Lechaim.ru Пол Берман. 

Недавно Робер Фориссон потерпел еще одно мелкое юридическое поражение во французском суде, и это хорошая новость в какой‑то степени для всего мира и в очень большой степени — для газеты Le Monde. Суд постановил, что во Франции Фориссон подлежит осуждению как «профессиональный лжец» и «фальсификатор истории». Можно не беспокоиться насчет встречного иска о клевете — к счастью для Le Monde, поскольку в далеком в 1978 году редакторы допустили досадную ошибку, приняв Форрисона за человека, об идеях которого стоит поспорить, и предоставив ему слово на страницах своего издания.

Форрисон — тот самый отрицатель Холокоста, подводящий под свое отрицание теоретическую базу. Ему принадлежит «идейная» статья в Le Monde, называвшаяся «Спор о “газовых камерах”», и то, что «газовые камеры» взяты автором в кавычки, говорит о том, что, по его мнению, нацистские газовые камеры — сионистская выдумка. И с тех самых пор Le Monde пришлось уверять общественность, что публикация статьи Фориссона была большой ошибкой, а он на самом деле профессиональный лжец и фальсификатор истории. И судебное решение вновь это подтверждает. И отлично. Надо бы поаплодировать. Но мысль, что даже через сорок лет все еще нужно это подтверждать и мелкий сумасброд Фориссон пользуется успехом в разных странах мира, не дает покоя. И фальсификация истории оказалась фактором, влияющим на историю.

Происхождение идей Фориссона также любопытно. По большей части он почерпнул их у печально известного французского пацифиста левых взглядов Поля Рассинье — того во время Второй мировой войны арестовали и пытали немцы, что навсегда подорвало его здоровье. Он прошел два лагеря — Бухенвальд и Дора‑Миттельбау, где условия были ужасные. Эсэсовцы его били. Когда же он вышел на свободу, то принялся вновь и вновь разъяснять, и даже написал об этом целые тома, что, хоть условия в лагерях и были нехороши, особенно ужасными их тоже нельзя назвать, а Германия во время войны вела себя не хуже любой другой страны. И не надо Германию демонизировать. И настоящими злодеями в лагерях были узники‑коммунисты. А в том, что та война случилась, виноваты евреи.

Мне всегда казалось, что стремление Рассинье перечеркнуть или приуменьшить свой опыт в каком‑то смысле естественно: жалкая, но все же по‑человечески понятная попытка справиться с чрезвычайными страданиями, утверждая, что ничего чрезвычайного и не происходило. Но если реакция Рассинье — нормальная, то должны же быть и другие примеры, когда люди реагировали на ужасающие страдания точно так же? Однако другие примеры отыскать затруднительно. В литературе о немецких концлагерях, о советском ГУЛАГе, в американских «невольничьих повествованиях» XIX века (воспоминаниях бывших рабов, сбежавших в свободные штаты), — то есть в литературе об ужасающих страданиях в крайне неблагоприятных социальных условиях — выдумщикам вроде Рассинье, похоже, нет места.

Выходит, Рассинье — чокнутый. Но повредился он по линии психологии или идеологии? Израильский философ Эльханан Якира придерживается мнения (в книге «Постсионизм, пост‑Холокост»), что идеи Рассинье — пример «свихнувшейся идеологии». То же можно отнести и к ученику Рассинье Фориссону. В плане психологическом с Фориссоном вроде все в порядке. Он спокойно строил профессиональную карьеру: преподавал литературу в Лионском университете, специализируясь на анализе текстов, и, помимо своего конька — нацистов и сионистов, — внимания ничем не привлекал.

Вот как он вкратце изложил свои взгляды — я перевожу по тексту французского досье о спорах вокруг него «Vérité historique ou vérité politique?» , который опубликовали его сторонники.

1. Гитлеровских «газовых камер никогда не существовало. 2. «Геноцида» (или «попытка геноцида») евреев никогда не предпринималось; то есть Гитлер никогда не давал приказа (или разрешения) убивать людей из‑за их расовой или религиозной принадлежности. 3. Так называемые «газовые камеры» и так называемый «геноцид» — все это одна и та же ложь. 4. Эта ложь, по сути сионистского происхождения, привела к масштабной политико‑финансовой афере, ее главный бенецифиар — Государство Израиль. 5. Главные жертвы этой лжи и этой аферы — немецкий народ и палестинский народ. 6. Колоссальная власть официальных средств информации до сих пор обеспечивала успех этой лжи и ограничивала свободу высказывания тех, кто эту ложь изобличал.

Те же цитаты, с незначительными вариациями, можно обнаружить в разных местах в сочинениях Фориссона. Это его доктрина, хотя, впрочем, стоит отметить еще один ее элемент: он уверен, что Германия во Второй мировой войне действовала в интересах самозащиты — защищалась от евреев. То есть фориссонизм — послевоенное продолжение нацизма, и это должно быть ясно с первого взгляда.

Рассинье изначально был левым, но его ученик Фориссон — из ультраправого крыла, и первыми своими успехами, как и следовало ожидать, он обязан ультраправым. В США идеи Фориссона подхватили сторонники давней политики изоляционизма, которым не терпелось показать: подобно тому как кайзеровская Германия в Первую мировую была не столь уж плоха, как ее изображала военная агитация того времени, так же точно и нацистская Германия была вовсе не так плоха, как о ней говорили те, кто ратовал за вступление во Вторую мировую. Старорежимных изоляционистов радовала возможность поругать заодно Израиль и сионистов. И они стали поддерживать Фориссона и на своих конференциях, и в Институте пересмотра истории, который благодаря конференциям и собственному журналу пользуется влиянием в разных уголках мира.

С другой стороны, дальнейший успех Фориссону обеспечили ультралевые, в основном во Франции. Группа хорошо известных участников майских событий 1968 года в Париже  во главе с Пьером Гийомом — она называлась «La Vieille Taupe»  (в переводе «Старый крот») — увидела в сочинениях Фориссона оружие для борьбы с империализмом на том основании, что западный империализм является крупнейшим преступлением XX века, но его преступный характер затушевали тучей обвинений в нацистских преступлениях, — а это значит, что, если представить дело так, будто нацисты вели себя не хуже остальных, тогда по крайней мере можно будет четко увидеть масштаб преступлений империализма. У Гийома было маленькое издательство, где он издавал литературу, отрицающую Холокост, — начиная с творений Рассинье (по‑английски они изданы под названием «Развенчание мифа о геноциде: к вопросу о нацистских концентрационных лагерях и мнимом уничтожении европейских евреев»). Кроме того, он издал досье по делу Фориссона (цитаты из него приведены выше), а также работы самого Фориссона и прочих авторов, пишущих на схожие темы в более классическом нацистском ключе. Так что Фориссон был не одинок в своей борьбе. Не одинок и сегодня. Как во Франции, так и в США он по‑прежнему пользуется небольшой, но пылкой институциональной поддержкой.

Но в основном он был популярен среди журналистов популярных изданий и интеллектуалов — тех, кто хочешь не хочешь был вынужден поддерживать «старых кротов», но знал, как избежать визгливой тональности ультралевых маргиналов. Когда Фориссон убедил Le Monde напечатать «Спор о газовых камерах», это был его триумф, и он ознаменовал — сенсационно — высшую точку данного конкретного успеха. Но он сумел привлечь внимание ряда известных интеллектуалов и убедить их принять его на равных, как мыслителя с научной жилкой, смелого и свободного от предубеждений, и это был еще более существенный успех. Среди из этих знаменитостей был Серж Тион, специалист по странам третьего мира, в частности по Камбодже (он, кстати, утверждал, что происходившее в Камбодже при «красных кхмерах» не было геноцидом). Именно Серж Тион редактировал досье по делу Фориссона для издательства Пьера Гийома. И в 1979 году в Париже, на конференции по Камбодже, Тиону удалось привлечь на свою сторону Ноама Хомского, который в те дни был не просто известен — он был мировой знаменитостью. Хомский также завязал знакомство с Гийомом. И несколько раз вмешивался в это дело, каждый раз, как ни странно, отзываясь о Фориссоне с неизменной симпатией, а это означало, что Фориссон, жалкий сумасброд, оказался наконец в самом центре интеллектуальных дебатов во Франции и некоторых других странах мира, вызывая у одних восхищение, у других осуждение, причем обсуждали не только его самого, но и его прославленного американского заступника — гениального Хомского.

Хомский всегда подчеркивал, что, заступаясь за Фориссона, он занимал абстрактную позицию и защищал свободу слова, больше ничего, суть дела его не слишком заботила. Защитники и биографы Хомского в печати и с экранов повторяли то же самое, а это значит, что, по всей вероятности, подавляющее большинство людей, вообще не слышавших об этом деле, знают лишь, что в нем принял активное участие Хомский.

Это правда, что Хомский защищал свободу слова. Но свобода слова вообще‑то никогда особо не привлекала внимания, даже если он считает иначе. А вот то, что Хомский отзывался о Фориссоне непривычно почтительно, внимание привлекло. Он четко давал понять, что Фориссон — исследователь с аналитическим складом ума и его выводы или изыскания заслуживают того же уважения, что и труды настоящих ученых. Такое же впечатление оставляла и подписанная Хомским петиция в защиту Фориссона, а также его эссе о деле Фориссона — оно стало предисловием к книге Фориссона (хотя Хомский утверждал, что эссе использовали как предисловие против его желания, о чем также идут споры) — и ряд его ответов критикам, в том числе и мне, опубликованных в разные годы в разных странах. А главный аргумент Хомского , который он неустанно повторяет: Фориссон на самом деле не антисемит.

Эту мысль он впервые высказал в предисловии к книге Фориссона. «Возникает вопрос, — пишет он в первом абзаце, — действительно ли Фориссон антисемит или нацист. Как я уже говорил, я не так хорошо знаком с его работами. Но, судя по тому, что я прочел, в основном из‑за характера нападок на него, я не вижу никаких доказательств, которые привели бы к подобным выводам. Я не нахожу никаких убедительных доказательств ни в документах, ни в опубликованном тексте, ни в частной переписке, с которой я ознакомился в связи с его делом. Я бы назвал Фориссона довольно аполитичным либералом».

