных. Хотя ее усилия никогда не смогут восстановить тех, кто погиб, или компенсировать страдания жертв, Claims Conference добилась признания Германией своих преступлений и реституции не только активов, но и реституции истории. На протяжении всего времени Саул Каган был совестью организации, историком и защитником тех, кто пострадал сверх всякой меры.

Еврейская община (литваков) Литвы приглашает литваков, разбросанных по всему миру, вернуться в Вильнюс 23-26 мая, чтобы посетить родину предков и принять участие в пятом Всемирном конгрессе литваков. Четырехдневная программа конгресса включает дискуссии, посещение исторических мест и различные культурные мероприятия, посвященные еврейскому наследию Литвы и достижениям литваков во всем мире.

Главными событиями конгресса станут торжественное открытие в Сейме Литовской Республики и концерт всемирно известного кантора из США Джозефа Маловани в Вильнюсской Хоральной синагоге, вечер-концерт “Свидание с Вилнэ (Вильнюсом)”, в котором примут участие известные литовские музыканты и театральные деятели, которые отдадут дань памяти евреям, жившим и работавшим здесь.

Официальным патроном пятого Всемирного конгресса литваков является председатель Сейма Литовской Республики Виктория Чмилите-Нильсен. “Этот Конгресс литваков проходит на фоне бушующей агрессии в Украине, когда военная лихорадка затрагивает весь регион. Конгресс имеет большое значение для Литвы, как исторически, так и сегодня, а также для всего мира идишистской культуры. Перед лицом слепой жестокости и насилия важно постоянно подчеркивать человечность, сострадание, вечные духовные ценности, из которых всегда черпала силу давняя литвакская традиция. Это особенно актуально сейчас, когда агрессивный, имперский антисемитизм, искажающий исторические факты и манипулирующий чувствами людей, вновь набирает обороты в Восточной Европе. Мы должны противостоять этому!”, – отмечает спикер парламента Литвы.

“Всемирный конгресс литваков в Вильнюсе дает понять всему миру, что еврейство в Литве имеет не только прошлое. Сегодня мы приглашаем на открытый разговор о будущем литвакской культуры и важности ее передачи нашим детям и внукам. Я уверена, что Литовское государство также заинтересовано в том, чтобы литваки со всего мира чувствовали себя на родине предков как дома”, – говорит председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски.

Особое место в достоянии литваков занимает кулинарное наследие, поэтому 23 – 26 мая кафе Еврейской общины Литвы «Лавка бейгелей» – „Beigelių krautuvėlė“ (Вильнюс, ул. Пилимо, 4) приглашает участников Конгресса, а также жителей и гостей столицы посетить и попробовать блюда литвакской кухни.

“Я убеждена, что многие посетители будут удивлены тесной исторической связью литовской и литвакской кухнями. Это еще раз доказывает, что на протяжении многих веков мы жили и строили свою жизнь рядом друг с другом. Ведь именно общаясь, делясь друг с другом едой, обмениваясь рецептами приготовления блюд, мы строим тесные и искренние межобщинные связи, от которых невозможно отказаться. Это еще раз доказывает, что на протяжении веков мы жили бок о бок и строили свою жизнь. Ведь общаясь и делясь едой и рецептами, мы создаем тесные и искренние связи между сообществами, которые невозможно отрицать”, – отметила Фаина Куклянски.

В этом году отмечается 100-летие литовского баскетбола. По этому случаю 6 мая в Бутримонисе была увековечена память «легенды баскетбола» – Сенды Беренсон Эбботт. С инициативой увековечить память Сенды в Бутримонисе выступил Валдас Валвонис, директор одной из самых спортивных школ не только в Алитусском районе, но и в стране.

На церемонии открытия скульптуры присутствовали глава Еврейской общины Литвы Фаина Куклянски, директор Музея спорта Литвы Илона Петрокиене, историк музея Евгениос Рукас и староста Бутримониса Андрюс Карлонас. Автор памятника – Нериюс Эрминас.

