Дорогие друзья,

Еврейская община (литваков) Литвы приглашает

на открытие выставки живописи Сергея Лисера

30 января в 15.00 

Кафе ЕОЛ “Лавка Бейгелей”, Вильнюс, ул. Пилимо, 4

Послы Германии в Израиле и Израиля в ФРГ выступили с совместным обращением против отрицания Холокоста. Глава МИД ФРГ напомнила, что ответственность за уничтожение евреев лежала и на чиновниках МИД нацистской Германии.

Посол Германии в Израиле Сузанне Вазум-Райнер и посол Израиля в Германии Джереми Иссахарофф выступили с обращением против отрицания Холокоста, объявив, что в четверг, 20 января, они инициируют резолюцию Генеральной ассамблеи ООН, отвергающую и осуждающую любое отрицание Холокоста. Об этом дипломаты написали в совместной статье, опубликованной в тот же день в немецкой газете Tagesspiegel и израильской “Маарив”.

“Эта резолюция должна стать знаком надежды и мотивации для всех государств и обществ, которые выступают за разнообразие и толерантность, стремятся к примирению и понимают, что память о Холокосте необходима для предотвращения повторения подобных преступлений”, – указали послы Германии и Израиля в статье, написанной по случаю 80-й годовщины Ванзейской конференции, на которой представители нацистского режима обсуждали “окончательное решение еврейского вопроса” – уничтожение еврейского населения Европы.

По словам дипломатов, отрицание исторических фактов Холокоста – это не только атака на жертв истребления и их потомков, на евреев всего мира и на государство Израиль, но также и нападение “на основное условие мирных обществ и мирного сосуществования во всем мире”.

Бербок напомнила об ответственности за Холокост чиновников МИД нацистской Германии

Между тем министр иностранных дел ФРГ Анналена Бербок напомнила, что ответственности за Холокост лежала и на чиновниках МИД нацистской Германии, которые “поставили себя на службу преступлениям и геноциду нацистского режима”. “Таким образом, они стали соучастниками и пособниками несправедливости”, – заявила Бербок, добавив, что подобное никогда не должно повториться.

Глава МИД ФРГ подчеркнула, что чиновники, находящиеся на государственной службе, “должны быть в первую очередь привержены справедливости и человечности, а не власти”. Она заявила, что намерена повысить информированность всех сотрудников о том, как распознать антисемитизм и что делать для борьбы с ним.

Deutsche Welle

В результате Катастрофы европейского еврейства погибло около шести миллионов человек. Детали геноцида обсуждались 20 января 1942 года на так называемой Ванзейской конференции.

Иногда на помощь приходит случай. В марте 1947 года перед судом в ходе Последующих Нюрнбергских процессов должны были предстать чиновники из министерства иностранных дел “третьего рейха”. Во время подготовки к рассмотрению этих дел немецкий юрист Роберт Кемпнер (Robert Kempner), заместитель главного обвинителя от США, наткнулся на документы, важность которых сразу стала очевидной.

Среди массы бумаг из нацистских архивов внимание Кемпнера привлек титульный лист с грифом “секретно” – “Geheime Reichssache”. Документ состоял из пятнадцати  машинописных страниц с сухой надписью “Протокол совещания” – “Besprechungsprotokoll”. В руки представителя обвинения попали письменные доказательства планов систематического уничтожения европейских евреев – отчет о ходе и итогах так называемой Ванзейской конференции, состоявшейся под Берлином на озере Ванзе 20 января 1942 года. Этот тайный протокол был изготовлен в тридцати экземплярах, из которых сохранился лишь один – под номером шестнадцать.

Молодые, образованные, амбициозные

Совещание было организовано начальником Главного управления имперской безопасности “третьего рейха” Рейнхардом Гейдрихом- в фешенебельном столичном пригороде. Всего было приглашено пятнадцать участников. То, что обсуждалось за стенами этой виллы в морозный январский день, до сих пор заставляет стынуть кровь. На заседании присутствовали офицеры CC, статс-секретари и другие представители управленческого аппарата “третьего рейха” – не самые важные, не самые известные, но все – молодые и образованные. Каждый второй – с ученой степенью, каждый – с амбициями.