И он упорствовал в этом мнении. В ответ на мою большую статью в The Village Voice  Хомский в том же издании (от 1 июля 1981 года) настаивал, что не знал о том, что Фориссон называл Холокост сионистской ложью (и в это, кстати, невозможно поверить, учитывая, что Фориссон называет Холокост сионистской ложью на обороте той самой книги, где помещено предисловие Хомского, да и в других местах; словом, если читаешь Робера Фориссона, то каждые десять минут натыкаешься на слова «сионистская ложь»). Однако Хомский считает, что, даже если Фориссон действительно говорил что‑то подобное, нет причин ставить это ему в вину. «Разве это доказывает, что он антисемит? Разве это антисемитизм — говорить про “сионистскую ложь”? Разве синонизм — первое националистическое движение в истории, прибегавшее ко лжи в собственных интересах?» И далее обо мне: «Обвинение Бермана сводится к следующему: Фориссон отрицает, что нацисты совершали преступления Холокоста. Если это является достаточным доказательством антисемитизма, тогда большинство американских интеллектуалов — расисты и “опасные ханжи”, потому что они отрицают, что США совершали чудовищные военные преступления против народа Индокитая…»

Вступился он и за издателя Пьера Гийома — на этот раз в Voice от 18 марта 1986 года, в очередной раз отвечая мне. Гийом, писал он, «бескомпромиссный либертарианец и антифашист, который, как Берман верно утверждает, счел заслуживающим внимания мнение Фориссона о газовых камерах». Странно все же называть Гийома антифашистом: ведь главный аргумент Гийома основан на утверждении, что антинацизм служит идеологической завесой для сокрытия преступлений империализма. Хотя, конечно, Хомский писал это искренне. Гийом стал одним из французских издателей Хомского. В предисловии к одному из томов, выпущенных Гийомом, он расхваливает своего автора Ноама Хомского, давая понять, что Хомский и ведущий французский издатель отрицателей Холокоста — единомышленники.

Но зачем Хомский ввязался во все это? Мне кажется, в словах Якиры насчет постсионизма и пост‑Холокоста нащупывается логичный ответ. Дело в «свихнувшейся идеологии», и в данном случае эта идеология… ну, назвать ее «антисионизмом» будет не совсем верно, хотя я считаю антисионизм идейной концепцией. Антисионизмом назвать это неверно, потому что Хомский время от времени вставлял в свои политические труды фразу‑другую о том, что сионизм, по крайней мере в принципе, — естественный ответ на длившееся тысячелетиями угнетение евреев. Но на практике сионизм раздражает Хомского. Возможно, вернее всего было бы назвать его позицию «антиизраилизмом», как предлагает Якира. Так или иначе, можно говорить о глубокой и стойкой антипатии, заставляющей Хомского отыскивать достоинства даже в худших из врагов Израиля. В случае с Фориссоном, Пьером Гийомом и его издательством Хомский никогда не заходил так далеко, чтобы одобрять отрицание Холокоста. Но он не готов признать, что отрицателей Холокоста следует исключить из круга уважаемых людей со спорными взглядами. И в основе его отказа, как мне кажется, инерция: так принято думать об Израиле.

Сионисты никогда не считали преступления нацистов основанием для легитимизации Израиля, а все потому, что, по мнению сионистов, для этого были другие основания. Хотя антисионистам хочется верить, что Израиль обрел легитимость в глазах всего мира именно из‑за преступлений нацистов и ни по какой другой причине. Следовательно, с точки зрения антисионистов (или с точки зрения, равнозначной антисионизму), если усомниться в преступлениях нацистов, тень падет и на легитимность Израиля. Сомневаться — не значит полностью одобрять теоретизирование отрицателей Холокоста. Полное признание может оказаться даже контпродуктивным, учитывая, насколько нелепа эта теория. Толики скептицизма будет достаточно. Уважительный кивок в сторону Фориссона и Гийома, «либерала» и «бескомпромиссного либертарианца и антифашиста», — больше ничего не требуется. Такая логика, думается мне. И все же вмешательство Хомского являет нам еще один пример «обезумевшей идеологии», даже если его безумие совсем иного толка, чем у Рассинье, а у того в свою очередь совсем иного толка, чем у Фориссона.

Был в конце 1970‑х момент, когда многие замерли в ожидании, куда ветер подует в случае с Фориссоном, учитывая его успех в Le Monde и уважительное отношение со стороны известных интеллектуалов. Но довольно быстро серьезные историки мобилизовались и дали Фориссону отпор, что было нетрудно, редакторы Le Monde образумились, и в странах Запада попутного ветра Фориссону ожидать не приходится: к нему перестали благоволить. Фориссон не сумел пробиться в либералы. Друг Хомского Тион в конце концов из‑за отрицания Холокоста простился с ученой должностью во Франции. Гийом и его книжный магазин и издательство вышли из моды. Кое‑кто из знаменитых друзей Гийома отвернулся от него. Ну а престижу самого Хомского эта история, похоже, не способствовала. Даже самые его пылкие поклонники, когда речь заходила о деле Фориссона, обычно уверяли, что Хомский всего лишь заступался за свободу слова — так они толковали его позицию. А то и как бы слегка смущались: не перечесть, сколько благородных дел, и всего одна мелкая оплошность — с кем не бывает. Особенно с тем, кто много работает.

А меж тем никто не заметил, что, несмотря на провалы в случае Фориссона и Гийома, хомскомания стала явлением глобального масштаба. Не каждый писатель может сказать, что его книга — на полке у Бен Ладена и одновременно одна из любимых у Уго Чавеса. Об успехе такого масштаба даже подумать страшно. Да и Фориссона тоже ждали новые успехи, хоть и поскромнее, то в одной стране, то в другой.

Стоит обратить внимание на труд двух историков из Тель‑Авивского университета — Меира Литвака и Эстер Вебман, их книга называется «От сочувствия к отрицанию», и речь в ней идет (как гласит заголовок) об «арабской реакции на Холокост». Покорпев над арабской прессой за много десятилетий, Литвак и Вебман выяснили, что в 1944 году, когда в новостях только начали появляться первые сообщения о нацистских преступлениях, преобладающей реакцией в Египте и Лиге арабских государств было естественное и глубоко осознанное сочувствие к евреям — и ненависть к нацистам. Но была и другая реакция. Даже в 1940‑х годах в Палестине, Сирии и Ираке кое‑кто уже приравнивал сионистов к нацистам. К 1946 году Сейид Кутб — он позже станет главным идеологом «Братьев‑мусульман» — пришел к выводу, что Вторая мировая война являлась победой для евреев. А в 1964 году египетский президент Гамаль Абдель Насер уже мог сказать: «Никто, даже самый наивный, не поверит всерьез выдумке про шесть миллионов убитых евреев».

В конце концов общественное мнение свелось к следующим пяти умозаключениям: (1) Холокост — это хорошо. (2) Холокоста не было, а уверения в обратном — еврейская ложь. (3) Он имел место, и это плохо, но масштаб его был незначительный и все сильно преувеличено. (4) Сионисты были соучастниками Холокоста, а евреи — жертвами сионистов. (5) Израиль ничем не лучше нацистов. Все пять высказываний получили хождение в арабском мире независимо, без активного участия Европы.

Правда, начиная с 1980‑х уже наметилось западное влияние — и исходило оно от отрицателей Холокоста, особенно от Фориссона, чьи сочинения переводились на арабский язык (а Иран пригласил его выступить с докладом на конференции), и от другого из авторов Пьера Гийома — Роже Гароди, философа‑марксиста, обратившегося в ислам и ставшего отрицателем Холокоста. С точки зрения арабов и исламского мира, Фориссон и Гароди и некоторые другие с похожими взглядами выглядели как почтенные ученые, хотя в Европе их научный статус был сомнительным и они периодически подвергались преследованию, в то же время их окружали уважаемые и влиятельные сторонники — интеллектуальные лидеры, чьи труды становились весомыми аргументами в спорах, которые уже велись в ряде стран. Таким образом, Фориссон и его коллеги‑мыслители и сторонники преуспели в своих ужасных делах, а именно в углублении интеллектуальной катастрофы на Большом Ближнем Востоке.

Любопытна история Махмуда Аббаса — он учился в советском университете и защитил диссертацию, она была опубликована в 1984 году на арабском под названием «Другое лицо: секретные связи между нацистами и руководством сионистского движения». Аббас, как я узнал от тель‑авивских историков Литвака и Вебман, признает, что евреи пострадали во время войны, — кстати, это признает и Фориссон. Но вслед за Фориссоном Аббас сомневается в масштабах их страданий. Он утверждает, что после «Хрустальной ночи» 1938 года евреев отправляли в концентрационные лагеря ради их же безопасности. Аббас заостряет внимание на дьявольском сотрудничестве сионистов с нацистами: якобы сионисты в открытую выступали против нацистов (тем самым подстрекая Гитлера уничтожать евреев), а втайне помогали нацистам депортировать евреев в лагеря смерти, поскольку это способствовало их главной цели — создать родину для евреев (предположительно на основе еврейского населения, уже проживавшего в Палестине) в союзе с немецким империализмом. Несколько соответствующих выдержек из этой монографии когда‑то приводились в отчете MEMRI .

Впрочем, после того, как Аббас занял высокий пост в Палестинской национальной администрации, он поступил мудро и отрекся от своих прежних взглядов. Или сказал, что отрекается. А может быть, и вовсе ничего такого не говорил. Возможно, он всего лишь воспользовался случаем, чтобы подчеркнуть отдельные моменты своей первоначальной аргументации, — признал, что евреи пострадали во время мировой войны, — эти слова должны были понравиться американцам и европейцам или даже израильтянам. Относительно этого, похоже, точки зрения расходятся. Еще в 2009 году Литвак и Вебман в книге «От сочувствия к отрицанию» предположили, что Аббас действительно отрекся от своих прежних взглядов. Они рассматривали его интеллектуальный рост в контексте некоей тенденции, наметившейся среди довольно большого числа арабских интеллектуалов: эти люди пытались отказаться от заблуждений и мифов прошлого и признать реальность. Однако я в этом сомневаюсь. Мой коллега по журналу Tablet Яир Розенберг не раз указывал на то, что Аббас порой очень странно реагирует на мировые события. Не так давно Аббас высказал несколько суждений, свидетельствующих о том, что и в наши дни заблуждения и мифы прошлого по‑прежнему процветают и множатся. Несколько месяцев назад он снова привлек к себе внимание, назвав Израиль «колониальным проектом, не имеющим ничего общего с иудаизмом», и это, в принципе, согласуется с его прежним представлением о сионизме как дьявольском заговоре против евреев в союзе с немецким империализмом.

Интеллектуальные кульбиты Аббаса в любом случае подсказывают нам, как важно, даже необходимо повторять вновь и вновь, что Робер Фориссон — профессиональный лжец и фальсификатор истории. Хорошо, что газета Le Monde об этом говорит. И я от имени Tablet повторю вслед за ней: Фориссон — профессиональный лжец и фальсификатор истории. Хорошо, что во Франции — и не впервые — суд вынес здравое решение по этому делу. Вот только почему после 40 лет бесконечных споров из‑за нелепого и отвратительного Фориссона и его безумных теорий заговора споры все еще не окончены и в ближайшее время конца им не предвидится? Печальная загадка века.