Сенда Вальвроженская родилась 19 марта 1868 года в местечке Бутрыманцы Трокского уезда Виленской губернии (нынешний Бутримонис Алитусского района) в семье литваков — Алтера (Альберт) и Юдифь (Джулия) Вальвроженских. В 1875 году, когда девочке было семь лет, а ее старшему брату десять, семья эмигрировала в Соединенные Штаты, поселилась в Бостоне и изменила фамилию на Беренсон.

Мечтая стать концертирующей пианисткой, Сенда после завершения школы поступила в Бостонскую консерваторию. Но серьезные проблемы с позвоночником поставили крест на музыкальном образовании. Девушка впала в глубокую депрессию, вывести из которой в 1890 г. ей помогли советы друзей и рекомендации врача по поводу вступления в Бостонскую школу гимнастики, где внедряли новую по тем временам шведскую систему физического воспитания.

Сенда Беренсон добавила к числу обязательных гимнастических упражнений фехтование, лично отправившись в 1897 году в столицу Швеции и пройдя углубленный курс фехтования в Королевском центральном институте гимнастики. Стараясь развивать наработанную систему, Сенда постоянно изыскивала для этого новые возможности. По ее инициативе в число игр, используемых на уроках физкультуры в колледже «Смит», был включен хоккей на траве. В 1892 году неутомимая и изобретательная преподавательница решила впервые освоить со своими воспитанницами баскетбол. С этой целью она создала женскую схему мужского варианта игры, предложенного годом ранее Джеймсом Нейсмитом — канадско-американским преподавателем, тренером и новатором, основоположником современного баскетбола.

Первое издание стандартизованных Сендой правил женского баскетбола было осуществлено в 1901 году. Потом до 1917 года Сенда неоднократно дополняла и творчески видоизменяла формулировки с учетом практических наработок, пока правила эти, наконец, не были приняты в качестве официальных. Ими американский женский баскетбол руководствовался, без существенных корректив, до восьмидесятых годов прошлого столетия.

Что касается личной жизни Сенды, то, оставив в 1911 году ставший родным «Смит-колледж», она вышла замуж за преподавателя английского языка Герберта Вона Эббота. До 1921 года Сенда преподавала физкультуру в частной школе, а в период с 1905 по 1917 годы возглавляла в качестве председателя Женский баскетбольный комитет США.

Сенда Беренсон скончалась в Санта-Барбаре, в Калифорнии, успев отметить 85-й день рождения. В 1985 году ее имя увековечили в американском Баскетбольном Зале славы, два года спустя — в Международном еврейском спортивном Зале славы, а в 1999 году — в Зале славы женского баскетбола.

Семья Беренсон вообще богата талантами. Старший брат Сенды, Бернард, на пять лет ее переживший, стал выдающимся художественным критиком, одним из крупнейших в США экспертов в области живописи итальянского Ренессанса. 

Конгресс проходит под патронатом Председателя Сейма Литовской Республики Виктории Чмилите-Нильсен

Открытие Пятого Всемирного конгресса литваков – конференция в Сейме

ПРОГРАММА

Понедельник, 23 мая,

Сейм Литовской Республики, зал Конституции,

Проспект Гедимино, 53, Вильнюс

09:30 – 10:00 Регистрация участников

10:00-10:30 Открытие выставки евреев Литвы (литваков) “Летопись культуры литваков XXI века” (фойе зала Конституции)

Начало конференции:

10:30 – 10.35 Приветственная речь патронессы Всемирного Конгресса Литваков – Председателя Сейма Виктории Чмилите-Нильсен

10.35 – 11.40 Приветственная речь координатора Еврокомиссии по борьбе с антисемитизмом (дистанционно, запись) Катарины фон Шнурбейн

11:40 – 11:55 „30-летняя история ЕОЛ, проблемы и вызовы“ Фаина Куклянски – Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы

11:55 – 12:00 Приветствие Мики Кантор (2 мин.)

12:00 – 12:05 Приветствие председателя Израильской Ассоциации евреев-выходцев из Литвы Арье Бен Гродзенски (2 мин.)

