Анхелю Сансу Бризу, испанскому дипломату, который спас более 5000 евреев от нацистских преследований в Венгрии, почтили на онлайн-церемонии через 40 лет после его смерти.
Санс Бриз был назначен на дипломатический пост в Венгрии в 1944 году. По мере усиления Холокоста в стране он предложил защитить евреев испанского происхождения, передав им испанские паспорта. Согласно Яд Вашем, израильскому музею Холокоста, который признал его Праведником народов мира в 1966 году, дипломат получил согласие венгерских властей разрешить 200 испанским евреям принять их, но он превратил это число в 200 семей и продолжал увеличивать их количество. Считается, что за последние семь месяцев 1944 года Бриз выдал поддельные испанские документы 5200 евреям.
Памятная церемония 9 июля, которой руководил главный сефардский раввин Буэнос-Айреса Исаак Сакка, была организована аргентинской сефардской организацией «Менора», при поддержке испанского Центра «Сефарад Исраэль», аргентинской еврейской политической организации DAIA и Федерации «Еврейские общины в Испании» или FCJE. Среди участников церемонии были дочь Санса Бриза Анхела, пережившая Холокост Ева Борер и посол Испании в Аргентине Хавьер Сандоминго. «Мой отец думал, что, то, что он сделал в Будапеште, было самым важным и полезным в его жизни», – заявила Анхела Санс Бриз после мероприятия. «Он также считал, что просто выполнил свой долг, что он не мог отвернуться. И он использовал все имеющиеся в его распоряжении средства для этого». «Он не ожидал признания и не думал, что должен его получить». Санс Бриз умер в 1980 году в возрасте 69 лет.
8-10 июля 1944 года нацисты ликвидировали Каунасское гетто. Оставшихся в гетто евреев выслали в концлагеря Дахау и Штуттгоф.
Немцы, зная, что около 2000 евреев прячутся в заранее подготовленных “малинах”, подожгли гетто, да еще для верности забросали каждый дом гранатами. Люди были сожжены заживо, выжили лишь 90 человек.
На фото братья Ури и Дани Ханох. Они были высланы в Дахау, но нашли друг друга в Италии спустя 3 месяца после окончания войны.
Старшему брату Ханоху было 13, когда он попал с семьей в гетто. Смышленого мальчика взяли посыльным в немецкую канцелярию, где он получил доступ к разрешениям на работу. Позже стало известно, что сворованные им разрешения облегчили участь многих узников гетто.
Родители и сестра Ханоха погибли, а вот своего младшего брата он сумел спасти, спрятав его во время одной из Детских акций. Немцы его избили до потери сознания, но он так и не выдал им, где находилось убежище.
В 1946 году братья репатриировались в Израиль. Ури стал членом кибуца Алоним. Сражался в Войне за Независимость, в 1961 году стал успешным предпринимателем.
Ури Ханох всю жизнь боролся за права переживших ужасы Холокоста, был президентом “Claims Conference”, председателем Ассоциации бывших узников Дахау в Израиле, членом Ассоциации литваков, Всемирной Еврейской организации по реституции (WJRO). Ушел из жизни 5 лет назад.
Всего из 37000 евреев (среди них 6000 детей), проживавших до войны в Каунасе, выжили лишь 3000 человек. Ирония судьбы – в основном это были те, кого отправили в концентрационные лагеря Германии.
Международный альянс в память о Холокосте (IHRA) 7 июля опубликовал заявление, осуждающее «любые попытки реабилитировать репутацию тех, кто замешан в преступлениях Холокоста и геноциде цыган». Это заявление было единодушно поддержано на виртуальном пленарном заседании IHRA.
Президент Всемирного еврейского конгресса (WJC) Рональд Лаудер дал положительную оценку этому документу.
«В период многочисленных кризисов, когда факты истории все больше искажаются, крайне важно, чтобы IHRA занял четкую позицию, когда речь заходит о реабилитации таких проблемных фигур», – подчеркнула президент IHRA посол Микаэла Кюхлер. «Эта проблема, которая нарушает наши общие принципы, затрагивает страны, участвующие в IHRA и за ее пределами».
Выступая на встрече, д-р Роберт Уильямс – председатель Комитета по антисемитизму и отрицанию Холокоста – отметил: «Наши общие воспоминания о прошлом изначально слабы и податливы. Чтобы воздать должное утратам Холокоста и помочь укрепить общественное и общее понимание, наша память нуждается в истории, построенной на фактах и анализе, потому что в конце концов история всегда имеет больше шансов доказать старую британскую аксиому: истина выйдет наружу».
Глава британской делегации IHRA лорд Эрик Пиклз заявил: «Неспособность помнить правду унижает живых и неуважительно относится к мертвым. Проблема проста: преступники Холокоста, прямо или косвенно, не могут в рамках цивилизованного общества реабилитировать свою репутацию». Эйнар Микельсонс, глава латвийской делегации, отметил: «Как представитель страны, которая пережила три оккупации и обрела независимость всего несколько десятилетий назад, я знаю, что иметь дело с историческим прошлым нелегко. Я вижу тенденцию переписывать историю Второй мировой войны по политическим причинам в некоторых странах и всем сердцем поддерживаю принятие заявления IHRA».
Сегодня, 2-го июля 2020 года, в 5:30 утра на сайте литовского радио и телевидения lrt.lt опубликовано интервью известного немецкого историка Кристофа Дикмана (Christoph Dieckmann), которое он дал корреспонденту LRT.
Его заголовок
«Vokiečių istorikas apie Holokaustą Lietuvoje: žydus priversdavo šokti, dainuoti, o tada sušaudydavo»
(Немецкий историк о Холокосте в Литве: евреев заставляли танцевать, петь, после чего расстреливали)
Ограничусь переводом лишь одного фрагмента. Во избежание ошибок при копировании, приведу его фотокопию
Перевод:
– В книге* [вы] писали, что большинство сотрудничало с нацистами, желая служить своей стране и руководствовалось определенным, главным образом фашистским, видением ее будущего – создать этнически чистое, сильное в военном отношении национальное государство. То есть Казис Шкирпа или Йонас Норейка тоже думали, что они служат своей родине?
– Они оба были фашистами [выделено мною]. Норейка стал им очень молодым, Шкирпа – неcколько старше. У Шкирпы было видение фашистской Литвы – страны без евреев. Он высказывался за то, чтобы евреи были не убиты, а изгнаны. Аналогично думал и Норейка: он видел Литву без евреев, потому что думал, что они могущественны и мешают создавать государственность. (…)
26 июня в Каунасе еврейская община и общественность города почтила память жертв погрома во дворе гаража «Лиетукис». На еврейских кладбищах Вилиямполе и Жалякальнис был прочтен Кадиш.
Точное количество жертв погрома неизвестно, но, по оценкам, не менее 60 человек были убиты. Среди погибших были рабочий мыльного завода Ицхак Грин, музыкант Шломо Гольдштейн, поставщик воды И. Курлянчик, торговцы Б. Комаш и Х. Цукерман, учащиеся Песах, Голдберг и Юргис Штромас – отец известного философа Александра Штромаса и дядя проф. Ирены Вейсайте.
Еврейская община выражает благодарность всем, кто принял участие в мемориальном мероприятии: простым каунасцам, которые пришли, прочитав объявление в газете; членам и друзьям общины: писателю Гедиминасу Янкусу, представителю Департамента нацменьшинств Сигитасу Шляжасу, коллективу музея IX форта, представителям национальных общин города, учителю истории гимназии Дайлес Саулюсу Микуцкису и др. Особая благодарность самоуправлению Каунаса и вице-мэру Мантасу Юргутису, который не смог участвовать в мероприятии, но почтил память жертв до его начала, ЛРТ за подготовленный сюжет о мероприятии в «Панораме», гимназии им. С. Дарюса и С. Гиренаса, которая привела в порядок территории вокруг памятника.
ЕОК также благодарит музыкантов: А. Макштутиса (бирбине), исполнителей Й. Рубиноваса и Г. Йоцайте.
Особую благодарность Каунасская еврейская община выражает поэтессе Эляне Суодене, которая прочла не только свое стихотворение, но и трогательный текст своей мамы – профессора медицины Алины Гайлюнене.
Эляна Суодене, доктор гуманитарных наук, поэтесса:
Я прошу прощенья, иудеи, Братья мои, сёстры на земле, Дети тех, кто был расстрелян На преступной пагубной войне,
Внуки тех, кого пытали В полумраке казематов, Но Звезда Давидова сияла, Всех смертей вбирая даты.
Я прошу прощенья иудеи, Я склоняюсь перед вами ниц. Шар земной как пуля в той обойме, Что в рулетку пробуют юнцы.
Я целую жилистые ноги, Я глотаю слёзы вдовьи. Попросить прощения позвольте, Воссияв свечою в синагоге.