Оригинальная публикация: The Grand Theorist of Holocaust Denial, Robert Faurisson

В конце минувшей недели СМИ сообщили о начавшемся в Германии процессе по делу 96-летней Ирмгард Фурхнер, обвиняемой в пособничестве убийству 1112 человек в годы Второй мировой войны (тогда она работала секретаршей коменданта концлагеря Штуттгоф).

Однако сообщения о Фурхнер были проиллюстрированы фотографией 99-летней Диты Шперлинг, одной из немногих оставшихся в живых заключенных Штуттгофа, сообщает Times of Israel. Ее показания против Фурхнер являются важным свидетельством на этом процессе. В частности, британская Daily Mail опубликовала фотографию Диты Шперлинг, подписав ее “Секретарь дьявола”.

На фото: Дита Шперлинг

Родственники Шперлинг пытались исправить эти ошибки, обращаясь в СМИ с просьбой убрать или заменить фото.

Дита Сперлинг, уроженка Ковно (Каунас), была депортирована в Штуттгоф вместе с матерью 19 июля 1944 года после того, как ее муж, Иегуда Зупович, полицейский Ковенского гетто, был казнен нацистами за сотрудничество с партизанами. В настоящее время Дита Шперлинг живет в Тель-Авиве.

Земельный суд в немецком городе Итцехо поместил 96-летнюю Ирмгард Фурхнер, экс-секретаршу нацистского концлагеря Штутгоф, в изолятор временного содержания из-за неявки на процесс в четверг и предполагаемой попытки бегства, сообщается в пресс-релизе суда.

Фурхнер должна была предстать перед судом в четверг, где ей должны были зачитать обвинение. Однако пенсионерка не явилась на заседание, которое привлекло внимание многочисленных СМИ. По данным пресс-службы суда, утром в четверг Фурхнер села в такси и уехала в неизвестном направлении, суд выдал ордер на арест, после чего она была задержана и доставлена в суд.

«Суд озвучил постановление об аресте. Теперь она находится в изоляторе временного содержания», – говорится в пресс-релизе.

На заседании 30 сентября планировалось, что суд зачитает обвинение, но это запрещено делать в отсутствие обвиняемого, поэтому заседание ограничилось установление присутствующих лиц. Следующее слушание пройдет 19 октября, оно начнется в 10.00 (11.00 мск) и на нем снова планируется зачитать обвинение.

Журнал Spiegel отмечал, что обвиняемая ранее написала в письме председательствующему судье, что опасается издевательств и насмешек. Пресс-служба суда подтверждала получение письма, но не раскрывала его содержание, отметив лишь, что в нем обвиняемая заявляла, что не хочет являться на заседание суда.

Фурхнер работала секретарем у коменданта лагеря в период с июня 1943 по апрель 1945 года. Ранее в прокуратуре города Итцехо заявили, что она обвиняется в причастности к более чем 11 тысячам убийств и попыткам убийств. Дело рассматривалось в палате по делам несовершеннолетних, так как на момент совершения преступления подозреваемой не исполнился 21 год.

Концлагерь Штутгоф был создан в 1939 году на территории оккупированной Польши к востоку от Гданьска. В лагере погибли около 65 тысяч узников. Над заключенными Штутгофа проводились медицинские эксперименты, было производство мыла из человеческих тел. В настоящее время на месте концлагеря работает музей.

На прошлой неделе “Немецкая волна” опубликовала такое сообщение:

Процесс по делу бывшей сотрудницы канцелярии нацистского концлагеря не удалось начать по плану, но он уже спровоцировал в Германии дискуссию о запоздалости и целесообразности таких судов.

Процесс по делу бывшей сотрудницы канцелярии нацистского концлагеря Штутгоф должен был начаться в четверг, 30 сентября 2021 года в городе Итцехо на севере Германии. Заседание, однако, было отложено, так как обвиняемая Ирмгард Фурхнер на него не явилась. Суд выдал ордер на ее арест, сообщил председательствующий судья Доминик Грос.

По информации СМИ, женщина попросила водителя такси, который должен был доставить ее из дома престарелых в суд, остановить машину около одной из станций метро в Гамбурге и ушла в неизвестном направлении. Только во второй половине дня полиции удалось задержать подсудимую. После врачебного освидетельствования суд решил поместить Ирмгард Фурхнер в предварительное заключение. А начало процесса, как сообщило агентство dpa, перенесено на 19 октября.

Прокуратура немецкого города Итцехо обвиняет подсудимую Ирмгард Фурхнер в соучастии в массовых убийствах, а точнее – в убийстве более чем 11 тысяч заключенных лагеря – путем помощи непосредственным исполнителям преступлений. С июня 1943-го по апрель 1945 года обвиняемая работала секретарем у коменданта лагеря Хоппе.

Ранее Ирмгард Фурхнер уже выступала на другом суде над нацистскими преступниками, но как свидетель. Она признавала, что комендант Хоппе ежедневно диктовал ей тексты приказов и прочих документов, но подчеркивала, что ничего не знала о массовых убийствах в непосредственной близости от ее рабочего места.

Суды над нацистскими преступниками запоздали

До самого начала процесса в Ицехо было неясно, сможет ли подсудимая вообще участвовать в нем: Ирмгард Фурхнер сейчас 96 лет. Суд сильно запоздал, говорят многие, в том числе сами свидетели ужасов Холокоста. Так считает, например, и Абба Наор, который в 16-летнем возрасте был депортирован из Каунаса, где жила его семья, в концлагерь Штутгоф. “Нас не водили в канцелярию концлагеря, и я не видел, как работала секретарь, – говорит Наор. – Но если она совершила преступление, почему ее не судили раньше?” По этой причине Наор, который сейчас живет в Израиле, отказался выступить истцом на суде над Ирмгард Фурхнер. “Жить с мыслью о том, что ты совершил такое преступление перед людьми, иногда тяжелее, чем отправиться в тюрьму”, – говорит он. Пожилую женщину надо уже оставить в покое, считает Наор.

Но так думают не многие выжившие в Холокосте. Об этом DW рассказывает адвокат Онур Озата, представляющий на суде интересы сразу нескольких истцов. Решение участвовать в суде принимается, как правило, не из чувства мести, отмечает он: большинству важно оказаться в зале суда и рассказать потомкам о пережитом. По словам адвоката, свидетели Холокоста часто говорят ему: “Мы просто не хотим, чтобы об этих жертвах забыли”.

Что думает адвокат Ирмгард Фурхнер

Суды над нацистскими преступниками – пусть и запоздавшие – считает правильными и адвокат подсудимой. По словам Вольфа Молькентина, “нет смысла сожалеть об упущенном времени, о том, что многие палачи ушли от ответственности – и при этом тут же заявлять, что нынешние процессы уже устраивать не стоит”.

По словам адвоката, он не собирается подвергать сомнениям высказывания свидетелей на процессе: “Наоборот, мне крайне важно создать достойные рамки для увековечивания и расследования основных преступлений”.

Суды над нацистскими преступниками продолжатся

Суд над Ирмгард Фурхнер – далеко не единственный процесс такого рода в современной Германии. В июле 2020 года в Гамбурге был осужден бывший охранник Штутгофа Бруно Д., которому в момент вынесения приговора было 93 года. И уже тогда звучал вопрос: почему эсэсовского охранника судят только сейчас?

Дело в том, что в Германии до широко известного дела нацистского преступника Ивана Демьянюка требовалось неопровержимо доказать личное участие подсудимых в конкретных преступлениях. Что по понятным причинам непросто: свидетелей осталось мало, это тоже люди преклонного возраста, после войны прошло несколько десятилетий… Но обвинение Демьянюка прокуратура ФРГ построила на том, что Собибор, где он служил охранником, был лагерем смерти, а значит, каждый охранник, каждый надзиратель был причастен к уничтожению узников. Исходя из этого судебного прецедента, позже был осужден, в частности, “бухгалтер Освенцима” Оскар Грёнинг в 2015 году. Потом очередь дошла до Бруно Д., и вот теперь – до Ирмгард Фурхнер.

Он помог спасти больше еврейских жизней, чем Оскар Шиндлер, но хотя достойные дела немецкого промышленника были известны во всем мире благодаря фильму, получившему «Оскар», немногие знают имя Яна Звартендейка, голландского торговца радиоприемниками, который помог тысячам евреев бежать из оккупированной нацистами Европы, пишет «The Guardian».

Теперь книга знаменитого голландского писателя Яна Броккена пытается открыть Звартендейка, а также других смелых чиновников, которые нарушили правила, чтобы помочь нескольким тысячам евреев, оказавшимся между нацистской Европой и Советским Союзом, от безвестности. Книга «Праведный», вышедшая в этом году на английском языке, рассказывает о том, как около 10000 мужчин, женщин и детей бежали от Холокоста.

В основе истории — Звартендейк и японский дипломат Чиюне Сугихара, которые разработали невероятный маршрут побега из Литвы в японский порт Цуруга и дальше. За 10 безумных дней лета 1940 года эти двое мужчин выдали «визы» 2139 людям. По оценкам исследователей, всего смогли бежать от 6000 до 10000 человек, поскольку женщины и дети часто путешествовали по документам родственников – мужчин. И хотя Сугихара стал национальным героем, о Звартендейке забыли. Его младший сын, бывший младенцем во время жизни в Литве, ничего не знал о действиях своего отца, пока ему не исполнилось 30 лет.

«Он никогда не говорил об этом периоде», — заметил 81-летний Роб Звартендейк в интервью из своего дома в городке Бларикум в Северной Голландии. «И всякий раз, когда подымалась эта тема, он говорил: «Ах, это не очень важно, каждый сделал бы так, если бы они были в этом положении». Что, как мы с вами знаем, неправда».

Ян Звартендейк стал дипломатом случайно. Когда в 1939 году разразилась война, он был главой местного филиала «Philips» в Каунасе, тогдашней столице Литвы, который продавал радиоприемники, граммофоны и лампочки. Жить было хорошо. Он был счастлив в браке, имел троих детей и подержанный «Бьюик».

Правительство Нидерландов в изгнании попросило Звартендейка как надежного сотрудника компании занять неоплачиваемую должность консула в Каунасе, поскольку предыдущий консул подозревался в симпатиях к нацистам. Ожидая, что ему придется помогать лишь нескольким голландским гражданам, Звартендейк вскоре оказался перед опасным выбором. Он не был прирожденным героем, пишет Броккен, но быстро принял решение помочь еврейским беженцам, которые стучались к нему в дверь: они бежали в Литву после вторжения нацистов в соседнюю Польшу в сентябре 1939 года. Во время Второй мировой войны Литва подверглась двойной оккупации Советским Союзом и нацистской Германией, но почти 10 месяцев Каунас был вольным городом.