12:10– 12:20 „Права человека, современный антисемитизм и его проявление“ – Ирвин Котлер – почетный профессор, руководитель Центра по правам человека им. Рауля Валленберга, бывший министр юстиции и генеральный прокурор Канады, многолетний член канадского парламента (дистанционно)

12:20 – 12:35 „ Обзор реституционных исков за последние 25 лет: что было достигнуто и что осталось незавершенным“ Раввин Эндрю Бейкер – директор Департамента по международным делам Американского еврейского комитета

12.35 -12.45 „Vilna – Литовский Иерусалим (YIVO) История“ Д-р Джонатан Брент – директор Еврейского научно-исследовательского Института YIVO (Нью-Йорк)

12.45 – 13.20 Обед

13.20 – 13.30 “Литваки, Израиль и историческая память” Йоссеф Леви – посол Израиля в Литве

13.30 – 13.40 „Школа будущего: какая она?“ Рут Рехес – руководитель Вильнюсской гимназии ОРТ им. Шолом-Алейхема, доктор психологии

13.40– 14.00 „Кто такой Литвак?“ Бен-Цион Клибански – историк, руководитель проектов Института истории польских евреев Тель-Авивского университета.

14.00– 14.15 „Евреи в Литве: еще неоткрытая или уже утерянная общая история?“ Витаутас Бруверис – политический обозреватель, журналист

14.15 – 14.25 „ Неинвазивное исследование Холокоста на частной земле: прошлое и будущее“ Д-р Ричард A. Фройнд – руководитель Центра еврейских образовательных программ Хартфордского университета (дистанционно)

14.25 – 14.40 „Память Шоа“ Проф. Виолета Даволюте (Институт международных отношений и политических наук Вильнюсского университета) 

14.40 – 14.55 „Фиксирование особенностей культуры евреев Литвы” Проф. Дэвид Фишман (Еврейская теологическая семинария Америки) – историк, преподаватель (дистанционно)

14.55 – 15.15 “Рассказ о литваках в Музее истории евреев Польши POLIN” Проф. Барбара Киршенблатт-Гимблетт – советник директор Музея POLIN, старший куратор основных выставок (дистанционно)

15.15 – 15.30 „Музей истории евреев Шядувы „Dingęs Štetlas“: история, цель, процесс“ Милда Якулите – старший куратор музейной выставки

Модератор конференции Ауримас Швядас – историк культуры, преподаватель Вильнюсского университета, писатель, теле- и радиоведущий.

Lechaim.ru

До того, как евреи в Каунасском гетто в Литве взялись за оружие, чтобы противостоять нацистам, подростки этой же общины помогали спасать свитки Торы и другие книги в ответ на так называемую «книжную акцию» немцев, пишет журналист The Times of Israel Мэтт Лейбовиц.

В конце февраля 1942 года нацисты приказали каунасским евреям сдать все имевшиеся у них книги. Свитки Торы и другие религиозные тексты должны были быть отложены для будущего немецкого «музея уничтоженной еврейской расы», а светскую литературу предполагалось переработать в бумагу в качестве макулатуры.

«Немцы конфисковали множество книг, около 100 тыс. экземпляров, но довольно много было и спрятано», — рассказывает специалист по истории еврейского сопротивления в Каунасском гетто Самуэль Кассов.

Подростки оказались в числе инициаторов обширной деятельности по сокрытию и контрабанде книг. Некоторые из них выполняли работу, подходящую для спасения книг: например, привозили тележки с припасами в гетто.

«Молодежь из числа активистов прятала книги, в том числе закапывая их в землю», —  рассказывает Кассов.

Автор монографии под названием «Потаенная история полиции Ковенского еврейского гетто», вышедшей в 2014 году, Кассов отмечает, что конфискация книг была инструментом уничтожения еврейской культурной и духовной жизни. Помимо деятельности по спасению книг, некоторые учителя-евреи, вопреки запрету на образование, руководили подпольной школой.

Некая группа бесстрашных подростков тайно принесла 1000 светских книг в импровизированную библиотеку, составленную из томов, украденных со сборного пункта гетто. Вскоре по меньшей мере один учитель, связанный с этой временной библиотекой, заплатил жизнью за нарушение немецких указов.

«Страх смерти»

В 14-летнем возрасте Ицхак-Эльханан Гибралтар, находившийся в Каунасском гетто, принимал участие в подпольной деятельности общины по спасению книг.