На снимке: польская полиция времен Второй мировой войны. Фото из книги Яна Грабовского
В конце этого года на английском языке выйдет книга под названием «На службе: роль польской “синей” и уголовной полиции в Катастрофе». («Синяя», или “Гранатовая” – Granatowa policja – название польской полиции по цвету формы). А пока эта книга вышла по-польски и вызвала бурю, – пишет detaly.co.il.
Уроженец Варшавы, профессор Ян Грабовский посвятил десятилетие сбору материала для книги. Его исследования основаны на работе в архивах Польши, Германии, Соединенных Штатах и Израиля. Он также встречался с очевидцами, среди которых были люди, пережившие Катастрофу, рассказавшие ему об ужасных преступлениях, свидетелями которых они стали. «Я сам был поражен, узнав, какую роль сыграла польская полиция в убийстве польских евреев, – отмечает Грабовский. – Убийство, изнасилование, грабежи – масштабы этой трагедии непостижимы», – пишет он в книге.
Польша перестала существовать, как независимое государство, после завоевания нацистской Германией в 1939 году. В отличие от других стран, оккупированных нацистами, в стране не был установлен местный марионеточный режим. В Лондоне было создано польское правительство в изгнании, прозападное и антинацистское, а подполье начало операции против немцев.
Исключением была польская полиция, которая была восстановлена немцами осенью 1939 года, сразу после завоевания страны. Причиной ее создания, как объясняет Грабовский, была необходимость Германии в наведении порядка в генерал-губернаторстве (районах Польши, которые не были присоединены к нацистской Германии, включая Варшаву, Люблин и Краков). Однако помимо обычных полицейских задач, польские силы, в состав которых входило около 18 000 человек, также участвовали в различных операциях, по результатам которых, они стали, по словам Грабовского «убийцами в форме».
Он показывает, что польская полиция под немецким командованием стала «убийственной и преступной организацией, которая была ключевым элементом в окончательном решении еврейского вопроса».
На вопрос, не рискует ли он в свете того, что польское правительство ведет борьбу против любого упоминания слова «Польша» в контексте Катастрофы, Грабовский представляет документы, подтверждающие его слова. Однако семантические проблемы – не главное. Суть в том, что его новая книга полностью опровергает преобладающее в современной Польше представление, что поляки не участвовали в убийстве евреев в систематической и организованной форме. По их мнению, это делали отдельные люди, которые не были частью нормального польского общества.
Книга Грабовского разрушает это убеждение. Хотя и под немецким руководством, но с большой охотой и рвением польские полицейские принимали участие в систематических убийствах евреев в городах и в деревнях, в гетто и в местах, где евреи скрывались. «Без польской полиции немцам не удалось бы выполнить свои планы, – говорит Грабовский. – Она стала важным фактором в немецкой политике уничтожения евреев». В одной главе Грабовский приводит множество примеров участия полицейских в “акциях” .
Основной причиной того, что немцы нуждались в польской полиции, было то, что им самим было трудно различать польских евреев и поляков. Еврей, которому удалось сбежать из гетто и смешаться с местным населением, представлял собой серьезную проблему. В этих случаях им и помогала польская полиция, которая хорошо знала своих еврейских соседей и была знакома с местами, где они могли найти убежище. Однако историк также документирует множество других случаев, когда польские полицейские действовали независимо и убивали евреев без какого-либо указания немецкого начальства.
Работы профессора Грабовского вызвали особенно бурную реакцию после публикации его предыдущей книги «Охота на евреев: предательство и убийство в оккупированной немцами Польше». Он заявил, что число евреев, убитых в Катастрофе в результате прямого или косвенного участия поляков могло достигать 200 000 человек. Эта цифра, которая вскоре стала распространяться по всему миру, стала шоком для многих в Польше.
Теперь, три года спустя, Грабовский хочет скорректировать данные. «Должен сказать, что за последние три-четыре года работы я сделал переоценку этих цифр – в сторону увеличения”, – заявляет он.
Причину новой оценки можно найти в обнаруженных им материалах о роли польской полиции в преследовании евреев. Одна из главных причин ярости, которую его последняя книга вызвала среди польских правых – ее «главные герои».
Сотрудники польской полиции считались законопослушными гражданами, которые имели высокий статус в довоенном польском обществе. Во время войны, помимо службы в полиции, многие из этих людей также принадлежали к польскому подполью, которое воевало против тех же немцев, и некоторые по сей день считаются национальными героями в Польше.
На вопрос, как он может объяснить это явление, Грабовский отметил антисемитизм, широко распространенный в Польше еще до Катастрофы, так и эффективную немецкую пропаганду, которая превратила евреев – в глазах польских полицейских – из польских граждан с равными правами в чужаков, которых можно убивать.
Офер Адерет, «ХаАрец»
Ян Грабовский (польск. Jan Grabowski; род. 24 июня 1962, Варшава) — польский и канадский историк, писатель, профессор, доктор наук. Профессор истории в Университете Оттавы (с 1993 года). Соучредитель и член Исследовательского центра Холокоста Института философии и социологии Польской академии наук. Основная сфера научных интересов — Холокост польских евреев.
Работал профессором в университетах Франции, Израиля, Польши и США. Я. Грабовский свободно владеет французским, английским, немецким, польским и русским языками, его статьи напечатаны в научных журналах на английском, французском, польском, немецком языках и иврите. Победитель Международной книжной премии «Яд Вашем» (2014) за книгу «Охота на евреев: предательство и убийство в оккупированной немцами Польше».
Ян Грабовский родился в 1962 году в Варшаве. В 1986 году получил степень магистра истории в Варшавском университете.
В 1988 году Я. Грабовский переехал из Польши в Канаду. С 1993 года работает профессором в Университете Оттавы, где преподает историю. В 1994 году защитил докторскую диссертацию по истории в Монреальском университете.
С 2011 года Ян Грабовский был назначен Председателем отдела по изучению расизма, антисемитизма и Холокоста им. барона Фридриха Карла фон Оппенгейма в научно-исследовательском центре Яд ва-Шем.
18 июля 2014 года в рамках V летней школы по еврейской истории и вопросам полиэтнического прошлого Центрально-Восточной Европы Я. Грабовский провел лекцию на тему «Роль польской „Гранатовой полиции“ и польской Kripo (уголовной полиции) в „окончательном решении еврейского вопроса“».
Книги Яна Грабовского положительно восприняты в научном сообществе (включая и Германию) и многократно рецензировались. В частности, в 2014 году труд Грабовского был отмечен высшей Международной книжной премией «Яд Вашем».
В 2016 году стал членом-корреспондентом в Центре Манделя. В июле 2017 года преподавал в Хайфском университете курс «Истребление польских евреев, 1939—1945 гг.».
За исследование темы Холокоста польских евреев польские националисты угрожали профессору убийством. В 2009 году польский сайт начал атаку на Я. Грабовского, печатая статьи с нацистскими заголовками «Зиг Хайль, мистер Грабовский». В январе 2011 года Ян Грабовский успешно выиграл судебный иск против этого сайта. Апелляция польского сайта, печатающего нацистские наезды на профессора, была отклонена. Он также выиграл судебный иск против владельца сайта, публикующего нацистские материалы, и тот был вынужден перечислить деньги польской организации, объединяющей переживших Холокост «Дети Холокоста».
Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы ответила на письмо-извинение парламентария Аудрюса Шимаса.
Напомним, в конце мая на Youtube была выложена запись заседания парламентского комитета по национальной безопасности и обороне, во время которого два его члена голосуют (в частности, представитель фракции правящей партии «крестьян и зеленых» А. Шимас), вскидывая руки в нацистском приветствии.
Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Ф. Куклянски обратилась к спикеру парламента В. Пранцкетису и главе парламентского комитета по национальной безопасности и обороне Д. Гайжаускасу дать оценку «зигующим» членам Сейма.
После этого, 28 мая, член фракции правящих литовских “крестьян” А. Шимас на заседании Сейма принес извинения за то, что форма его голосования кому-то напомнила приветствие нацистов, он сказал, что просто голосовал.
“Я очень извиняюсь по поводу моего голосования, но это никак не было связано ни с какими действиями, не было направлено против кого-либо”, – сказал А. Шимас. На следующий день парламентарий направил письмо Еврейской общине, в котором принес извинения, подчеркнув, что его действия неправильно трактовали.
В письме А. Шимасу председатель ЕОЛ Ф. Куклянски отметила:
«Хочется верить в искренность вашего извинения, вместе с тем, нас удивляют ваши утверждения, что ситуация искусственно обостряется, а Еврейскую общину (литваков) Литвы пытаются втянуть с «некорректные политические игры, наносящие урон этике и чести политиков». Подчеркну, что ЕОЛ – независимая организация, и ею никто не манипулирует. Обязанность общины – чтить память 6 млн евреев, погибших в годы Холокоста и делать все возможное, чтобы одна из самых страшных трагедий ХХ века никогда не повторилась. Прежде всего, это – просвещение общества, и Вы могли бы принять в этом участие. Например, организовать в вашем округе (Биржайско-Купишском) лекции историков о Холокосте, встречи с бывшими узниками гетто и т.д. ЕОЛ с радостью поддержала бы такую гражданскую инициативу, став партнером этих просветительских мероприятий. Считаем, что такие мероприятия и подобные инициативы с участием парламентариев послужат развитию толерантности и взаимопониманию.