Названый «северной Касабланкой», он был гнездом шпионов и убежищем для беженцев, спасающихся как от нацистов, так и от Советов. Ситуация изменилась, когда 15 июня 1940 года Красная Армия вторглась в Литву. Еврейские беженцы начали отчаянно искать выход. Когда к нему пришла пара беженцев с планом бегства, Звартендейк согласился написать в их паспортах, что для поездки на принадлежащий Нидерландам карибский остров Кюрасао не требуется никаких виз. Технически это было правдой, но не уточнялось, что требовалось разрешение губернатора острова. Звартендейк рассчитывал, что никто не проверит требования для въезда на крошечный остров на другом конце света. И никто этого не сделал. Эта псевдовиза открывала дверь к отъезду. Вооруженные «визой на Кюрасао», еврейские беженцы могли ходатайствовать перед Сугихарой ​​и жадными до иностранной валюты советскими властями о транзитных документах. Слухи о «Мистере Радио Филипс» начали быстро распространяться среди беженцев. Хотя они жили на расстоянии менее 300 метров друг от друга, Звартендейк и Сугихара никогда не встречались. Но иногда они разговаривали по телефону. Сугихара призвал своего голландского коллегу замедлить выдачу виз.

В то время как Звартендейк писал свою визу перьевой ручкой и заверял штампом с зелеными чернилами, Сугихара писал свою чернилами и кистью. Оба подвергались огромному риску. Сугихара бросил вызов своим боссам в Токио, в то время как Звартендейк был бы в смертельной опасности, если бы нацисты узнали об этом, когда он вернулся на свою оккупированную родину. Они также рисковали привлечь внимание советской милиции, которая заметила длинные очереди перед офисом «Philips», который служил голландским консульством.

Однажды вечером Звартендейка посетил российский офицер, который приказал солдатам заблокировать тротуар, ведущий к офису. Обвинив Звартендейка в угрозе общественной безопасности, он пригрозил немедленно закрыть консульство. Голландец предложил ему «Philishave», новую электрическую бритву, которую компания представила в 1939 году. После быстрой демонстрации устройства офицер объявил его чудом и позволил Звартендейку продолжать. Когда Звартендейк вернулся в оккупированные нацистами Нидерланды в сентябре 1940 года, причины секретности были очевидны. Тем не менее спустя много времени после окончания войны, когда масштабы Холокоста были хорошо известны, Звартендейка не чествовали.

В 1964 году он даже получил выговор от Министерства иностранных дел Нидерландов после появления газетного сообщения о таинственном «Ангеле Кюрасао». Броккен предполагает, что героизм Звартендейка мог пристыдить его современников. Звартендейк был в ярости из-за выговора, но его мучило то, что он не знал, сколько человек бежало по его визам на Кюрасао. В последующие годы, когда его здоровье пошатнулось, он не переставал интересоваться, что стало с людьми, которые стояли перед ним в том отделанном светло-коричневыми панелями офисе в Каунасе. Его сын думает, что его отец боялся, что никто не пробился дальше Сибири.

«Он, должно быть, думал, что большинство из этих людей погибли. Он, должно быть, волновался, что послал их на смерть». В 1976 году исследователи подсчитали, что 95% еврейских беженцев с бумагами Звартендейка пережили войну. Эта новость пришла в дом Звартендейков на следующий день после похорон Яна.

Конечно, для еврейских беженцев виза на Кюрасао была не простым пропуском к свободе, а началом новой болезненной одиссеи. Еврейская семья Ливер, получившая визу, пережила годы лишений, в том числе принудительный труд по изготовлению гробов в советском лагере для матери Хавы и дочери Ядзи и интернирование в США отца Авраама. Когда нацисты вторглись в Польшу, все трое покинули свой родной город Бендзин, где Авраам владел заводом по производству запчастей для велосипедов. После нескольких месяцев бегства и обморожения ноги Авраам в конце концов добрался до Каунаса. Но его жена и дочь, которые остались во Львове, были арестованы НКВД и отправлены в лагерь на Урале. Когда Авраам Ливер, наконец, добрался до Владивостока, он каждый день в течение двух месяцев ходил в управление НКВД, чтобы подать прошение об их освобождении.

Арлетт Ливер-Стюип, внучка Авраама, считает, что местная офицер НКВД была влюблена в него: «Ей нравилось разговаривать с ним, а не арестовывать». Невероятно, но его усилия окупились: Хава и Ядзя были освобождены, и семья перебралась в Японию. После нескольких лет дальнейших испытаний они в конце концов обосновались в Нью-Йорке. Для Ливер-Стюип, написавшей историю семьи, Звартендейк и Сугихара сыграли огромную роль в спасении ее бабушки, дедушки и тети. «Было легко найти информацию о Сугихаре, но мне было трудно узнать данные о Звартендейке. Несправедливость вызвала у меня эмоции, так как я все время спрашивал себя, почему один из них так знаменит, а другой практически неизвестен?» «Здесь есть место для двух героев», — заявила она. «Уважать одного и игнорировать другого это не похоже на настоящую историю».

Сугихара умер в 1986 году, через два года после того, как был признан «Праведником народов мира» – высшая награда для неевреев, которые рискнули всем ради спасения еврейских жизней. До 1997 года Звартендейку не оказывали такой чести, и это несоответствие сильно огорчило его семью. Но признание наконец-то пришло. В Нидерландах в 2018 году книга Броккена привела к официальным извинениям перед семьей Звартендейков, когда выговор 1964 года был назван «совершенно неуместным». В прошлом году тогдашний министр иностранных дел Стеф Блоквысоко оценил «исключительное партнерство» Звартендейка и Сугихары, которые «с большим риском посвятили себя человеколюбию».

Книга Броккена переведена на английский и итальянский языки и будет опубликована на семи других языках, включая французский, чешский, словацкий и русский. Автор надеется увидеть издание на литовском языке. Предыдущий издатель отказался от книги из-за возражений против приведенного в ней описания массовых убийств евреев, совершенных литовскими военизированными формированиями. Город Каунас почтил Звартендейка мемориалом перед офисом «Philips». Между деревьями подвешена спираль из 2139 паспортов. Когда наступает вечер, постоянно меняющиеся цвета — голубой, розовый и зеленый — освещают тьму.

Наверное, немногие жители литовского города Таураге знают, что когда-то в здании Таурагской окружной прокуратуры располагалась еврейская начальная школа, в которой учились 250 детей. Мемориальная доска, посвященная 100-летию школы Тарбут, была открыта в минувшую среду в рамках цикла мероприятий «Штетл в Таураге». В торжественной церемонии принял участи председатель Клайпедской еврейской общины Феликс Пуземский.

Занятия в школе, построенной в 1921 г., проводились до 1941 г. С Холокостом еврейская жизнь этого города оборвалась.

В 1947 г. в этом здании действовала русская прогимназия, в 1954 г. – музыкальная школа Таураге, в 1988 г. – вечерняя школа, а с 1996 г. здание перешло в ведение Генеральной прокуратуры.

Денис Кишиневский, ru.DELFI.lt

воскресенье, 26 сентября 2021 г.

В этом году в Литве отмечают две важных даты. 22 июня в стране началось так называемое Июньское восстание. Около 10 000 бывших военных и членов Союза литовских стрелков выступили против советской власти. Начало сопротивления было сопряжено с нападением Германии на СССР. В первые недели войны республику захлестнули погромы и убийства евреев. 23 сентября в Литве – День памяти жертв геноцида евреев, 80-ая годовщина Холокоста в стране.

На протяжении полутора месяцев литовцы делили власть с нацистами, пытаясь сохранить какую-то самостоятельность, однако стремления обрести независимость в июне 1941 года оказались связаны с Холокостом. Новоявленные борцы за свободу не призвали литовских евреев к восстанию. Новая Литва должна была стать свободной, но пронацистской. К сожалению, свободной в том числе и от еврейского населения, пишет правозащитник, поэт, публицист Томас Венцлова.

Сегодня мы знаем немало подробностей о зверствах на улицах Вильнюса, расстрелах в Понарах, каунасских погромах в Слободке и гараже “Лиетукис” – их исполнителями стали местные радикалы, – но о том, что происходило в провинции, знают немногие. Между тем в местечках и городах на севере, захваченных накануне июля, разворачивались не менее страшные события. Самые жестокие погромы и волна убийств прокатилась по регионам в июле-августе – еще до создания гетто. По состоянию на январь 1941 года в Каунасе и Вильнюсе проживало около 90 000 евреев, еще порядка 114 000 были рассеяны по другим городам и весям. В начале июля в четырех регионах было уничтожено свыше 21 000 литваков: 6 000 в Каунасе, 5 000 – в Вильнюсе, по 5 000 – в Шяуляй в Паневежисе. Такие данные приводит немецкий историк Кристоф Дикман. Убивали в основном мужчин, которые теоретически могли бы оказать сопротивление немцам. В этих преступлениях участвовала и литовская администрация, и полиция, и так называемые белоповязочники. Позднее им же и было поручено учредить гетто.

На фото: Саня Кербелис

О незаживающих ранах прошлого, трагедии литовского еврейства Шяуляй и северных регионов, роли Йонаса Норейки и невыученных уроках истории мы поговорили с главой Еврейской общины Шяуляйского округа Саней Кербелисом.

Очарованье сатаны

22 июня нацистская Германия напала на СССР. В аннексированной Литве началось вооруженное восстание против коммунистов. Основные события разворачивались в Каунасе, но до регионов вихри войны и новой реальности докатились быстро.

“Расскажу о том, что происходило в провинции – в Биржай, в Шяуляй, в Жагаре, в северных районах. По свидетельствам моих родственников, которые жили в этих местечках, притеснения и расправы начались еще до вступления сил вермахта. Многие задаются вопросом, почему евреи, как только началась война, не бежали дальше, ответ следующий – многие не верили, что немцы способны на такие зверства, ведь старшее поколение пережило германскую оккупацию в годы Первой мировой войны и тогда к еврейскому населению относились абсолютно нормально – никакого давления и сегрегации не было. Говоря же о роли местных, большинство в страшном сне не могло представить, что соседи, бывшие школьные друзья, коллеги – сограждане – выступят против них или молчаливо примут этот геноцид, разбой и убийства”, – говорит он.