После оглашения немецкого приказа каунасские раввины яростно заспорили о том, что делать со священными книгами общины. Некоторые пришли к выводу, что лучше всего «держать печки постоянно зажженными» — чтобы уничтожить книги во избегание попадания их в руки немцев. Гибралтар, чьи предки оказались в Литве, спасаясь от испанской инквизиции, работал курьером в Еврейском совете. Ему было поручено толкать повозку: так он ходил по гетто и собирал книги, что дало ему возможность спасти свиток Торы, спрятав его в повозке.

«Я ходил с повозкой, полной песка, бежал, толкал, — рассказывал Гибралтар в своих послевоенных показаниях, снятых на пленку. — Я потел и толкал, и сердце мое билось, как трактор, просто ужас. Но Тора была спрятана, несмотря на страх смерти».

Гибралтар пережил Холокост и после войны стал раввином.

А перед войной он был студентом легендарной ешивы «Слободка», где узнал, что «поведение мальчика из ешивы всегда должно освящать имя Б-га».

После того, как книги общины были доставлены немецким властям, заключенные из гетто, свободно владеющие ивритом, были отправлены для разбора этих сокровищ.

«Еврейские священные книги должны были быть переданы персоналу «Операции Розенберг» — нацистской инициативе по изъятию культурных ценностей у евреев, чтобы их можно было отсортировать перед отправкой в ​​Германию, — сообщается на сайте музея Яд ва-Шем. — Ценные книги были упакованы и отправлены в Германию, остальные отправлены на переработку как макулатура».

Некоторые из священных книг, захороненных в Каунасском гетто в 1942 году, были извлечены после войны вместе с дневниками, фотографиями и документами. Эти источники помогли историкам проследить эволюцию движения сопротивления в гетто, которое не было единым до 1943 года.

«Я стал одержим»

Не все усилия по спасению книг той зимой были направлены только лишь на свитки Торы и трактаты Талмуда. Например, 14-летний автор дневника Солли Ганор писал, что спрятал около 1000 светских книг в «заброшенном доме на окраине гетто, вход в который был запрещен». Среди книг, собранных Ганором и его друзьями, были тексты на идише, иврите, литовском, русском, французском, немецком и английском языках. По словам Ганора, его любовь к книге была связана с тем, что он видел, как его мать находит утешение в чтении после смерти брата Ганора, Германа.

«Я стал одержим. Я хотел все больше книг для нашей библиотеки. Это было рискованное дело, но жизнь без книг не стоила того, чтобы жить», — писал Ганор, назвавший свою коллекцию «Вавилоном восточноевропейского еврейства».

Работая в том здании, где узники гетто хранили свои книги, Ганору и нескольким его друзьям удалось просмотреть сотни томов. По словам автора дневника, подростки были «заядлыми читателями», каждый из них прочитывал не менее одной книги в день.

«Некоторые книги нам нелегко было понять, но мы довольно быстро привыкли к классике. Думаю, главные свои «университеты» я прошел именно благодаря этим книгам», —  рассказывал Ганор.

Той зимой он прошел еще один важный «университет» после того, как тайно пронес в гетто учебник геометрии на иврите для своего учителя столярного дела Эдельштейна.

Как и некоторые другие одинокие мужчины в гетто, Эдельштейн «усыновил» семью без отца и продал свою одежду, чтобы добыть для них еду.

«Мой учитель был так рад, что крепко обнял меня, — писал Ганор. — В тот день после школы я встретил его у ворот, но вскоре услышал окрик охранника-литовца: «Что ты там спрятал, жиденок? Книгу? Я могу застрелить тебя за это!»

Убегая с места происшествия, Ганор слышал, как к учителю и охраннику подошел офицер СС. Предварительно избив Эдельштейна, немецкий офицер застрелил его за то, что у него при себе оказался контрабандно провезенный учебник геометрии.

«Эдельштейн был похоронен на кладбище гетто, но обряд похорон, как и все другие религиозные обряды, был запрещен», — сообщал Ганор.

У могилы стояла приемная семья учителя в безутешной скорби.

«Я стоял ошеломленный, не в силах произнести ни звука. Я так ощущал, что его смерть была моей ошибкой, — писал Ганор. — На следующий день мы все же произнесли кадиш по господину Эдельштейну на его безымянной могиле».