Поэтому призываю Вас не ограничиваться извинениями, а продемонстрировать настоящее лидерство и реальную работу», – говорится в письме председателя ЕОЛ Ф. Куклянски.
Полиция Вильнюса отказалась возбуждать дело по инциденту с мотоциклистами в нацистской форме.
Первое городское управление полиции Вильнюса отправило электронное письмо Еврейской общине (литваков) Литвы с отказом расследовать инцидент, произошедший в День Победы 9 мая, когда неизвестные мотоциклисты разъезжали по городу в нацистской форме.
Ранее ЕОЛ направила в Генпрокуратуру запрос о возбуждении дела в отношении данных мотоциклистов по факту проявления антисемитизма. В свою очередь в прокуратуре передали материалы для расследования полиции Вильнюса.
Там сообщили, что проверили мотоциклистов во время мероприятия и не обнаружили нацистских символов на их униформе. По словам следователя Виталии Авглите, полицейские на месте вынесли байкерам предупреждение, что их действия могут носить оскорбительный характер, и предложили разойтись.
Она отметила, что в Литве не существует законодательного запрета на публичное воспроизведение немецкой военной музыки.
Напомним, 9 мая группа байкеров в форме вермахта под звуки нацистского марша проехалась по Старому городу Вильнюса и вокруг здания посольства России на ул. Латвю.
Байкеры сначала попытались попасть на Антакальнисское кладбище, где захоронены жертвы Второй мировой войны. Полиция не пустила их на кладбище, поскольку они были в форме нацистской Германии.
Несмотря на то, что нацистская символика в Литве запрещена, байкеры не были задержаны.
Под страхом смерти он вёл дневники в Вильнюсском гетто: не веря, что его спасут, надеялся, что о нём хотя бы узнают. Григорий Шур погиб одним из последних, оставив нам свидетельства об этом аде.
«Ни места, ни бумаги, ни чернил. Писал в страшной тесноте, иногда в клозете, иногда в сарае, когда не имел чернил, то писал карандашом, писал на колене или на подоконнике, почти никогда за столом», – так Григорий Шур описывал свою работу. Всего набралось 39 тетрадок с записями. Он описывал события подробно и отстраненно – часто постфактум, после сбора дополнительной информации.
Его поддерживала литовская антифашистка Она Шимайте, побуждала не бросать рукопись ни при каких обстоятельствах. Она рисковала, проникая в гетто, чтобы забрать исписанные им листки, принести чистые тетради и чернила, какую-нибудь еду. По окончании войны она же сообщила наспех созданному Еврейскому музею в Вильнюсе, где хранятся рукописи. Они таки легли в основу книги «Евреи в Вильно». Благодаря Шимайте спаслась и дочь Шура Мириам – единственная из всей их семьи. Она добыла для нее поддельный польский паспорт, а после побега из гетто помогала укрываться в оккупированном Вильнюсе.
Немецкие самолеты над Вильнюсом появились уже 22 июня 1941 года – в то время как большая часть СССР только услышала объявление о войне. Спустя час после заявления Молотова город начали бомбить. Следующий день на вокзале была давка: железнодорожники перекрыли выход на перрон, так народ лез через ограждения. Имелось два состава: один из 50 общих вагонов, куда брали всех, другой из шести вагонов – для всего имевшегося на тот момент в городе советского начальства. Когда составы уехали, люди продолжали уходить из города пешком – кто-то уезжал на подводах, мотоциклах и даже велосипедах.
На рассвете 24 июня в город вошли части СС. Население быстро поделилось на «своих» и «чужих». В садике францисканской церкви на Трокской начались первые расстрелы. Сначала литовские активисты убили еврейскую девушку, затем 15 красноармейцев и нескольких командиров. Тела валялись в церковном саду, убирать их не разрешалось. Это было заявление новой власти: вот кого мы считаем врагами. Литовцев радовал побег советской власти, которая тут была совершенно чуждой: жители сами организовывали засады на дорогах и расстреливали советские «полуторки».
В первом же приказе оккупационные власти потребовали заложников: 60 евреев и 20 поляков. Жертвы вскоре были обнаружены и доставлены в городскую тюрьму. Евреям приказали нашить на грудь и спину одежды кружки жёлтой материи с буквой «J» посередине. Образец разместили во всех полицейских участках: он впредь менялся много раз, и это всегда было поводом наскрести новых нарушителей. Евреям запретили находиться на улице с шести вечера до шести утра, с 5 июля им стало можно покупать продукты только в своих магазинах: в литовской или польской булочной могли послать за хлебом к Сталину, избить или сдать полиции.
Предписания общественных запретов менялись, а их несоблюдение каралось только смертью. Никаких отношений с неевреями, кроме рабочих, разговаривать в присутствии арийцев нельзя – даже поднимать глаза, как и появляться на улице без уважительной причины. Разогнали даже еврейский детский приют: сирот просто выставили на улицу, а жители кинулись грабить запасы заведения. В конце июля евреев обязали зарегистрировать всё имущество и запретили куда-либо его перемещать, кому-нибудь перепоручать. За людей их больше не считали.
В конце августа литовские активисты убили старика-христианина, после чего схватили двух первых попавшихся евреев, обвинили их в убийстве, избили на глазах у всей улицы и расстреляли. Акция стала началом погромов. Вооруженные горожане врывались в дома евреев и выбрасывали жильцов наружу. На улице их арестовывали за нарушение комендантского часа и отправляли в тюрьму.
Шестого сентября началось переселение в гетто: их было поначалу два. «Оба гетто были переполнены, как муравейники, – писал Шур. – Ежедневно на рассвете большинство их обитателей отправлялось на работу – на фабрики, на стройки, в немецкие части. Тяжело приходилось тем, кто работал на торфяниках, на прокладке железнодорожных путей и шоссе, грузчиками на складах. На работу шли колоннами, как солдаты, по правой стороне мостовой. Все работающие имели свидетельства белого цвета, первым словом в которых было: “дер юде” или “ди юдин” – “еврей” или “еврейка”».
Вскоре всех евреев из одного гетто увезли в грузовиках в неизвестном направлении. В другом жизнь стала как-то налаживаться по чудовищным законам времени: открылись больница, еврейская школа и театр, существование которого жители считали чудом. Но раньше всех, разумеется, появился юденрат: «Эти тоже были жестоки, оправдывали свои действия тем, что приход местных полицейских или СС сделает жизнь совсем невыносимой».
В Вильнюсское гетто Шур попал вместе с семьёй сразу после его основания: работал он там электротехником на швейной фабрике Kailis, хотя по факту чаще просто сортировал одежду, отобранную у евреев. Фабрика, кстати, принадлежала еврею Оскару Глику. Он бежал из Австрии после аншлюса, в Вильнюсе оказался в первые дни оккупации. Встретил друга детства, арийца, служившего в германской армии, тот помог устроиться на работу и выправить документы. Вскоре Глик предложил властям наладить производство одежды для военных. Став директором фабрики, настоял, чтобы рабочие и их семьи жили на её территории. Это была привилегия – в отличие от остального гетто жизнь тут считалась благополучной. Вскоре здесь работали 1200 евреев. Но в январе 1942 года вспыхнул пожар, а в ходе расследования его причин выяснилось, что Глик – еврей. Его расстреляли вместе с женой.
«Обыкновенные же чистки проводились так, – описывал происходящее Шур. – Ночью неожиданно все население гетто будили силами еврейских полицейских. Затем офицеры гестапо проверяли рабочие свидетельства – обладателей таковых выпускали с семействами, и они уходили на места работы. После ухода этих счастливцев в гетто впускались литовские солдаты, полицейские и тайные агенты, и они делали там свое страшное дело. Как хищные звери, набрасывались они на свои жертвы, грабили, избивали и уводили с собой».
В июле 1942 года в Вильнюсском гетто был неожиданно распущен юденрат – все потому, что входившие в него евреи пытались торговаться с немцами. Немцы хотели без лишнего шума вывезти из гетто всех детей до 13 лет, а им предлагали забрать стариков и больных. В итоге единоличное руководство гетто взял на себя Яков Генс. «Через несколько дней сотрудник СС Рихтер приказал начать рабочий день на фабрике на полчаса раньше обычного, а детей отвести в близлежащий госпиталь, – фиксировал Шур. – У госпиталя детей стали сажать в подъехавшие к этому времени грузовики. Туда же укладывали больных, которых выносили на руках. Машины немедленно отъезжали одна за другой. Матерей, которые хотели ехать со своими детьми, не сажали в ту же машину, тех же, которые готовы были отпустить детей, непременно забирали вместе с ними».