Саня Кербелис подчеркивает – погромы начались еще до прихода нацистов: “Сохранилось множество свидетельств. Даже в YouTube можно найти видеозапись – на ней бывший житель Шяуляй на идише рассказывает о том, что творилось в последней декаде июня. Так вот, по его словам, еще до вступления немцев в городе на площади был убит еврей по фамилии Лурье – убит вместе со своей пятилетней дочкой. Убили его лишь из-за того, что он показал дорогу отходящей советской армии – местным радикалам этого было достаточно для того, чтобы учинить над ним расправу”.

После восстания власть перешла в руки так называемого временного правительства Амбразявичюса-Шкирпы и Литовского фронта активистов. Сохранилось множество свидетельств о том, какую роковую роль сыграло бездействие и молчаливое согласие этих организаций в судьбе каунасских евреев. Между тем ответа на вопрос, кто стоит за убийствами и нападениями в первые дни войны в провинции, нет. Сложно сказать, координировал ли их кто-то извне – таковы были общие настроения.

“Стихийные нападения были, также действовала пропаганда, распространялись соответствующие листовки, в них открыто говорилось, что во всех бедах виноваты евреи. Были даны сигналы к началу погромов, но самое главное, что поддержки со стороны руководства и сограждан не было. Скорее, напротив. Сейчас нередко спрашивают, почему евреи не сопротивлялись, но как можно было сопротивляться, если все органы власти страны настроены против себя”, – задается вопросом Кербелис.

Земля забытых евреев

В 1941 году в Шяуляйском округе насчитывалось около 14 500 евреев. Несколько тысяч из них наводнили край после того, как Клайпеда в 1939-м в результате ультиматума была отдана Третьему Рейху. Если говорить о самом Шяуляй, из 6 000 литваков, населявших город до войны, Холокост пережили около 500, в городе же осталось не больше сотни евреев. В Паневежисе до оккупации проживало около 7 000 евреев, но выжило не больше 200 человек. Сегодня их количество исчисляется десятками.

В ходе оккупации около 96 процентов еврейского населения страны – порядка 200 000 человек – погибло. Эти цифры звучат более чем красноречиво, однако числа не всегда раскрывают суть, многим они кажутся безликими и холодными. Трагедия стала статистикой, поэтому имена жертв и их истории должны звучать чаще, убежден глава Шяуляйской общины.

“Чем жили регионы? Тем же… Например, первой жертвой расправ в Биржай стал местный врач – он лечил и литовцев, и евреев. Кстати, нередко делал это бесплатно. Как он погиб? Вступился за раввина, выразил свой протест, за что и поплатился. Его вытащили из дома и расстреляли. Вместе с ним погиб и раввин… В Жагаре убивали членов спортивного клуба Макаби. По рассказам матери, евреев просто вывели на рыночную площадь, согнали в центр и стали расстреливать из пулеметов, и здесь я говорю о массовых расправах, а поодиночке стали убивать раньше, причем расправлялись с особой жестокостью. Местного раввина впрягли в телегу вместо лошади, нагрузили ее трупами и заставили везти их на еврейское кладбище. Вот, что происходило в провинции, вот, что творилось в местечках… Когда сегодня говорят и пишут о трагедии Холокоста в Литве, часто избегают подробностей и живых историй, рассказывают об этом как-то механически, делают упор на цифрах, но они далеко не всегда раскрывают суть. К слову, когда я говорил о Жагаре, опять же важно подчеркнуть, что все это делали не оккупанты, а местные. Возможно, нацисты были подстрекателями, но в городе было всего два-три немца”.

“Могу привести еще один эпизод, о котором я знаю от своей родни. Когда жагарских евреев гнали в гетто, которое просуществовало очень недолго, один из полицаев вытащил из колонны врача. Сын этого охранника болел и ему нужна была помощь, он поселил доктора у себя и держал до тех пор, пока ребенку не стало лучше. Когда тот выздоровел, он вывел еврейского врача за дом и лично расстрелял. Кстати, эта история описывается и в книжке „Garažas: aukos, budeliai, stebėtojai“. Вот, что такое Холокост, вот, что было 80 лет назад… Так вели себя соседи, с которыми евреи жили бок о бок столетиями”, – разводит руками Кербелис.

Унесенные Ветрой

История окончательного решения еврейского вопроса на территории Западной Литвы – В Шяуляй и в провинции – неразрывно связана с Йонасом Норейкой, известным также как Генерал Ветра. Норейка – одна из самых противоречивых фигур в литовской истории. Для определенной части общества он нацистский коллаборационист и преступник, для других – лидер антисоветского сопротивления, глава вооруженного подполья, борец за свободу. 3 августа 1941 года он был назначен начальником Шяуляйского округа. 5 августа будущий партизан дал указание изъять у всех евреев края движимое и недвижимое имущество. Позже приказал вывезти их из Шяуляй в Жагарское гетто – там они и погибли.

Кстати, доподлинно известно, что после отъема имущества сам новоиспеченный глава округа вместе с семьей поселился в одном из домов, принадлежавших евреям. Помимо этого, в результате раздела чужого добра Норейка получил шкафчик, пару теплых ботинок, письменный стол, две кровати с матрасами, буфет, туалетное зеркало и многое другое.

Саня Кербелис, как коренной житель этого края, хорошо осведомлен, чем жил регион, когда здесь начальствовал Йонас Норейка.

“Как я могу относиться к Норейке, если я знаю, что именно он послал моих родственников в гетто, где их расстреляли? Говорить о том, что он, дескать, не знал, что евреев ждет дальше – безбожно. Он прекрасно все знал. В августе уже все знали и видели, что происходит. Даже если принять во внимание тот факт, что он участвовал в сопротивлении против советских войск, даже если учесть то, что в 1942 году он решил противиться нацистам и включился в подпольную борьбу, не может заставить нас забыть о том периоде, когда он посылал евреев на смерть. Давайте смоделируем ситуацию: представьте, что заслуженный учитель или деятель искусств, сделавший очень много для Литвы, убил или ограбил соседа. Общество и государство должны простить ему это преступление, либо же он ответит по закону? Ответ очень простой. Все этот ответ знают, но увиливают и изворачиваются. Преступление есть преступление, а Норейка как минимум был соучастником этого преступления”.

На чужом несчастье

До войны евреи составляли около десяти процентов от всех жителей Литвы. По данным переписи от 1959 года, еврейское население сократилось до 0,9 процента, при этом часть из них прибыла из других регионов СССР, так что в действительности местных было еще меньше.

“Моей родне посчастливилось вовремя уехать, хотя им, в прямом смысле, уже стреляли в спины. В Риге они заскочили на последний эшелон, некоторые погибли… После войны родственники со стороны матери вернулись в Литву, но единственное, что они нашли, когда прибыли в Жагаре, это ямы с убитыми евреями, а в домах уже жили их бывшие соседи. К слову, они очень не обрадовались возвращенцам. Брат моей бабушки хотел забрать собаку, но добрые земляки не отдали даже ее. В городке к тому времени не было ни одного еврея. В Жагаре они не остались, переехали в Шяуляй”.

Обратная сторона трагедии литовского еврейства заключается в том, что далеко не все принимали участие в убийствах, но в дележке имущества, вещей, домов, скота, утвари, мебели участвовали десятки тысяч. Этот процесс был организованным – им заведовала местная администрация и полиция. По мнению историка Дикмана, Литва выделялась на фоне других оккупированных территорий бывшего СССР тем, что здесь шла самая активная и самая крупная кампания по разделу чужой собственности. К слову, не только еврейской, но и, например, польской.

Множество жителей Литвы не выдержали испытания деньгами, позарились на чужое имущество, поддались очарованью сатаны и, таким образом, косвенно стали соучастниками преступлений против человечности. Лев Толстой не зря говорил, что война раскрывает истинную сущность человека. К сожалению, во многих случаях она вскрывает и темные стороны.

В 2012 году канадская литовка Юлия Шукис выпустила дневник праведницы мира Оны Шимайте – библиотекаря Вильнюсского университета. В годы немецкой оккупации она помогала евреям выжить, спасала детей, книги, помогала узникам бежать, подделывала документы, проносила в гетто еду и оружия. Помимо прочего, она была одной из тех, кто пытался сохранить ценные вещи, имущество. Часть из них Шимайте передала своим знакомым литовцам, но каково было ее разочарование и удивление, когда после войны те отказались вернуть вещи законным хозяевам – тем немногочисленным счастливчикам, которым все-таки удалось выжить.

«Люди, живущие в местечках и в городах, должны чаще задавать себе вопрос, а откуда у нас в доме антикварная мебель, серебряные ложки, сервизы и тому подобное… Если бы государство понимало, если бы власти и общество осознавало свою ответственность, то мемориальных досок и названий улиц в честь Норейки, Шкирпы, Крикштапониса и других не было бы. Хотелось бы, чтобы память о Холокосте не ограничивалась торжественными речами раз в год у мемориала в Понарах», – говорит Кербелис.

Проф. Пинхос Фридберг,

Вильнюс

Литовские порталы меня не печатают. И правильно делают!

Ну, скажите, зачем печатать человека, который все свои высказывания  подтверждает скан-копиями не всегда приятных документов (см. мою статью «Спасённая Раманаускасом-Ванагасом еврейка»… «чего доброго, не еврейка»)?

*     *     *

23 сентября 1943 года – день ликвидации Вильнюсского гетто. В одной из ям Понар (Панеряй) нашли свой вечный покой мои бабушка, дедушка и еще 26 близких родственников со стороны матери. Некоторых из них вы видите на чудом сохранившейся фотографии 1932 года (мама под часами)

23-е сентября стало в Литве «Днем памяти жертв геноцида евреев».

Вчера по этому поводу в Панеряй прошли памятные мероприятия.

Не буду скрывать: с 2012 года (год помпезного перезахоронения бывшего временного премьер-министра Временного правительства Литвы Юозаса Амбразявичюса-Бразайтиса) участия в этих памятных мероприятиях не принимаю. Мои моральные принципы не позволяют мне участвовать в мероприятиях вместе с людьми, которые оплакивали человека, подписавшего документ, в котором говорится, цитирую:

«Кабинет министров, принимая во внимание, что евреи на протяжении веков экономически эксплуатировали литовскую нацию, душили её морально, а в последние годы под покровом большевизма развернули широкую борьбу против независимости Литвы и литовской нации,-постановил с целью пресечения этой порочной деятельности евреев и защиты литовского народа от такого вредительского влияния принять следующие правила…»

Теперь я посещаю Понар один или с друзьями перед йом кипэр (идиш: Судный  День).