На фото: Протокол Ванзейской конференции

Ванзейскую конференцию часто называют местом, где было принято решение о Холокосте – геноциде еврейского населения Европы. Однако это неверно. Убийства евреев уже шли полным ходом. Совещание 20 января 1942 года было созвано для информирования, обсуждения конкретных вопросов и подчинения непосредственно Гейдриху всех задействованных структур. На виллу были приглашены представители всех ведомств – от министерства иностранных дел до министерства транспорта “третьего рейха”, которые имели значение для осуществления этих целей – координации депортаций и организации массовых убийств. Сам же Гейдрих уже в начале протокола фигурирует в качестве “ответственного за подготовку окончательного решения еврейского вопроса в Европе” (“Endlösung der Judenfrage”).

Полмиллиона еврейских жертв до конференции

Вопреки распространенному мнению, 20 января 1942 не было датой начала организованных убийств. Уже до этого жертвами геноцида стали сотни тысяч евреев – прежде всего, на территориях Советского Союза, оккупированных войсками вермахта летом 1941 года. Еще до Ванзейской конференции немцы убили полмиллиона евреев – мужчин, женщин, детей. Большинство из них стали жертвами специальных расстрельных команд.

На фото: Депортация евреев в Освенцим в 1941 году

Признаки надвигавшейся катастрофы появились за несколько лет до начала массовых убийств. Еще 30 января 1939 года Адольф Гитлер (Adolf Hitler) предрекал уничтожение – цитата из нацисткой лексики – “международного еврейства” в случае войны. Уже вскоре после нападения “третьего рейха” на Советский Союз 22 июня 1941 года, то есть начала осуществления “Плана Барбаросса”, миллионы евреев оказались на оккупированных территориях.

Историк и эксперт в области изучения Холокоста Михаэль Вильдт (Michael Wildt) рассматривает этот момент в качестве переломного пункта в политике преследования евреев. Депортации и принуждение к эмиграции не могли больше, с точки зрения руководства “третьего рейха”, привести к решению “еврейского вопроса”, так речь шла уже об одиннадцати миллионах человек – такая цифра была указана в протоколе Ванзейской конференции. “Соответственно, чтобы избавиться от евреев, нужны были более чудовищные и масштабные планы”, – отмечает Вильдт.

Эйхман – преступник и свидетель

Подробного описания конкретных действий в 15-страничном протоколе не содержалось. “Эвакуация на восток” – формулировка неоднозначная, допускающая разные толкования, но все же позволяющая предположить, что за ней крылись планы уничтожения евреев. Адольф Эйхман, один из ближайших сотрудников и сподручных Гейдриха, также участвовавший в Ванзейской конференции, много лет спустя открыто признался в этом. Во время процесса, состоявшегося над ним в Иерусалиме в 1961 году после похищения израильскими агентами из Аргентины, на вопрос, что конкретно обсуждалось на вилле в Ванзе, он ответил: “Разные способы убийств”.

На фото: Генрих Гиммлер и Рейнхард Гейдрих

Уже через несколько месяцев после конференции Рейнхард Гейдрих умер от ран, полученных во время покушения в Праге. Помимо массовых убийств в планы Гейдриха входило использование трудоспособных евреев для прокладки дорог на территории Советского Союза – после ожидавшейся победы “третьего рейха”. “Несомненно большая их часть исчезнет естественным образом”, – говорится на седьмой странице протокола. Оставшиеся же, в конце концов, “будут обработаны нужным образом”.

Майкл Медвед. (Перевод с английского Нины Усовой, lechaim.ru)

Нынешние критики Израиля не без раздражения отмечают, что особые отношения между Америкой и еврейским государством объясняются мощным электоральным и экономическим влиянием американских евреев и больше ничем. Но, утверждая, будто это влияние всегда определяло нашу политику на Ближнем Востоке, эти люди упускают из виду, что идея восстановить Иерусалим и возродить Израиль зародилась еще в те времена, когда еврейское сообщество республики  не играло значительной роли в жизни США — его численность составляла менее 1% от общефедеральной. На самом деле мысль о том, что США следует связать свою судьбу с еврейским государством, впервые возникла в 1844 году благодаря первому в истории американскому дипломату, направленному в Иерусалим, за сто с лишним лет до Декларации независимости Израиля. Звали его Уордер Крессон, и это был человек удивительной судьбы, совершенно уникальной для американца.