Тотальная ликвидация Вильнюсского гетто началась 1 сентября 1943-го. Гестаповцы потребовали выдачи 1000 здоровых мужчин, Генс смог найти только 600 человек: люди прятались. Вечером доставили литовских полицейских, которые стали забрасывать укрытия ручными гранатами, уничтожая в каждом по несколько десятков человек. Этот кошмар продолжался четверо суток, результатом стали сотни убитых и восемь тысяч вывезенных на расстрел. Гетто практически разрушили: трупы были под обломками зданий и на улицах, уцелевшие мало чем отличались от них по виду. Пятого сентября гетто объявили закрытым, а 14 сентября Генса вызвали в гестапо, откуда он не вернулся. Полуголодные выжившие доходяги гетто почувствовали себя осиротевшими.
Присматривать за ними поставили некоего Саула Деслера – вора и проходимца. Он сбежал в итоге, прихватив деньги и золото из общественных запасов. Еврейская полиция тоже разбежалась. Обессиленные жители чувствовали скорый конец, многие были этому рады, но находились и те, кто имел силы бежать и знал лазейки: ползли в нечистотах городской канализации, выламывали ворота, уходили незаметными тропами.
23 сентября гетто окружили вооруженные гестаповцы: говорили, что часть людей отправят в Шавли, другую – в рабочий лагерь в эстонском Вейваринге. Два следующих дня немцы заполняли людьми товарные вагоны, чтобы отправить их на самом деле на Понары. Дальше – расстрел. Эта история была названа Шуром в книге «окончательной ликвидацией», но в городе осталось еще около трех тысяч евреев – работников фабрик, автомастерских и других учреждений. Среди них был и Шур. В конце марта 1944-го у него отняли сына. Город стал udenfrey – «свободным от евреев», об этом сообщала специальная табличка. За несколько дней до прихода Советской армии большую часть евреев из рабочих блоков расстреляли. Немногих отвезли в лагерь Штутгоф, который тоже скоро ликвидировали. Нацисты погрузили заключённых на баржи, вывезли в Балтийское море и утопили. Среди них был Григорий Шур.
опубликованная 15 июля 2019 года. В ней имеется абзац с упоминанием литовского посла
“Once in Berlin,” said Rigg, “the Rebbe and his family were taken to the Jüdische Gemeinde, the Jewish community center in the Jewish quarter. There he met the Lithuanian ambassador to Germany who provided the Rebbe and his group with Lithuanian visas. The next day Bloch escorted them to the Latvian border and bid them farewell. The group continued to Riga and waited there for visas to the United States”,
который, как вы уже успели догадаться, и послужил основой вопроса «Казис Шкирпа спас раввина?».
5 февраля 2020 года эта статья была переведена на русский язык:
«В Берлине, — сообщает Ригг, — Ребе и его семью отвезли в Юдише гемайнде, еврейский общинный центр в еврейском квартале. Там он встретился с послом Литвы в Германии — и тот выдал Ребе и его спутникам литовские визы. На следующий день Блох проводил их до границы Латвии и распрощался с ними. Вся группа проследовала в Ригу, где и стала дожидаться американских виз».
P.S. Как следует из текста статьи в «Tablet», спасение раввина Шнеерсона (1939 год) было организовано американскими гражданами, которые придали этой проблеме уровень межгосударственных отношений.
В связи с этим – предположение, что люди, участвовавшие в технической передаче раввина Шнеерсона Соединенным Штатам Америки, не могут считаться спасителями евреев. К числу этих «спасителей», полагаю, не стоит причислять посла Литвы в Германии, который ни секунды не рисковал жизнью ради спасения Любавичского ребе.
Напротив, г-н Шкирпа был записным антисемитом, и, скорее всего, выдавая визу, исполнял приказ высшего германского руководства.
В конце прошлой недели президент США Дональд Трамп подписал образовательный закон о Холокосте, который называется «Никогда снова».
Теперь сотрудники Американского мемориального музея Холокоста должны будут разрабатывать и распространять ресурсы, повышающие осведомленность жителей США в истории Холокоста и его уроках.
В течение пяти лет ежегодно в специальный фонд будет поступать два миллиона долларов, а также частные пожертвования от заинтересованных лиц.
Благодаря этим средствам будет создан онлайн-репозиторий с учебными материалами о Холокосте.
Член Палаты представителей Кэролин Мэлони отметила, что этот закон поможет бороться с антисемитизмом, ведь дети с самого детства будут знать о последствиях ненависти.
Во вторник вечером городской совет Беверли-Хиллз, штат Калифорния, единогласно принял декларацию, осуждающую прославление правительством Литвы лиц, которые были ответственны за учреждение гетто и последующее уничтожение 95% из более чем 200 000 евреев страны в 1941 году.
В январе этого года парламентский комитет по исторической памяти приступил к разработке законопроекта, согласно которому с литовского народа и их лидеров снимается ответственность за участие в Холокосте.
В Декларации говорится, что в рамках этого пересмотра истории правительство Литвы занимается оправданием нацистских коллаборационистов, обеляя тем самым прошлое от постыдных и неудобных истин.
В частности, лидер антисоветского партизанского движения Йонас Норейка (1910-1947), казненный ненавистными советскими оккупантами. В Литве в настоящее время существует множество памятников ему.
Настоящая история Йонаса Норейки несколько отличается от официальной. Во время нацистской оккупации Й. Норейка был главой Шяуляйского района Литвы, руководил массовыми убийствами и грабежами, а также фактической ликвидацией еврейского населения.
Й. Норейка сыграл важную роль в учреждении гетто и заключении туда литовских евреев, а также отвечал за “администрирование” конфискованного имущества. 10 сентября 1941 года он издал документ под названием “Приказы о ликвидации материального имущества евреев и коммунистов”, который был разослан окружным руководителям и бургомистрам.
Й. Норейка и его семья лично извлекли из этого выгоду, поскольку они переехали в дом, принадлежащий известной семье Орлянскисов.
Следует отметить, что еще до нацистской оккупации Й. Норейка, будучи молодым человеком, в 1933 году опубликовал антисемитскую, националистическую брошюру под названием “Держи голову высоко, литовец”, в которой призывал к полнейшему экономическому бойкоту литовских евреев. Это был не единичный случай: в 1939 году он открыто восхвалял стиль руководства Адольфа Гитлера.
Возможно, Й. Норейка был всего лишь одним из многих, но, определенно, он был самым выдающимся из нацистских коллаборационистов Литвы.
Финансируемый государством Центр изучения геноцида и сопротивления жителей Литвы в настоящее время активно занимается восстановлением репутации Й. Норейки.
Центр Симона Визенталя охарактеризовал предложенное Литвой законодательство как “заключительный этап длительной попытки обелить массовое соучастие литовцев” в массовых убийствах евреев страны.
Сегодня в Литве проживает около 5000 евреев. В прошлом году, по совпадению с возглавляемыми центром дебатами о почитании нацистских коллаборационистов страны, единственная Вильнюсская синагога была временно закрыта вместе со зданием Еврейской общины.
Среди тех, кто возглавляет призыв к литовскому правительству, которое в 1997 году присудило Й. Норейке высшую награду Литвы – Крест Витиса, пересмотреть свою позицию в отношении прославления военных преступников, Грант Гочин, уроженец Южной Африки, еврей-литвак, проживающий в настоящее время в США, который инициировал судебный процесс против Центра.
Человек, семья которого потеряла во время Холокоста около 100 человек, нашел, казалось бы, союзника – Сильвию Фоти, внучку самого Йонаса Норейки:
«После почти двух десятилетий личных исследований я пришла к тому же выводу, что и Грант Гочин, относительно действий во время Второй мировой войны моего деда Йонаса Норейки. Я нашла неопровержимые доказательства в виде исторических документов и свидетелей, которые сказали мне, что Йонас Норейка приказал убить литовских евреев. Мне больно, но я готова рассказать о своих находках».
Во вторник,19 мая, Городской Совет Беверли-Хиллз признал усилия Гочина, заявив: “Эта резолюция согласуется с историей города, осуждающей антисемитское поведение, и с недавней поддержкой работы г-на Гочина по борьбе с переписыванием истории Холокоста.”
Выступая сегодня в ЕС, Г. Гочин сказал: “Литва остается одной из последних стран, занимающихмся искажением истории Холокоста; однако сегодня мы достигли важной вехи: мировая столица СМИ и бизнеса официально осудила ревизионизм Литвы. Возможно, это, наконец, побудит мир обратить внимание на происходящее. Я больше ни о чем не прошу”.
Сегодня в Ширвинтай был открыт барельеф участнице борьбы за независимость Литвы, выдающейся разведчице Либе Мядникене (1875 – 1941).
Ушедший от нас несколько лет назад скульптор Ромуалдас Квинтас решил сделать памятник выдающейся разведчице с бронзовым барельефом на каменной плите в форме мацевы, однако закончить его так и не успел. По заказу еврейской общины «Вильнюс – Литовский Иерусалим» проект закончил скульптор Миндаугас Шнипас.
По словам председателя Еврейской общины (литваков) Литвы Фаины Куклянски, жизнь Либы Мядникене отражает всю трагедию еврейского народа – во время Второй мировой войны ее убили в стране, за независимость которой она боролась.