*     *     *

Настало время пояснить слова, вынесенные в заголовок статьи. Цитирую информацию с сайта Сейма Литвы:

Перевод:

Сейм отметил день геноцида евреев Литвы и 80-летие начала Холокоста в Литве

23-е сентября 2021 г., сообщение для прессы

Отмечая День геноцида евреев в Литве и 80-ю годовщину начала Холокоста в Литве, Сейм призвал муниципалитеты страны отметить все места массовых убийств евреев, привести в порядок старые еврейские кладбища, установить указатели к ним и информационные стенды, а также предложил назвать улицы, скверы и школы именами Праведников Мира.

За резолюцию Сейма (проект № XIVP-869 (5)) единогласно проголосовали 64  члена Сейма. Инициатор резолюции – депутат Сейма Эмануэлис Зингерис.

На первый взгляд в этом тексте ничего крамольного нет. Но это только если читать «по диагонали». За резолюцию проголосовало всего шестьдесят четыре  депута. А в Сейме их сто сорок один.

Позвольте спросить: а что в этот момент делало оставшееся большинство (семьдесят семь!!!) депутатов Сейма? Отсутствовали по уважительной причине, или это был сознательный бойкот темы?

Как чудом переживший Холокост я хотел бы получить ответ на этот волнующий меня вопрос.

P.S. Хочу отметить «курьезные» высказывания, опубликованные на некоторых крупнейших порталах. Вот фотокопия одного из них:

Перевод заголовка:

И. Шимоните: Холокост не есть трагедия еврейского народа. Это трагедия Литвы и мира.

Подумал было, что вижу очередной журналистский ляп. Оказалось нет, в тексте те же слова Премьера стоят в кавычках, то есть – это прямая цитата:

Допускаю, словами «Холокост не есть трагедия еврейского народа» г-жа Шимоните не предполагала никого обидеть. Хотелось бы понять, почему редакторы крупнейших порталов не обратили внимания на оскорбительность этой стилистической ошибки. Ведь достаточно было вставить в фразу всего одно слово (Холокост не есть трагедия  только еврейского народа), и тогда мысль Премьера потеряла бы странную двусмысленность.

Печатается по просьбе автора.

В пятницу премьер-министр Ингрида Шимоните в Шедуве (Радвилишкский район) почтила память жертв Холокоста.

“К сожалению, мы не можем изменить прошлое, однако очень важно, чтобы мы о нем помнили, восстанавливали и берегли сохранившееся уникальное культурно-историческое наследие евреев Литвы”, – сказала И. Шимоните.

Она посетила в пятницу три места массовых убийств евреев – в Пакутянском и Ляудишкском лесах, побывала у памятника скульптора Ромуалдаса Квинтаса, посвященного всем евреям Шедувы, а также на месте синагог Шедувы.

Глава правительства интересовалась музеем “Исчезнувший штетл”, который строится на частные средства возле уже приведенного в порядок Старого еврейского кладбища. Руководителя проекта “Исчезнувший штетл”, учредитель Мемориального фонда евреев Шедувы Сергей Канович.

“Исчезнувший штетл” – не имеющий аналогов в мире музей истории, культуры и памяти литвакских местечек. С помощью новейших технологий музей представит историю, культуру и быт еврейского местечка – штетла – Литвы, расскажет истории людей, которые жили в Шедуве, а также о полном уничтожении городка в годы Холокоста. Планируется, что музей “Исчезнувший штетл” откроется в Шедуве в 2023 году.

Шедува была классическим еврейским штетлом Литвы. Около 100 процентов ее жителей были литваки.

На старом еврейском кладбище Шедувы была похоронена прапрабабушка бывшего премьер-министра Израиля Беньямина Нетаньяху, из этого местечка родом мать главы Иерусалимского бюро Центра С. Визенталая – Эфраима Зуроффа.

В четверг – в День геноцида евреев Литвы и 80-летия начала Холокоста в стране – парламент страны призвал муниципалитеты увековечить все места массовых убийств евреев и привести в порядок старые еврейские кладбища.

Парламентарии 64 голосами “за” приняли соответствующую резолюцию, инициатором которой выступил консерватор Эмануэлис Зингерис. В документе отмечается, что в общественном пространстве не должно быть памятников тем, кто сотрудничал с нацистской и советской властями, их именам не место в образовательных программах.

“Необходимо продолжать установление имен погибших во время Холокоста евреев”, – говорится в резолюции. Сейм также призывает назвать именами Праведников народов мира улицы, скверы и школы. Вильнюсскому городскому муниципалитету предлагается назвать одно из общественных пространств именем спасшего тысячи евреев японского консула Чиюне Сугихары.

В этом году исполняется 80 лет с начала Холокоста в Литве. Кроме того, 23 сентября отмечался Национальный День памяти жертв Холкоста. В этот день в 1943 году было ликвидировано Вильнюсское гетто.

Холокост не является трагедией одного лишь еврейского народа, это трагедия Литвы и всего мира, заявила премьер-министр страны Ингрида Шимоните на проходившем в вильнюсском сквере Руднинку мероприятии в память жертв геноцида евреев Литвы, которое было организовано Международной комиссией по оценке сталинского и нацистского оккупационных режимов в Литве.

“То, что произошло, не является трагедией еврейского народа, это трагедия всех проживавших и проживающих в Литве народов, всего государства, и конечно, трагедия всего мира, поскольку мир лишился уникальных личностей, мир лишился огромного потенциала, мир лишился возможных открытий и решений”, – сказала И. Шимоните собравшимся.

Глава кабинета министров добавила, что “хочется верить, что это зло, время безумия больше никогда не повторится”.

“Все же, насилие, призывы к ненависти не исчезли. Часто они основываются на самых абсурдных теориях заговора и абсурдных измышлениях, поэтому мы обязаны сделать все, чтобы трагедия ХХ века никогда не повторилась”, – подчеркнула премьер-министр Литвы.

Сегодня, 23 сентября, в Панеряй состоялось памятное мероприятие, посвященное Дню геноцида евреев Литвы и 80-летию начала Холокоста в Литве. В нем приняли участие первые лица государства, иностранные дипломаты, представители Еврейской общины (литваков) Литвы, учащиеся школ, учителя, общественность.

В своей речи председатель парламента Виктория Чмилите-Нильсен заявила, что «примеры спасителей евреев должны стать важной частью просвещения общества и политики будущего».

“Евреев спасали и простые люди в разных уголках Литвы, и президент Казис Гринюс – это важно, об этом недостаточно говорят”, – отметила В. Чмилите-Нильсен.

Председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски подчеркнула, что почти восемьдесят лет общество молчало, и это помогло нацистским коллаборантам избежать правосудия.

“Почти восемьдесят лет в Литве молчали. Молчали по причине страха, неизвестности, равнодушия (…) Молчала память соседей, молчала и память тех, кто видел, слышал, наблюдал.  Особенно усердно молчали те, кто содействовал убийствам – их молчание многим помогло избежать правосудия”, – сказала Ф. Куклянски.

По ее словам, обществу не хватает просвещения и многого другого, что помогло бы помнить и осознать трагедию.

“К чему это молчание привело? К тому, что часть общества до сих пор не может осознать произошедшую трагедию, планомерное и последовательное уничтожение сотен тысяч граждан Литвы еврейского происхождения. Нечего удивляться, не одно поколение выросло, почти ничего не зная о трагедии литовских евреев – не хватает последовательного обучения, не хватает учителей, которые могли бы рассказать об истории евреев своего городка, не хватает и общественного согласия о том, что произошло”, – сказала глава ЕОЛ.

Рина Жак, Израиль

Сергей Константинов, stmegi.com

Вена, небольшая квартира, где на книжных полках, столах и на стульях – папки, папки, выписки, копии, бумаги…  Симон Визенталь и в самом деле предпочитал работать дома, хотя в австрийской столице у него с 1961 годы был офис – Центр документации Ассоциации еврейских жертв нацистского режима.

Туда приходили письма, в которых пережившие Холокост переносили на бумагу из своей памяти имена и деяния творивших зло нацистов.

Основываясь на этих свидетельствах, на разговорах, интервью, на данных архивов, библиотек, на полунамёках политиков и представителей разведок, высокий, всё ещё поджарый человек, разбирая нечёткий почерк, пользуясь лупой, не вставая со стула шёл по следу бежавших «крысиными тропами» гитлеровцев и их пособников.

Уроженец Бучача, появившийся на свет в 1908 году, учившийся на архитектора и ставший живой легендой среди тех, кого убийственной волной накрыла Шоа, сам побывал в 13 лагерях. Мать Визенталя сгинула в газовой камере, жену удалось спасти с помощью связей среди поляков и немцев. Его посылали на расстрел, назначали хоронить тела загубленных, он не понаслышке знал, что такое побег и облава, он шагал, хромая, опираясь на черенок лопаты и не рассчитывая дойти, маршем смерти… Свобода встретила его в лагере Маутхаузен в виде американских танков.

Заключённые бежали к ним навстречу, а он был так слаб, что не смог дойти. Назад в барак пришлось ползти на четвереньках.

Однако через три недели Симон добился встречи со штатовскими контрразведчиками и предоставил им список имен и примет нацистских палачей – всех, кого он запомнил, встречал и знал лично – более 300 человек. Понятно, что этот список Визенталь составлял заранее, в уме.

Он стал переводчиком при подразделении, откомандированном на арест военных преступников и, впервые увидав, как ведут под конвоем тех, кто ещё пару месяцев назад мог безнаказанно издеваться над ним и его товарищами по несчастью, испытал почти религиозный экстаз. Есть, есть справедливость на этом свете! Б-г не оставил народ свой!

Но потрясение от пережитого было настолько сильным, что вылилось в кошмары: снова и снова его ловили, снова перед глазами сцены гибели знакомых и ухмылки палачей.

«Я должен был любой ценой избавиться от этого, – скажет позже Визенталь своему биографу, — и наконец понял, что могу и что должен сделать».

Он открыл охоту на беглых нацистов, когда большая часть государственных мужей, чиновников оккупационной администрации и даже израильских политиков не прочь была задвинуть память о былом в самый дальний и пыльный угол сознания. Ну, право, война закончилась, государство Израиль – вот оно, добилось признания, выстояло и ждёт своих граждан! Возвращайтесь на Землю Обетованную и живите!

И тут раздался одинокий сначала голос Визенталя:

– Постойте, а как же Холокост? Как же все убитые и их убийцы? Одним – вечная память, другим – возмездие!

Он был один против многих – важных и власть имущих. Но Симон ничего и никого больше не боялся – его страх давно умер. То ли когда Визенталь лежал под досками пола, в убежище, сжимая рукоять пистолета и просто ждал: найдут, ни найдут… То ли раньше, когда вместо казни его, уже голого, отправили к коменданту лагеря…

С Визенталем пришлось считаться и американцам, и австрийцам, и немцам, и израильтянам.