Предки Крессона, гугеноты, в 1657 году прибыли из Голландии в Новый Свет и обосновались в Делавэре и Нью‑Йорке. После ряда приключений в Вест‑Индии его дед Соломон добрался до Филадельфии, где стал ярым приверженцем Общества Друзей  и входил в квакерскую верхушку нового города. Крессоны, искусные ремесленники и удачливые предприниматели, владели дорогой недвижимостью на Честнат‑стрит в центре города, а также ценными сельскохозяйственными угодьями в окрестностях Филадельфии.

Уордер Крессон родился в 1798 году, с 17 лет начал трудиться на принадлежащих семье фермах в соседних округах Дарби и Честере — родные и соседи уже тогда оценили его деловую хватку и лидерские способности. Женившись в 23 года на столь же ревностной квакерше, он воспитывал шестерых детей и неукоснительно следовал семейному правилу: осмотрительно вкладывать капитал и приумножать богатство.

Однако ближе к 30 годам для него начинается период религиозных исканий: он издал ряд дерзких богословских трактатов (один под заглавием «Вавилон Великий рушится у нас на глазах!») — в них он подвергал сомнению квакерскую веру, по его мнению, квакеры придают слишком большое значение «внешней форме, дисциплине», не уделяют должного внимания «внутреннему человеку». Официально порвав с Обществом Друзей, Крессон сблизился с рядом нетрадиционных сект, переживавших подъем в годы второго американского «великого пробуждения» , в том числе — в порядке очередности — с шейкерами, мормонами, адвентистами седьмого дня и «кэмпбеллитами», призывавшими вернуться к объединяющей, чистой христианской вере апостольских времен.

Тем временем Крессон становился все более заметной фигурой в Филадельфии: он охотно делился своими откровениями и идеями, «увещевая людей на улицах». Чернобородый, голубоглазый, с горящим взором, он производил сильное, незабываемое впечатление — предостерегал прохожих, зычно возвещая: Божий гнев грядет, и Апокалипсис близится.

Нет ничего удивительного, что этот пылкий религиозный искатель оказался в «Микве Исраэль» — ведущей еврейской общине города, где ему оказал радушный прием убежденный аболиционист  и влиятельный ученый Исаак Лисер. Лисер, глава синагоги, привлек Крессона к обсуждению широкого круга тем, связанных с библейскими толкованиями и мессианским искуплением, а кроме того, познакомил его с работами Мордехая Мануэля Ноаха — еврейского политического деятеля и литератора, который начал внушать, что американцам неплохо бы восстановить еврейскую родину на Ближнем Востоке.

Крессон сразу же увлекся этой идеей и пришел к выводу, что «неевреи могут обрести спасение, только если приедут в Израиль». А затем пришел и к выводу, что сам Г‑сподь создал США для одной первостепенной цели: спасти евреев всего мира от рассеяния и притеснений. Он увидел знак свыше в национальном символе молодой республики, поскольку пророк Исаия обещал усталым и малодушным, что «надеющиеся на Г‑спода обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы» . Он был уверен, что пророчество о возрожденном Израиле исполнится силами американского орла, который «осенит землю своими крылами».

Чтобы принять участие в этих чудесных будущих событиях, он обратился с просьбой к своему доброму знакомому, филадельфийскому конгрессмену Э[дварду] Джою Моррису: не может ли тот выхлопотать для него должность первого американского консула в Иерусалиме? К тому времени Священный город, образ которого был так важен для людей религиозных, превратился в захудалый отдаленный поселок с населением не более 15 тыс. душ (половина из них — евреи) и по общепринятым меркам едва ли заслуживал собственного консульства. Но Моррис, член палаты представителей, написал секретарю штата Джону К. Кэлхуну, что американским паломникам и миссионерам, все чаще посещающим Иерусалим, дипломатический форпост в этом отдаленном уголке Османской империи будет весьма полезен. И что еще важнее, он ясно дал понять, что Уордер Крессон, человек состоятельный, готов работать на правительство на добровольных началах и ему не нужно платить жалованье.

От такого предложения Госдепартаменту, вечно испытывавшему нехватку средств, трудно было отказаться, и 17 мая 1844 года официальное назначение состоялось. Крессон немедля отправился в путь, полный решимости оборвать все связи с прошлым. Он записал в своем дневнике во время отъезда: «Весной 1844 года я оставил все, что мне было близко и дорого на этой земле. Я оставил подругу моей юности, шестерых любимых детей (которые мне дороже моей бренной жизни) и прекрасную ферму, где все было обустроено к моему удобству. Я оставил все это в стремлении к истине и единственно ради Истины».