По данным ширвинтского исследователя Станисловаса Дачки, Либа Мядникене была расстреляна ранней осенью 1941 г. в Пивонийском бору возле Укмерге вместе с другими евреями Ширивинтай.
Известный журналист, коллекционер Вилюс Каваляускас пишет в своей книге «Кавалеры креста Витиса»: «Либа Мядникене была уникальной личностью, с сильным характером. Во время войны с Польшей в 1922 – 1923 г. г. Либа собирала военную информацию и передавала ее Литовской армии, финансово помогала литовским военным.
В 1928 г. Министерство обороны Литвы наградило Либу Мядникене Орденов Креста Витиса. Награду ей вручил генерал Литовской армии Повилас Плехавичюс. Либа Мядникене – единственная еврейка, удостоенная такой награды. Через год Либа была награждена медалью Независимости. Однако заслуги перед Литвой не спасли Либу от печальной участи”.
На фото: Цыпа Портная со своим сыном Михаилом. Фото 1950-х годов
В тот день, когда умерла моя бабушка, я решила, что ее история не может уйти вместе с ней. Я сидела в еврейском доме престарелых рядом со своей мертвой бабушкой и хотела только одного: попрощаться с ней так, как велит мне моё нутро. Подобный опыт я проживала в первый раз. Плакала о её смерти, о том, что я провела с ней слишком мало времени; плакала над абсурдностью этого места и над своим собственным бездействием. Я, к сожалению, так и не провела какого-либо систематического интервью с теми, кто был мне очень близок и пережил ужасы войны, а ведь это могло бы стать значимым вкладом в сохранении этой истории, которая мне невероятно важна.
Я только расспрашивала ее, когда приходила к ней в гости, но не записывала.
Наверное, здесь стоит упомянуть то, как я к ней относилась. Мои родители расстались, когда мне было всего четыре года. Бабушка была матерью моего отца. Ребенком я не очень ее любила: она была для меня слишком суровой и слишком скупой. Например, она очень экономно выдавала мне конфеты и прочие сладости. Совсем не в тех количествах, в которых хотелось бы мне… Из чувства бережливости она собирала всевозможные баночки для хранения, а еще бумагу. У нас в советской Литве не было большого выбора нарядного упаковочного материала. Позже, уже на Западе, где разнообразие было немыслимым, она отдалась этой привычке окончательно и бесповоротно, постепенно заполняя в Берлине все свои шкафчики блестящими пустыми упаковками из-под пудингов и йогуртов.
Откуда в ней появилась страсть к накопительству, которую я сочла скупостью, я смогла понять только тогда, когда осталась с ней вот так вот наедине в комнате. Только тогда мне стало ясно, что моя бедная, скромная бабушка, эта маленькая стеснительная женщина, всю свою жизнь, оказывается, провела в готовности прятаться, в готовности к наступлению плохих или худших времен.
Я хочу, чтобы мои дети знали, насколько беззаботно мы живем сегодня и насколько легко жизнь без войны принимается нами как должное
Быть бабушкиным гостем можно было только в достаточно тихом модусе, чтобы ни в коем случае не потревожить ее соседей: “Мы все так хорошо живем здесь, и все они – очень порядочные люди, – заботливо говорила она. – Они всегда здороваются со мной. На дни рождения мы дарим друг другу цветы и угощаемся куском пирога. Меня тут очень ценят. Ведь я никогда и никому не сделала чего-то плохого. Так что и вы ведите себя…”
Моя бабушка переехала в Берлин в 1990-е. Её сын, мой дядя, уговорил ее уехать вместе с ним из Литвы и обустроил для нее небольшую квартирку в районе Тиргартена. Она вела своё хозяйство там, как раньше вела его в Вильнюсе – скромно и чисто, спокойно и неприметно для окружающих. Каждый день она одна выходила прогуляться вдоль берега Шпрее, очень спокойно, небольшими шагами. Но всякий раз в помаде под цвет гардероба.
Порой она ходила и в другие места: к врачу или в еврейскую общину, но большую часть времени она проводила дома одна. Слушала радио “Русский Берлин” или смотрела российское телевидение. Когда мне хотелось ее навестить, что всегда происходило спонтанно, я ей звонила, чтобы поставить в известность, что прибуду уже через минуту. Каждый раз она спрашивала, действительно ли у меня есть на нее время, и не лучше ли будет уделить его своим детям, или вообще заняться другими важными делами. И к этому всегда добавлялась еще тысяча “но”. Бабушка просто не желала никого беспокоить и находила себя незначительной. Важными были всегда только другие.
Даже тогда, когда она лежала в доме престарелых со сломанной шейкой бедра, ей не хотелось беспокоить персонал. Представляете, она стеснялась попросить медсестру помочь ей сходить в туалет. Когда бабушка упала, она просто осталась лежать на месте, от боли и безнадежности. Звать на помощь она не хотела, потому что медсестры приходили в назначенное время в любом случае. Она подумала, что ее, не самую важную личность в этом доме престарелых, всё равно найдут. А пока пусть заботятся о тех, кто действительно серьезно болеет и испытывает непереносимые боли. Она потерпит…
Откуда взялся этот недостаток в самооценке? Что повлияло на неё больше всего? Жизнь в Советском Союзе или же во время войны в Узбекистане? Проведенное время с сестрой, но без матери? Погибший отец, отсутствие полноценной семьи или это было связано с историей ее матери, моей прабабушки, с которой у меня не было возможности познакомиться?
Бабушка всегда рассказывала мне историю своей матери. В особенности о тех временах, когда нацистский террор уже проник в Советский Союз. Эта история живет во мне, как и другие истории о Шоа и Второй мировой войне. Каждому, кто пережил весь ужас тех событий, есть что рассказать. Ее рассказ не жестче и не значительнее, чем другие. Но он – часть моей личной истории и, следовательно, часть истории моей семьи. Я хочу, чтобы мои дети знали, насколько беззаботно мы живем сегодня и насколько легко жизнь без войны принимается нами как должное.
Бабушка Маша с сыном Женей, отцом автора публикации
Перед началом войны бабушка росла одной из трех детей в Украине в городе Винница, вместе со своими родителями в ничем не примечательном доме. Дом был не особо красив, но и не особо уродлив. Перед ним был разбит маленький сад. По бокам жили соседи, которые всегда знали, что происходит не только в собственных семьях, но и в соседских. В этих окрестностях дети всегда играли вместе. Совместно же отмечали все дни рождения и праздники и просто заботились друг о друге. Поскольку мама моей бабушки, то есть моя прабабушка Цыпа, очень хорошо готовила, дочь украинских соседей часто ела с ними. Да и шила она отменно, так что соседской дочке в подарок могли порой перепасть платье или юбка.
По другую сторону от дома жила русская семья. И, как можно было бы подумать, всё было чрезвычайно мирно.
Когда пришла война, на улице стояло лето. Обе взрослые дочери, то есть бабушка (тогда ей было 16 лет) со своей сестрой (18 лет) сумели сначала бежать из Украины в Россию. Чуть позже, с помощью первых массовых перевозок, организованных Советами, они перебрались в Узбекистан. Но прабабушка и ее муж, который уже был слишком стар для фронта, остались в городе: младший сын Миша, которого называли Мишенька и которому на тот момент исполнилось 10 лет, был в пионерском лагере. Они не могли бежать без него и поэтому упустили последний вариант эвакуации в безопасное место. Они думали, что после возвращения Мишеньки у них будет возможность отправиться на юго-восток Советского Союза, который, казалось, мог бы стать спасением. Вероятно и то, что они не хотели бежать и надеялись на то, что все эти ужасы скоро закончатся. Ни одно человеческое существо не хотело бы добровольно покидать свой дом, где жизнь до этого текла размеренно и мирно. Да и немцы не могли быть такими уж страшными – они же приехали из культурной страны, страны великих поэтов, философов и композиторов… В любом случае, люди не могут быть настолько плохими, что от них нужно убегать и скрываться. Поэтому они надеялись на лучшее.
прадеда жестоко избили у всех на глазах, почти что до смерти, а затем похоронили заживо
Но после этого в город вошли эсэсовцы. Сначала был дан приказ, чтобы все еврейские мужчины города собрались на главной площади. Послушно и наивно каждый из них вышел из дома и отправился на место встречи. Никто не мог предположить, что произойдет. А поскольку в добровольной полиции состояло много знакомых и соседей, большинство думало, что им не могут сделать ничего плохого.
– Хашем (Всемогущий) защитит нас, – всегда говорил мой прадед, которого всегда можно было узнать по его кипе и черному кафтану…
Уже на площади он пытался шутить с немцами на идише. Просто чтобы снять напряжение и ослабить конфронтацию, чтобы подать знак всеобщей человечности.