Симон первым поднял вопрос о евреях, сотрудничавших с властями Третьего Рейха в качестве членов самоуправления в гетто. Ему удалось добиться лишь проведения своеобразных судов чести над этими людьми.

С немцами было проще. Лично Визенталем и его помощниками пойманы и преданы суду: Франц Штангль, комендант лагерей смерти Треблинка и Собибор, где были отравлены в газовых камерах, расстреляны и замучены 750 тысяч человек, Хельмина Браунштайнер — убийца детей в концлагере Майданек, Карл Зильбербауэр — офицер гестапо, арестовавший 14-летнюю Анну Франк и её семью в Амстердаме. Несколько раз Симону удавалось поднять след «доктора Смерть» – Йозефа Менгеле. Крупные фигуры. Менее известных, но не менее жестоких, кто встретил благодаря Визенталю правосудие, насчитывается более 1000.

Он же первым сообщил «Моссаду», что Адольф Эйхман, отвечавший за окончательное решение еврейского вопроса, скрывается в Аргентине. До этого одного из главных палачей евреев искали на Ближнем Востоке и в горах Австрии.

В конце жизни, отойдя от дел в 92 года, Визенталь, напишет:

«Я сделал, что мог. Будущие убийцы предупреждены: они нигде не найдут покоя»…

Помимо поиска гитлеровских палачей в первые послевоенные годы Симон много и успешно сотрудничал с организацией «Джойнт» и разными еврейскими комитетами, помогая найти выживших и воссоединиться семьям.

Он поддерживал не только евреев. Пожилой австрийке, помогавшей ему с хозяйством, он вернул сына, оказавшегося в одном из лагерей для перемещённых лиц.

Но главным делом Симона стал неустанный поиск творивших зло нацистов.

Его имя превратилось в своеобразный бренд, и в 1977 году был основан Центр Симона Визенталя со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе, который занимается сохранением памяти жертв Холокоста и борьбой с антисемитизмом.

Поклонники фюрера отвечали Симону лютой ненавистью. В доме Визенталя один стеллаж полностью занимали папки с письмами, содержащими угрозы и обещание расправы. А летом 1982 года у дверей его дома взорвали бомбу. С тех пор там постоянно дежурил наряд полиции.

«Видно, сильно я им насолил», – говаривал Симон.

Последним нацистом, к поимке которого он приложил руку, стал унтерштурмфюрер Юлиус Вьель, осужденный в 2001 году за расстрел семерых еврейских заключенных.

«Я пережил их всех», – заявил тогда Визенталь, – «Оставшиеся слишком стары и слабы, чтобы предстать перед судом. Моя работа завершена».

Ещё в 90-е началась кампания по очернению Визенталя. В газетах то и дело проскальзывали публикации, обвинявшие его в мошенничестве, в личных коммерческих интересах, в фальсификации фактов. Может быть потому, что меньше осталось живых свидетелей, а Симон реже обращался в суды. Раньше все подобные дела он выигрывал.

Приходил ли ему на память разговор с одним из офицеров СС?

Тот спросил у Визенталя:

– Если ты выживешь, еврей, что ты расскажешь обо всём этом?

– Правду, – ответил Симон.

– Правду? Ты дурак, еврей, тебя назовут лжецом! Люди просто не захотят верить, что человек на такое способен!

Жизненный путь Симона Визенталя закончился 20 сентября 2005 года. Его прах покоится в Герцлии.

Израильский дипломат Ашер Бен-Натан, причастный к поимке Эйхмана и лично знавший Симона, так оценил его труды:

«Имя Визенталя превратилось в символ. Он много ездил по миру, выступал с лекциями, писал книги, постоянно напоминая людям о катастрофе и о том, что убийцы живут среди нас. Благодаря ему укрывшиеся от возмездия нацистские преступники жили с ощущением, что рано или поздно за ними придут».

Один приятель спросил Симона – а зачем он ищет нацистов? Это опасно и неприятно, а можно было бы открыть архитектурную контору! Строительный бум! Такие, мол,  возможности при твоём имени и связях!

«Я верующий человек, – ответил Визенталь, – И когда там, за гранью, погибшие в Холокост люди спросят меня – что ты делал всё это время? Я хочу ответить – делал всё, чтобы вас не забыли».

vesti.co.il

Историки продолжают спорить о числе жертв Холокоста. Некоторых смущает его точность. А как в действительности подсчитали погибших? Объясняет специалист Института изучения Холокоста при университете Бар-Илан д-р Йоэль Раппель – основатель и руководитель архива Эли Визеля в Бостоне (США):

Социологический опрос, проведенный исследовательским центром Пью (Pew Research Center), обнаружил, что лишь 45% взрослых американцев знает, что в годы Второй мировой войны нацистами были уничтожены около 6 миллионов евреев. Остальные респонденты высказывали разные версии – от миллиона до трех. Можно, разумеется, задаться вопросом, что делать с подобным невежеством в отношении одной из самых страшных трагедий в истории человечества. Однако не менее важно выяснить происхождение страшной цифры, ставшей универсальным символом зла – “6 миллионов”. Действительно ли нацистами были убиты именно 6 миллионов евреев? Возможно, их было больше, как считают некоторые историки. Или меньше, как полагают другие исследователи. Насколько вообще важна в данном случае подобная математическая точность?

Проблематичность идеи определения точного количества жертв Холокоста проявилась еще в 1960 году, во время подготовки к судебному процессу над Адольфом Эйхманом. Тогда юридический советник израильского правительства Гидеон Хаузнер, выступавший в роли главного государственного обвинителя, заявил следующее: “Мы ожидаем дискуссии по поводу количества жертв Холокоста. В народном сознании число 6 миллионов приобрело практически священный статус. Между тем доказать точность этой цифры весьма непросто. Она не фигурирует ни в одном официальном документе”.

Фильм режиссера Давида Фишера “Круглое число”, который будет показан на Иерусалимском кинофестивале, а позднее на 8 канале кабельного телевидения HOT, поднимает эту проблему со всей остротой. А дискуссия между известными исследователями Холокоста (Иегуда Бауэр, Дина Порат, Омер Бартов, Хана Яблонка и др.), свидетельствует о том, насколько полярными могут быть мнения даже среди серьезных историков. Профессор Дина Порат настаивает на каноническом числе, профессор Бауэр убежден, что точное число вообще не имеет никакого значения, а профессор Хана Яблонка выступает с утверждениями, которые невозможно доказать.

Правнук выжившей в Освенциме Лили Эберт, ставшей недавно настоящей звездой преимущественно молодежного сервиса TikTok поделился в соцсетях интересной историей о том, как его прабабушка нашла родственников американского солдата, который ее освободил из Бухенвальда, пишет The Jerusalem Post.

16-летний Дов Форман рассказал, что однажды прабабушка показала ему банкноту союзных военных властей (Alliierte Militärbehörde), на которой было написано несколько строк с пожеланием удачи, подаривших еврейской девушке, едва не погибшей в концлагере, надежду на лучшую жизнь после войны.

«Начало новой жизни. Удачи и счастья», было написано по-английски на банкноте, которую подарил ей американский солдат-еврей, «помощник капеллана Гершеля Шехтера», как он подписал банкноту.

Шехтер был американским ортодоксальным раввином, который служил капелланом в VIII корпусе Третьей армии вооруженных сил США, освобождавших Западную Европу от фашистов. В частности, он был среди участников освобождения концлагеря Бухенвальд 11 апреля 1945 года, где впоследствии помогал бывшим узникам и руководил религиозными службами. Кроме того, Шехтер, по некоторым данным, занимался переселением оставшихся в живых, одним из которых был, в частности, сирота и будущий лауреат Нобелевской премии, писатель Эли Визель.

Недавно Дов Форман побывал в студии телепрограммы «Доброе утро, Британия», где рассказал предысторию этой трогательной встречи с прошлым: «Я помню, сказал в шутку  Лили, что найду этого солдата в течение 24 часов. Я опубликовал снимки, твит стал вирусным, и это превратилось в международную охоту на солдата. В результате мы нашли его через 8 часов. Это был невероятно особенный момент».

Форман поделился на своей странице в Twitter тремя фотоснимками. На одном из них была Лили вместе с солдатом, на втором – сама банкнота, на третьем – увеличенная надпись на ней.

После того, как пост Дова Формана в Twitter с этой историей и фотографией банкноты стал виральным, набрав более 15 000 лайков и 2 000 ретвитов, Форман получил отклики со всего мира. В результате этого резонанса выяснилось имя неизвестного солдата, который подарил Лили купюру с пожеланиями.

Им оказался рядовой Хейман Шульман из Нью-Джерси, который, к сожалению, скончался семь лет назад. Однако, благодаря успеху поста, Лили и Дов получили возможность пообщаться с семьей ветерана, чтобы поблагодарить их за его доброту.

Ранее мы сообщали, что аккаунт 97-летней пережившей Холокост Лили Эберт с ее рассказами о пережитой трагедии и убитых в Освенциме родственниках набрал более миллиона подписчиков на платформе обмена видеороликами TikTok, которой пользуется преимущественно молодежь.  А на прошлой неделе в издательстве «Макмиллан» вышла ее биографическая книга «Клятва Лили: как я пережила Аушвиц и нашла в себе силы жить», предисловие к которой написал Принц Уэльский Чарльз.

Илья Бец, jewish.ru

Вот уже 70 лет Мэри Кац Эрлих молится за семью литовцев, которые спасли её от нацистов – хотя их самих за это ненавидели, избивали и чуть не расстреляли.

Я родилась 12 января 1929 года в литовском местечке Гедрайчяй Укмергского района. Там жило-то всего 500–700 человек, почти все – евреи. Однако это не мешало моему отцу Исраэлю держать небольшой магазинчик, а моей матери Берте управлять пекарней. Мы же, дети, я и мой старший брат Лейбл, просто радовались жизни, играли в саду. У нас было много друзей, но одни из самых лучших – это Ауримас, Мейле и Эгле Рузгисы с хутора Дуденай, расположенного в семи километрах от нашего дома.

Мы обожали те дни, когда нужно было идти к Кацам за хлебом. И я, и моя сестра Мейле, и брат Ауримас. Жили мы бедно. Наш отец Каролис умер молодым, ему было всего 32 года. Мать Леокадия в свои 22 года осталась вдовой с тремя маленькими детьми-погодками на руках. Денег постоянно не хватало. Но в пекарне Кацев это не было проблемой – они либо давали нам в долг, либо просто кормили задаром. И пока мама решала в пекарне дела, мы играли с Мэри в саду.