Почти сразу же возникли сомнения: уместно ли было назначить на новый дипломатический пост этого жестоковыйного искателя истины. Сэмюэль Д. Ингем из Нью‑Хоупа в Пенсильвании — министр финансов при президенте Эндрю Джексоне  — писал Кэлхуну: «В газетах недавно сообщали о назначении Уордера Крессона консулом в Иерусалиме. Этот человек… много лет пребывает в помутненном сознании; мания его религиозного характера. Квакер по рождению, он хотел быть проповедником… но метался от одной работы к другой, порой проповедуя у церковных дверей и на улице; он увлечен церковными раздорами… но, по правде говоря, он нетверд в уме, ум его — какой ни на есть — в расстройстве… Его назначение осмеяли все, кто его знает».

Получив эту тревожную депешу, Кэлхун направил Крессону письмо, в нем он от имени президента Джона Тайлера сообщал, что правительство все‑таки не даст денег на создание иерусалимского консульства. К тому времени посланник‑идеалист уже прибыл в Святую землю, где торжественно сошел с британского корабля в порту Яффы — в одной руке он держал американский флаг, в другой — клетку с голубем мира.

Быстро утвердившись в качестве официального представителя США, он завел официальную печать нового консульства и обратился ко всем евреям Священного города с воззванием, уверяя, что отныне они могут твердо рассчитывать на поддержку со стороны американского правительства. Однако подтвердить это обещание делами он не успел: пришло известие, что его назначение отменили в Вашингтоне на самых верхах.

Крессон воспринял эту новость лишь как мелкое неудобство: ему так понравилось выступать в роли консула, что он не собирался от этого отказываться и по‑прежнему представлялся посланцем Американской республики, хоть и понимал, что претензии его сомнительны. Турецкие чиновники, услышав подобные заявления, как правило с ухмылкой пожимали плечами, тем более что других американских представителей, желающих отправиться в столь отдаленный регион, чтобы оспорить его статус, не нашлось.

Тем временем Крессон охотно принимал высокопоставленных гостей и ошарашивал их все более изощренными и грандиозными планами преобразования Ближнего Востока и, в перспективе, всего мира. Он пригласил английского писателя Уильяма Мейкписа Теккерея и сообщил ему, что США намерены в тесном сотрудничестве с Объединенным Королевством привлечь и другие европейские страны к созданию перспективной, процветающей новой родины для еврейского народа.

Автор «Ярмарки тщеславия» был отнюдь не в восторге от этого нелепого плана. «Он ничего не знает о Сирии, кроме того, что почерпнул из пророчеств, — заметил Теккерей. — Сомневаюсь, что какое‑либо правительство приняло бы или назначило бы такого странного посла». Но, словно речи были недостаточно бредовыми, к ним добавились все более бурные письменные излияния. Вскоре после прибытия Крессон спешно воспел в оде свой новый родной город, в восторженных тонах описывая древнее, но бедное селение, которое многим другим путешественникам кажется грязным и заброшенным. Стихотворение «Иерусалим, центр и отрада всей земли» — его по просьбе Крессона опубликовали в Филадельфии и в Лондоне — не вызвало большого притока эмигрантов или туристов, но все же привлекло внимание читателей, так что за ним последовали объемистые, с добрую книгу, брошюры, представлявшие собой смесь репортажа с богословскими рацеями.

Эти рацеи уводили бродячего мнимого консула все дальше от его христианских корней, особенно когда он лично познакомился с ведущими сефардскими раввинами Иерусалима. На пятидесятом году жизни, после семи лет штудий и созерцания, увлекательного исследования святынь и овеянных Б‑жьим присутствием троп в Иудейских горах и по берегам тихого Галилейского моря, Уордер Крессон пришел к самому важному решению из всех, что были в его довольно бурной жизни.

«Я пребывал в Иерусалиме в моей прежней вере, — писал он, — вплоть до 28‑го дня марта 1848 года, когда окончательно убедился, что не обрету Силы и Покоя, если не сделаю того, что сделала Руфь, сказав своей свекрови, или Ноэмини (Еврейской Церкви): “Не принуждай меня оставить тебя… но куда ты пойдешь, туда и я пойду” , в конце концов… совершив обряд обрезания, я вошел в Святой Завет и стал евреем».