А затем произошло немыслимое: прадеда жестоко избили у всех на глазах, почти что до смерти, а затем похоронили заживо. И всё для того, чтобы другие увидели, что произойдет с теми евреями, которые осмелятся задать какие-либо вопросы или просто завести разговор. А в это время украинские добровольцы-полицейские помогали закапывать тело как можно глубже. Силы им было не занимать. Палачам было так просто и спокойно всё это провернуть, потому что молодые, сильные мужчины-евреи города уже были на фронте. Остались только старые и больные, и расправиться с ними было не хлопотно. Через несколько минут все они были расстреляны.
немцы не могли с точностью определить, кто еврей, а кто – нет. Если бы не местные помощники
Унижения евреев в Виннице, где их когда-то жило около 33 тысяч, нарастали с каждым днем. После первого погрома оставшуюся часть еврейского населения собрали вместе, чтобы отправить в специально отведенный для гетто район на берегу реки. Всем стало ясно, что в этой ситуации лучше евреем не быть. Скрываться было возможно только с помощью соседей и друзей, которые бы не предали. Ведь немцы не могли с точностью определить, кто еврей, а кто – нет. Если бы не местные помощники.
Добровольцы из местной полиции патрулировали улицы и старательно помогали немцам выполнять приказы. Когда Миша вернулся из пионерского лагеря, Цыпа, его мать, стояла перед домом и ждала, чтобы отправиться с ним туда, откуда евреев отправляли либо в гетто, либо на верную смерть. И тут появилась Татьяна, русская соседка. Она вышла на крыльцо и на виду у немцев начала громко звать маленького Мишеньку, который тащил на себе футляр со скрипкой (он был очень музыкален и занимался даже в лагере).
– Ваня, Ваня, давай быстрее в дом! Борщ остывает, я тебя жду!
Она хотела выдать его за своего сына и таким образом спасти. Все произошло очень быстро. Сообразительный Мишенька сразу же правильно отреагировал и исчез вместе с ней в доме. Мать Миши, с благодарностью в сердце за спасение сына, уже была готова отправиться на площадь одна. Как вдруг дочь украинских соседей внезапно очень громко прокричала:
– Врут! Еврей выдан за Ваню! Но он не “Ваня”! Это – еврей Миша!
Разгневанные полицаи выволокли маленького Мишу на улицу и бросили к ногам матери, а спасительницу-соседку зверски избили.
Мать и сын оказались в гетто. Быстро выяснилось, что в нём должны остаться только те, кто может выполнять полезную работу для вермахта. Всех остальных, то есть “бесполезных” и детей, каждый день отбирали и увозили куда-то еще, где они “смогут набраться сил”, вот как они это называли…
Исанна Брук-Фишман, автор статьи
Как я уже упомянула раньше, моя прабабушка была хорошей швеей и к тому же красивой женщиной. Ей поручили шить шинели для немцев. За красоту и старательность в работе ее очень быстро приметил один из надзирателей. Она была одной из немногих и, возможно, единственной, которой позволили оставить ребенка при себе. Но только при одном условии: ей предстояло делиться с ним скудным пайком, который ей выдавали. Кроме того, он должен был постоянно скрываться, чтобы не привлекать внимание как руководства, так и других жителей гетто.
Десятилетний Миша провел четыре месяца под скамейкой, на которой его мать сидела перед швейной машинкой. В какой-то степени она была защищена надсмотрщиком, который, должно быть, влюбился в эту грустную, трудолюбивую красавицу, которая говорила только на идише.
Миша и Цыпа перебирались через леса и поля к румынской границе
В один из вечеров надзиратель принес новость о роспуске гетто. Он предупредил ее, что все гетто будет “распущено” на следующий день, и объяснил, что это на самом деле значит. Успела ли Цыпа распространить эту информацию или она просочилась через другие источники, но в ту же ночь произошло следующее: ломая руки и ноги, многие в панике прыгали в реку, которая находилась как раз у подножия. Хотя вообще-то река была напоминанием о мирных временах, когда весь город собирался, чтобы искупаться и полежать под солнцем… Цыпе и Мише тоже удалось сбежать.
Это было несложно. Гораздо труднее было выжить, не будучи преданным, не погибнув от голода и жажды. Миша и Цыпа перебирались через леса и поля к румынской границе. Она говорила только на идише и совсем немного по-русски. А Миша знал русский в совершенстве, потому что учился в русской советской школе. В гетто они слышали, что румыны не так жестоки, как украинские коллаборационисты.
Им быстро открылась горькая правда, что информаторов было много и, если мама Миши скажет хоть слово, она немедленно выдаст свое еврейское происхождение. Было решено, что Цыпа притворится глухонемой. А если их вдруг по пути кто-нибудь остановит, мальчик просто скажет, что куда-то ведет свою глухонемую мать. Поэтому с едой и питьем им помогали даже незнакомцы. А самым большим спасением стала… репа, поля с которой им часто встречались по пути, ею можно было насытиться. Так они дошли до Дуная, который разделял Украину и Румынию. По-видимому, это было известным местом, где многие беженцы пытались пересечь границу в самом начале войны. Там постоянно дежурили несколько лодочников, которые переправляли людей на другой берег. В оплату они брали драгоценности, деньги или что-нибудь более-менее ценное.
Цыпа фактически своими руками вырвала себе зуб и таким образом спасла жизнь себе и Мише
У моей прабабушки вообще ничего не было. Кроме золотого зуба. Молодому лодочнику пришла в голову мысль, что она может заплатить им. Цыпа фактически своими руками вырвала себе зуб и таким образом спасла жизнь себе и Мише. Трудно представить, как это возможно. Но, по-видимому, так поступаешь в безвыходной ситуации.
Как прошли годы в Румынии, бабушка, к сожалению, мало рассказывала. За исключением того, что румыны хоть и не выдавали евреев, но использовали их в качестве бесплатной рабочей силы. Вот так мать и сын жили у незнакомой семьи до конца войны. Усердно трудились за кров и пищу. Жаль, что я не знаю адреса этой семьи, чтобы поблагодарить их.
После войны, когда они вернулись, их дом был занят. Угадайте кем?! Там поселились родственники соседей, дочь которых “сдала” маленького Мишу. Я точно не знаю, что было дальше. Но непрошеные постояльцы, вероятно, ушли, потому что прабабушка Цыпа жила в этом доме до самой смерти.
Маленький Миша – брат моей бабушки по отцовской линии, о которой я говорила в самом начале. Его портрет висел у нее на стене по центру. Сначала в Вильнюсе, потом здесь, в Берлине… Миша, так смело переживший войну и лишения, трагически, но очень тривиально погиб в возрасте 40 лет из-за удара током. Произошло короткое замыкание, и красивый, сильный мужчина умер прямо на месте. Остались жена и дочь. Обе сейчас живут в Берлине. Мог ли маленький Миша, который годами скрывался и жил в страхе перед немцами, предположить, что через 60 лет его очень похожий на него внук будет участвовать в Олимпийских играх в Австралии за сборную Германии по спортивной гимнастике и что его лицо будет улыбаться со страниц всех немецких журналов и газет?
Когда я подросла, бабушка решилась рассказать мне эту историю. Она упрекала себя за то, что в те времена успела убежать и оставила свою семью. За столом она всегда поднимала тост: “Чтобы не было войны”. Мы, дети, тогда этого не понимали и где-то подсмеивались над этим…
На взрослых с золотыми зубами, а их было в Советском Союзе немало, я смотрела с особым интересом. И всегда задавалась вопросом: смогли бы они выжить во время войны?
Глухонемые тоже наталкивали меня на воспоминания о прабабушке Цыпе, которую я не знала и на которую была так похожа моя бабушка Маша. Кстати, на идише ее зовут Малка (Маля). Но в СССР, как известно, почти все евреи меняли свои еврейские имена, чтобы они звучали по-русски. Я похожа на них обеих, и мне хочется верить, что я унаследовала их силу жизни. Только вот шить я не умею совсем.
Еврейская община (литваков) Литвы обратилась к Генеральному прокурору Эвалдасу Пашилису и Генеральному комиссару полиции Ренатасу Пожеле с просьбой расследовать комментарии читателей портала www.lrytas.lt антисемитского содержания и разжигающие национальную рознь.
На прошлой неделе портал lrytas.lt опубликовал цикл статей В. Брувериса «Литва и Холокост: вместо заживающих ран – непрекращающиеся судороги». Все три статьи активно комментировались читателями.
ЕОЛ внимательно ознакомилась с содержанием комментариев, многие из которых ярко выраженного антисемитского характера, оскорбляют и унижают еврейский народ, разжигают национальную и религиозную рознь.
В заявлении Еврейская община Литвы также отметила, что об этом она сообщила в организации по защите прав человека в Литве и мире, а также зарубежным партнерам.
ЕОЛ подчеркивает, что обращается с заявлением по поводу регистрации и расследования конкретного преступления.
В документе, подписанном председателем Еврейской общины Литвы Фаиной Куклянски, указывается, что без должной регистрации и расследования каждого преступления, не стоит надеяться, что дело будет расследовано, а преступники наказаны. «Мы положительно оцениваем то, что в феврале 2020 г. министр внутренних дел Литвы учредил рабочую группу для эффективного расследования преступлений, совершенных на почве ненависти и языка ненависти. Однако, на основании статистики и наших прежних заявлений, мы видим, что УК Литовской Республики и УПК практически не действует в отношении этих преступлений», – говорится в обращении ЕОЛ.