Эгле Рузгайте

В июне 1941 года наша жизнь изменилась навсегда. Нацисты стали убивать евреев, им в этом охотно помогали литовские коллаборационисты. Сначала немцы схватили моего брата – и тем же вечером расстреляли. Потом пришли за моим отцом, арестовали, бросили в тюрьму. Когда его ночью вывели в лес вместе с другими заключенными евреями, он понял, что их ведут на расстрел. И бросился бежать. На его счастье, за кустами было озеро – он нырнул в него с обрыва и избежал пуль, которые градом сыпались ему вслед. Выбравшись на другом берегу, он попросил укрытия у какой-то женщины на ферме. Та согласилась его спрятать, но в обмен на большие деньги. Тогда папа передал нам с матерью весточку: наказал собрать деньги и найти его. Когда мы вновь воссоединились на ферме у этой женщины, отец сказал, что наутро нужно уходить – он не доверял хозяйке, был уверен, что, получив деньги, она тут же сдаст нас всех нацистам. Так и произошло – женщина позвонила в местную полицию. Благо нам удалось бежать. Скрывшись глубоко в лесу, мы застыли в недоумении, не зная, куда идти. И тут я предложила идти на хутор к Рузгисам.

В середине июля 1941 года мы услышали ночью стук в окно. Это были Кацы. Моя мама изначально сомневалась, стоит ли соглашаться на их просьбу спрятать их – она понимала, что это грозит расстрелом. И все-таки мы, дети, ее уговорили. Кацев мы спрятали в кладовке без окон, там была небольшая отдельная комнатка для копчения мяса. Под комнаткой был крошечный погреб – туда и спускались Кацы при малейшей опасности. Они там еле умещались, да что там – еле дышали. Мы с сестрами кормили их и поили. Рассказывали обо всех новостях. Так мы провели 3,5 года.

Ауримас Рузгис

Однажды Леокадия пришла вся в слезах: «Соседи шепчутся, что мы прячем евреев! Что нам делать?» Она настолько переживала за своих детей, что действительно была готова выставить нас в тот момент на улицу. И вновь ее дети уговорили ее оставить нас еще на чуть-чуть. Я не знаю, были ли в мире дети лучше – они так хотели, чтобы мы с родителями выжили.

И все-таки кто-то из соседей донес на нас. Мы с сестрой были в тот день дома одни: брат был в школе, мама – где-то по своим делам. И тут – машина, набитая немцами, собаками и оружием. Мы успели сообщить Кацам, что пора в убежище, но нацистов встретили бледные как смерть, на трясущихся ногах. «Где они?» – заорали с порога нацисты. Мы изобразили абсолютное удивление: «Кто? Мы дома совершенно одни!» «А ну не врать!» – и тут нацист с размаху ударил мою сестру. Дальше они не обращали на нас уже никакого внимания. Нашли кладовку, а под ней и погреб. Когда они вывели из-под пола Кацев, мы были уверены, что всех нас сейчас на месте расстреляют. Но нет, Кацев забрали в тюрьму в Укмерге. Туда же отвезли вскоре мою мать.

Эгле Рузгайте

Дети Леокадии продали последнее в доме, чтобы хоть как-то задобрить тюремных охранников и попросить у них защиты для нас. Это спасало нас на протяжении полугода. А потом, при приближении Советской армии, нас всех отпустили. Первой, кого мы с родителями увидели на пороге тюрьмы, была Леокадия. Она ждала нас. Мы все вместе, вчетвером, вернулись к ней в дом. Дети были счастливы нас увидеть – мы обнимались и плакали. Конечно, ведь мы уже были одной семьей. А вот возвращаться в Гедрайчяй было грустно. Всю семью моей матери убили: мои дедушка с бабушкой, дяди и тети, двоюродные браться и сестры – все погибли.

Нам же было страшно продолжать жить в Дуденай – все соседи знали, что мы прятали евреев. И мы пошли к Кацам. И стали жить вместе. Но вскоре они уехали – сначала в Израиль, а потом в США. Дом они оставили нам. Одна из моих племянниц до сих пор продолжает там жить.

Ауримас Рузгис

Благодаря Рузгисам я осталась в живых и смогла создать большую семью. Каждый мой ребенок и каждый мой внук знает про подвиг Леокадии и троих ее детей – Ауримаса, Мейле и Эгле. Они сделали возможной нашу семью, и они и сами часть нашей семьи. Надеюсь, мы когда-нибудь сможем вернуть им хоть толику того, что они сделали для нас. Они настоящие хранители, ангелы-хранители.

Последний раз Эгле и Ауримас Рузгисы видели Мэри в 1945 году. Однако в 2011 году Еврейский фонд праведников – Jewish Foundation for the Righteous (JFR) – организовал их встречу в Нью-Йорке. Позже по мотивам их истории был снят короткий документальный фильм «Вдова и ангелы», который и лег в основу этой статьи. Посмотреть фильм на английском можно на странице JFR в Facebook.

Госсекретарь США Энтони Блинкен 16 августа выразил обеспокоенность недавним принятием в Польше закона, который серьезно ограничит притязания на собственность, конфискованную государством после Второй мировой войны, сообщает «The Times of Israel».

В заявлении от имени высокопоставленного американского дипломата говорится, что администрация Байдена «вновь заявляет о своей озабоченности» и «глубоко сожалеет о законах, подписанных президентом Польши Анджеем Дудой в субботу». «Мы настоятельно призываем польское правительство проконсультироваться с представителями пострадавших сторон и разработать четкую, эффективную и действенную правовую процедуру для урегулирования претензий по конфискованному имуществу и обеспечения справедливости для жертв», – заявил Блинкен. «В отсутствие такой процедуры этот закон нанесет вред всем польским гражданам, чья собственность была несправедливо отнята, в том числе польским евреям, которые стали жертвами Холокоста».

Блинкен также призвал внести поправки в недавно принятый закон, который вынудит «Discovery Inc.», американского владельца крупнейшей частной телекомпании в Польше, продать свои польские активы, что рассматривается как посягательство на независимость СМИ в стране. Законопроект не позволит неевропейским компаниям владеть контрольными пакетами акций польских медиакомпаний. На практике это затрагивает только TVN, в который входит TVN24, новостной канал, который критикует националистическое правое правительство и разоблачает прегрешения со стороны польских властей. «В случае принятия в нынешней форме закон может серьезно повлиять на свободу СМИ и климат для иностранных инвестиций», – заявил Блинкен.

16 августа Польша отозвала своего посла в Израиле через два дня после того, как Иерусалим сделал то же самое, из-за польского закона, ограничивающего реституцию имущества, изъятого во время Второй мировой войны, который израильтяне назвали «антисемитским». Варшава заявляет, что это укрепит правовую определенность на рынке недвижимости, но критики закона говорят, что это несправедливо по отношению к людям с законными претензиями, включая переживших Холокост и их семьи.

Польский закон, подписанный Дудой 14 августа, устанавливает 30-летний срок для обжалования конфискации имущества, что будет означать, что незавершенные дела о конфискации имущества коммунистической эпохи будут прекращены. Это касается претензий на собственность поляков, евреев и других лиц.

Во время Второй мировой войны в оккупированной нацистами Польше были убиты около трех миллионов польских евреев, 90% еврейской общины страны. После войны коммунистические власти национализировали огромное количество собственности, которая оставалась бесхозной, потому что ее владельцы были убиты или бежали. В то время как закон распространяется как на еврейских, так и на нееврейских заявителей, участники кампании говорят, что евреи пострадают непропорционально больше, потому что они часто опаздывали с подачей исков после войны.

Польша заявила, что отзыв посла стал ответом на «недавние неоправданные действия Государства Израиль, включая необоснованное решение о понижении уровня дипломатических отношений» и «неприемлемые заявления» министра иностранных дел Яира Лапида. Израиль уже заявил Польше 14 августа, что ее посол Марек Магеровский, который находится в своей родной стране в отпуске, не должен возвращаться в еврейское государство. «Решение о постоянном уровне польского дипломатического представительства в Израиле будет принято в ближайшие дни», – говорится в заявлении Польши, добавив, что Варшава также не будет направлять заместителя посла. Посольством в Тель-Авиве будет временно управлять «другой сотрудник».

14 августа Лапид отозвал посланника Израиля в Польше из-за нового закона, который он назвал «аморальным и антисемитским». 16 августа Польша заявила, что рассматривает возможность приостановки ежегодных поездок израильской молодежи к памятным местам Холокоста. Каждый год тысячи израильских старшеклассников едут в Польшу, чтобы почтить память жертв Холокоста, посещая места, связанные с геноцидом европейского еврейства, такие как концлагерь Аушвиц-Биркенау.

Президент Европейского еврейского конгресса (ЕЕК) Вячеслав Моше Кантор осудил президента Польши за подписание закона о реституции, фактически блокирующего иски о реституции имущества, изъятого у евреев нацистами, назвав его дискриминационным и аморальным, сообщат пресс-служба ЕК.

«Этот закон недемократичный, несправедливый и аморальный. Он не привносит порядок в хаос, как утверждает президент Дуда, он узаконивает то, что должно быть вне закона, и просто легализует воровство. У президента была возможность исправить ошибку парламента, он мог продемонстрировать моральную чистоту и лидерство, но предпочел этого не делать», – отметил Кантор.

По его словам, новый закон подчеркнет обособленность позиции Польши как единственной страны в регионе, которая делает невозможной реституцию имущества, украденного во время Холокоста, и нарушает свои международные обязательства». «Возмутительно, что в соответствии с этим жестоким, неправомерным и дискриминационным законом те, кто пережил Холокост, в последние годы своей жизни по-прежнему будут лишены права на осуществление правосудия. Польша была местом, где до войны проживало большинство евреев, и где основная их часть была уничтожена во время нацистского геноцида. Все, о чем мы просим, — это правосудие и порядочность. И оба эти понятия серьезно скомпрометированы новым законом», – подчеркнул президент ЕЕК.

В 2009 году Польша подписала Терезинскую декларацию по активам времен Холокоста и связанным с ними вопросам – соглашение об устранении экономической несправедливости, с которой столкнулись жертвы нацистских преступлений. Европейский еврейский конгресс (ЕЕК) учрежден в 1986 году, он является единственным представительским органом еврейских общин всей Европы. ЕЕК работает с национальными правительствами, институтами Европейского Союза и Советом Европы.

Штаб-квартира ЕЕК расположена в Брюсселе. ЕЕК объединяет и координирует работу более 40 национальных еврейских общин в Европе, насчитывающих более двух миллионов евреев.