11 мая 1960 года началась операция по захвату самого известного нацистского преступника Адольфа Эйхмана.
После окончания Второй мировой войны в Европе остро встал вопрос наказания нацистских военных преступников. Нюрнбергский трибунал вынес приговор главарям нацистов, однако те, кто претворял в жизнь человеконенавистнические планы, ещё не получили по заслугам.
По отношению к военным преступникам мир очень быстро разделился на «непримиримых» и «милосердных». В странах, в полной мере ощутивших на себе ужасы нацистской оккупации, преследование гитлеровских палачей продолжалось на протяжении десятилетий. В странах Западной Европы разговоры о необходимости «понять и простить» начались уже через несколько лет после окончания войны. Те же, чьи дела всё-таки доходили до суда, зачастую получали весьма мягкие наказания, никак не соответствовавшие тяжести содеянного.
Многим из военных преступников скрыться от правосудия помогла набирающая обороты холодная война. Высокопоставленные нацисты оказывались под опекой ЦРУ в США, где их опыт использовали для борьбы с Советским Союзом и другими странами социалистического лагеря.
В число государств, которые не собирались ничего забывать и прощать, вошёл и Израиль. Независимое еврейское государство с самого момента своего провозглашения в 1948 году одной из важнейших задач ставило преследование и наказание виновников Холокоста — уничтожения еврейского населения Европы, жертвами которого стали около 6 миллионов человек.
Розыск нацистских преступников вёлся силами как еврейских активистов, так и вновь созданной политической разведкой Израиля — «Моссада».
«Целью номер один» для «Моссада» стал Адольф Эйхман, начальник сектора IV B 4 Управления IV РСХА, непосредственно руководивший «окончательным решением еврейского вопроса». Эйхман был одним из организаторов и участников так называемой «Ванзейской конференции» 20 января 1942 года, на которой руководство Третьего Рейха фактически санкционировало начало массового уничтожения еврейского населения Европы. Эйхман же был и главным исполнителем принятых решений, руководя депортациями евреев и их уничтожением в «лагерях смерти».
К моменту окончания войны Адольфу Эйхману было только 39 лет, и у него не было намерений сдаваться в руки правосудия или совершать самоубийство. Правда, он был арестован американцами, которые установили, что перед ними офицер СС. Но Эйхман выдал себя за офицера кавалерийской дивизии СС и, пока янки проверяли эту информацию, сбежал из лагеря.
Здесь его следы потерялись надолго. Как выяснилось впоследствии, Эйхман воспользовался так называемой «крысиной тропой» — налаженным представителями Ватикана каналом переправки беглых нацистов в Южную Америку.
В 1950 году Эйхман легализовался в Аргентине под именем Рикардо Клемента. Спустя ещё пару лет он осмелел настолько, что приехал в Европу, женился на собственной супруге, но уже под новым именем, и увёз семью в Южную Америку.
Эйхман-Клемент растворился среди обширной немецкой диаспоры в Аргентине. Власти этой страны охотно предоставляли право на жительство бывшим офицерам спецслужб Третьего Рейха, и некоторые из них даже активно работали в структурах армии и военной разведки Аргентины.
Эйхман, однако, в это число не входил. Он прекрасно понимал, что является слишком заметной фигурой, и был в курсе, что на него идёт охота.
Тем не менее, в течение нескольких лет «Моссад» не мог напасть на его след. Агентурная информация говорила о том, что он может находиться в Южной Америке, но более чётких сведений не было.
Пока «Моссад» вёл свои поиски, имя и место жительства Эйхмана оказались известны ЦРУ США. Использовать мастера по массовому уничтожению людей в своих целях руководство ЦРУ не решилось, но и сообщать Израилю данные сведения не стало.
Этот факт вскрылся в 2006 году, когда были рассекречены документы из архива ЦРУ. 19 марта 1958 года ЦРУ получило от западногерманской разведслужбы БНД информацию о местонахождении Эйхмана и фамилию, под которой он скрывался. В ЦРУ и БНД было решено это скрыть.
Справедливости ради нужно сказать, что спасали американцы не Эйхмана. Они опасались, что он при аресте может сообщить о нацистском прошлом Ганса Глобке, занимавшего тогда пост главы секретариата канцлера ФРГ Конрада Аденауэра.
Но «Моссад» вышел на Эйхмана и без помощи американцев. Лотар Герман, слепой немецкий еврей, женатый на немке и проживавший в Аргентине, однажды услышал от собственной дочери рассказ о её новом знакомом молодом человеке. Парень хвастался, что его отец был большим человеком в Третьем Рейхе. Звали хвастуна Николас Эйхман.
Герман, живо интересовавшийся розыском нацистских преступников и знавший о поисках Адольфа Эйхмана, пришёл к выводу, что новый знакомый дочери — сын одного из организаторов Холокоста.
Герман передал информацию о своих подозрениях израильтянам.
За Рикардо Клементом, чей адрес был установлен благодаря помощи Лотара Германа, стали следить агенты «Моссада». Этот мужчина полностью подходил под описание Эйхмана, однако израильских разведчиков смутил слишком скромный быт его семьи. Предполагалось, что сбежавший в Аргентину нацист владеет многомиллионным состоянием.
Пока агенты «Моссада» терзались сомнениями, Клемент вместе с семьёй неожиданно съехал в неизвестном направлении. На то, чтобы вновь найти его в Аргентине, ушло больше года. Тем не менее, в декабре 1959 года новое место проживания Клемента было обнаружено.
Всё больше и больше фактов указывало на то, что речь идёт об Эйхмане. Окончательно это было установлено 21 марта 1960 года, когда чета Клементов отмечала какой-то большой семейный праздник. Изучение биографии Эйхмана показало, что в этот день он и его жена должны были отмечать 25-летие со дня свадьбы.
Встал вопрос: что делать дальше? Официальный запрос о выдаче Эйхмана успеха не сулил. Как уже говорилось, к бывшим нацистам власти Аргентины относились чрезвычайно лояльно, и подобное обращение Израиля, скорее всего, закончилось бы новым побегом.
Тогда правительство Израиля санкционировало операцию по похищению Адольфа Эйхмана и доставке его в Израиль. Руководителем операции был назначен директор «Моссада» Иссер Харель. В оперативную группу для действий в Аргентине вошли исключительно добровольцы из числа тех, кто лично пострадал от нацистов или потерял родных в немецких «лагерях смерти». В случае провала разведчикам предстояло объявить себя активистами, не имеющими отношения ни к «Моссаду», ни к правительству Израиля.
Бывшие нацисты, проживавшие в Аргентине, отлично знали, что за ними ведётся охота, и были настороже. Поэтому конспирация была строжайшей. Для переброски оперативной группы в Аргентину специально была создана туристическая компания. Все агенты прибывали в разное время и из разных стран.
Но как вывезти похищенного Эйхмана из Аргентины при отсутствии воздушного сообщения между странами? «Моссад» принимает решение вывозить нациста под видом… пилота самолёта, привезшего правительственную делегацию Израиля на празднование 150-летия независимости Аргентины. Самолёт делегации прилетал 19 мая 1960 года, а обратно улетал 20 мая. Это означало, что права на ошибку у оперативников «Моссада» нет.
К концу апреля 1960 года в оперативной группе «Моссада» в Аргентине работало три десятка человек, а возглавлял их лично директор разведки Иссер Харель.
За Эйхманом следили постоянно. Были разработаны основные и запасные варианты действий, несколько путей отхода и объектов, где можно было бы содержать похищенного.
11 мая 1960 года Иссак Харель отдал своим подчинённым приказ захватить Адольфа Эйхмана.
Две машины с оперативниками «Моссада» ждали его неподалёку от дома. Обычно Эйхман приезжал на автобусе около семи часов вечера, но на сей раз он задерживался. В тот момент, когда израильтяне стали думать, что Эйхман вновь скрылся, он всё-таки появился.
Когда направлявшийся к дому мужчина оказался в нескольких метрах от засады, на него набросились израильские агенты. Эйхмана молниеносно скрутили и затолкали в машину. Весь захват уложился в 20 секунд, причём ни одного свидетеля происходящего на улице не оказалось.
Эйхману заткнули рот кляпом, связали руки и ноги, надели тёмные очки и накрыли одеялом. На машине его доставили на виллу в пригороде Буэнос-Айреса, где и провели первый допрос.
Потрясённый Эйхман отпираться не стал и подтвердил, что он именно тот, кого искали израильтяне.
Он был помещён под круглосуточную охрану и прикован к кровати. На нём постоянно были надеты тёмные очки, не позволявшие разглядеть лица конвоиров. Разговаривать с Эйхманом оперативникам категорически запрещалось.
На вилле Эйхмана держали в течение девяти дней, продолжая вести допросы. Как уверяли впоследствии представители «Моссада», за это время задержанный нацист дал признательные показания и собственноручно написал согласие на то, чтобы суд над ним прошёл в Израиле. Насколько добровольным было это согласие Эйхмана, знал лишь только он один.
20 мая 1960 года медик, входивший в состав оперативной группы «Моссада», накачал Эйхмана наркотиками. После этого бывший нацист был одет в форму израильского лётчика и доставлен в аэропорт. Последним штрихом для обеспечения легенды стала фиктивная автоавария с участием пилота Рафаэля Арнона, которого 20 мая выписали из госпиталя с указанием, что «…пациент может перенести полёт под наблюдением врача».
Именно по документам Арнона Адольфа Эйхмана внесли на борт самолёта израильской правительственной делегации.
В это время ветераны-нацисты, узнавшие о пропаже Эйхмана, обыскивали окрестности Буэнос-Айреса, но было уже поздно.
Спустя несколько часов в Иерусалиме Адольф Эйхман был передан в руки полиции Израиля. Спустя два дня грянула мировая сенсация: премьер-министр Израиля Бен-Гурион объявил, что Адольф Эйхман предстанет перед израильским судом.
Вслед за сенсацией разразился международный скандал: Аргентина обвинила Израиль в незаконном похищении. Израиль отрицал, что Эйхмана выкрали государственные структуры, заявляя, что в Буэнос-Айресе действовали добровольцы-общественники. В это мало кто поверил, но доказать обратное Аргентине не удалось.
Разумеется, Израиль не боялся международного осуждения. Что оно означало по сравнению с возможностью судить нациста, повинного в смерти 6 миллионов евреев?
11 апреля 1961 года в Иерусалимском окружном суде начался процесс над Адольфом Эйхманом. Процесс, неизбежный исход которого был очевиден и обвинителям, и защите, и даже самому обвиняемому.
Оспорить более 1500 документов, подписанных лично Эйхманом, было невозможно. Как невозможно было и оспорить показания десятков свидетелей преступлений, организатором которых был Эйхман.
Защита и не спорила с документами, сосредоточившись на оспаривании правомочности суда над Эйхманом в Израиле — государстве, которого на момент совершения преступлений ещё не существовало. Затем адвокаты настаивали на том, что Эйхман был лишь простым исполнителем в системе Третьего Рейха, этакой «жертвой непреодолимых обстоятельств».
Ещё в 1954 году в Израиле была отменена смертная казнь. Отменена с одним исключением — её применение допускалось в отношении лиц, виновных в геноциде. Этим исключением суд Израиля воспользовался только один раз — 15 декабря 1961 года Адольф Эйхман был приговорён к смертной казни за преступления против еврейского народа, против человечества и военные преступления.
Все апелляции и прошения Эйхмана были отклонены.
Он был казнён в ночь с 31 мая на 1 июня 1962 года в тюрьме города Рамле. Приговор привёл в исполнение Шалом Нагар, один из 22 тюремщиков, охранявших Эйхмана в тюрьме.
Тело казнённого сожгли в тюремном дворе, в специально подготовленной для такого случая печи. Пепел собрали и на полицейском катере вывезли в нейтральные воды Средиземного моря, где и развеяли.
Так закончилась история одного из главных нацистских преступников и одной из самых успешных операций израильской разведки.
В первые дни мая на сайте газеты «Lietuvos rytas» появился цикл статей Витаутаса Брувериса «Lietuva ir Holokaustas: vietoj žaizdų gydymo – nesibaigiantys traukuliai» (Литва и Холокост: вместо заживающих ран – непрекращающиеся судорги):
I dalis , 2020-05-01, 20:38, atnaujinta 2020-05-02, 08:28;
Цель моей заметки – не анализ содержания упомянутых статей, а демонстрация мировому сообществу фотокопий некоторых комментариев литовских читателей. Да, да, именно литовских, о чем свидетельствует флаг, указывающий местонахождение компьютеров, с которых эти комментарии были отправлены.
Приведу фотокопии лишь тех комментариев, которые (с моей точки зрения) содержат призывы к насильственным действиям. Предполагаю, что на их авторов распространяется юрисдикция литовских судов.
I dalis
Перевод:
ник: АНТАНАС
текст: вон, евреи, из Литвы.
ник: ВСТАВАЙ ДЯДЯ ГИТЛЕР
текст: много тараканов развелось….. евреев в печь…..
ник: ПРОКЛЯТАЯ ЖИДОВНЯ
текст: в печь…. будет кошерное отопление
ник: ВСТАВАЙ ДЯДЯ ГИТЛЕР
текст: еврейских слизняков развелось…. есть много работы
II dalis
Перевод:
ник: ЕВРЕЕВ
текст: в печь
ник: ВОЛЬФАС
текст: Ненавижу Гитлера. Почему? Потому, что расстреливал евреев… Расстреливал, расстреливал, и всех не перестрелял, негодяй!!!
III dalis
ник: ГОРЖУСЬ, ЧТО Я – ПРЕДСТАВИТЕЛЬ НАРОДА УБИЙЦ ЕВРЕЕВ
текст: всех евреев в печь…. проклятый ненужный народ-паразит
Мнение автора
Увидев фотографии комментариев, некоторые «патриоты» могут сказать:
«Зачем поднимать шум? Возможно, все эти комментарии дело рук одного сумасшедшего».
И я им отвечу по-еврейски – вопросом на вопрос:
А не слишком ли много в Литве сумасшедших?
P.S. Обратите внимание:
с комментарием «laukzydaiislietuvos» (вон, евреи, из Литвы) согласны еще 47 человек.
Найти сегодня этих комментаторов не представляет труда.
Сегодня, в День окончания Второй мировой войны, на Вильнюсском еврейском кладбище Судервес состоялась церемония памяти погибших в годы войны.
В памятной церемонии приняли участие председатель ЕОЛ Фаина Куклянски, посол Германии Матиас Сонн, посол США Роберт Гилкрист, посол Израиля Йоссеф Леви, заместитель министра иностранных дел Далюс Чякуолис, представитель Вильнюсской мэрии Повилас Подерскис.
Председатель ЕОЛ Фаина Куклянски и посол Израиля Йоссеф Леви у памятника еврейским детям, убитым в годы Второй мировой войны.
Посольство Израиля в Литве на своей странице в Facebooke написало: 8 мая 1945 г. закончилась эра нацистов.
Сегодня же у Панеряйского мемориала была почтена память всех погибших, кантор Вильнюсской синагоги Шмуэль Ятом прочел Кадиш. У памятника Праведникам Народов мира была зажжена свеча.
Памятные церемонии проходили с соблюдением всех требований режима карантина.
Федеральный президент Австрии Александр Ван дер Беллен опубликовал свое видеообращение по случаю 75-й годовщины освобождения концентрационного лагеря Маутхаузен. Он заявил, что хотя три четверти века — это много времени, но преступления нацизма все еще остаются «открытой раной» в истории Австрии.
«Маутхаузен не упал с неба, Холокост был жестокой конечной точкой», — сказал Ван дер Беллен. Он напомнил, что в стране царило молчание «когда антисемитизм и расизм показали свои уродливые лица» и постепенно овладели обществом. «Многие австрийцы были преступниками. Австрия признает свою причастность к преступлениям национал-социализма», – заключил президент Австрии.
Германский Совет католических епископов опубликовал 23-страничный отчет, в котором признает: священнослужители стали пособниками нацистов, позволив им прийти к власти и развязать Вторую мировую войну.
На фото:А. Гитлер с послом Ватикана Чезаре Орсениго, 1935 г.
Об этом британское издание The Sunday Times. Епископы признают: они виновны в том, что активно не противостояли режиму Гитлера, не сказали решительное “нет”, а вместо этого сотрудничали с нацистами.
“Руководство католической церкви не разделяло нацистские взгляды, но слова и действия ее служителей помогали солдатам милитаристской армии, оправдывая войну и наделяя ее смыслом и целями”, – говорится в отчете.
Ватикан осудил расистские законы Гитлера от 1937 года, но сотрудничал с нацистским режимом во время войны, преобразовав тысячи церквей и церковное имущество в военные госпитали, а монахинь отправив медсестрами на фронт. Католическая церковь также осудила Нюрнбергский процесс как “не одобряемый христианством акт мести”.
“Ни одно поколение не свободно от суждений и предрассудков, которые сформированы его временем. Но те, кто придут позже, должны пересмотреть историю и извлечь урок”, – так объясняет это преподобный Георг Батцинг, глава Конференции епископов.
Напомним, что Папа Римский Франциск в марте текущего года рассекретил архивы Пия XII, который занимал пост понтифика с 1939-го по 1958 год. Исследователи обнаружили доказательства того, что Святейший престол лгал США, вступившим в войну против Гитлера, утверждая, что якобы не имел возможности проверить информацию о массовых убийствах евреев в лагерях смерти, сообщается на сайте Тhe Catholic News Agency.“
Президент Всемирного еврейского конгресса (WJC) Рональд Лаудер дал положительную оценку этому документу.