В ходе смены вероисповедания он продолжал писать письма жене и детям — держал их в курсе своих духовных открытий — и подписывался своим новым именем: Михаэль‑Боаз‑Исраэль бен Авраам. Он не хотел бросать семью, которую «любил больше всего на свете», и не сомневался, что сможет убедить их порадоваться за новообращенного, приехать и вместе с ним поддержать его мистическую миссию в Сионе.

Когда же через два месяца после перехода в иудаизм бывший консул вернулся в Филадельфию, его ждало жестокое разочарование: родные и близкие были ему отнюдь не рады. Его жена Элизабет единолично завладела всем имуществом, продала семейную ферму, а также личные вещи Уордера. Не обращая внимания на его просьбы примириться, она вместе с другими членами семьи официально обвинила его в «помешательстве». «Жюри шерифа» в составе шести присяжных быстро согласилось с их доводами и признало его невменяемым, но Крессон, за всю свою жизнь не переступавший порога психиатрической лечебницы, опротестовал их решение в суде.

Последовавшее судебное разбирательство продолжалось почти три года, было опрошено более 100 свидетелей, за процессом следила вся страна. Помимо очевидной попытки доведенной до предела и оскорбленной жены присвоить все, что осталось от богатств мужа‑бродяги, общественность обсуждала и такой вопрос: имеет ли право правительство клеймить и наказывать гражданина, в зрелом возрасте решившего перейти в иноземную веру. Крессон горячо отстаивал свое право избирать духовную стезю, какими бы чужеродными или странными ни выглядели эти религиозные практики в глазах его бывших соседей.

Свидетелями с той и другой стороны выступали уважаемые врачи, богословы, правоведы. Хотя никто из них не отрицал, что Крессон — «странный тип» (по словам одного из опрошенных), главы немногочисленного еврейского сообщества в стране встали на его защиту, заявив, что решение перейти в иудейскую веру никоим образом не может само по себе свидетельствовать о безумии. Адвокат Крессона, выдающийся юрист Горацио Хаббелл‑младший, назвал это судебное дело решающим испытанием религиозных свобод, гарантированных Первой поправкой . В своей страстной заключительной речи он резко осудил попытку опорочить не вписывающегося в общепринятые рамки мыслителя лишь из‑за его религиозных убеждений. «Единственное оставшееся обвинение, которое предъявляют моему подзащитному, — прогремел адвокат, — то, что он стал иудеем».

К тому времени газеты, освещавшие процесс, стали склоняться к поддержке Крессона и единодушно выразили радость по поводу этого выступления. Филадельфийская Public Ledger отмечала, что решение суда «навеки утвердило… принцип, согласно которому религиозные взгляды человека нельзя считать показателем его вменяемости».

Отменив прежний приговор, который признавал Крессона сумасшедшим, суд позволил новоиспеченному Михаэлю‑Боазу‑Исраэлю бен Аврааму продолжать служить Б‑гу в Филадельфийской общине «Микве Исраэль», где он стал местным героем и неукоснительно исполнял еврейский религиозный закон. В последние месяцы пребывания в США Крессон успел написать духовную автобиографию, полную восторженных, подчас пугающих пророчеств, в которых предсказывал и неизбежное возрождение Земли Израиля, и то, что народ соберется из рассеяния, несмотря на невообразимые испытания и ужасы.

Рисунок на обложке этой книги представлял собой сердце, объятое пламенем, внутри традиционной шестиконечной звезды Давида. Название гласило: «ЩИТ ДАВИДА: ХОЛОКОСТ ЕДИНСТВА Б‑ГА И ДАВИДА‑МЕССИИ». Странно, что Крессон употребил слово «холокост» — за 80 с лишним лет до прихода Гитлера к власти, — но это еще один пример его навязчивых идей и предчувствиий, которые с годами становились все более неотделимы от его не знающих удержу чудачеств и неодолимого оригинальничанья.

В течение года по окончании суда он получил развод и в 1852 году вернулся в Иерусалим с новой миссией: возродить Землю Израиля, возродив саму землю. Знакомый с фермерским делом «на практике», он уверял, что можно преобразить древнюю землю Иудеи, а вместе с тем и еврейскую душу, если основать передовые в научном отношении сельскохозяйственные поселения. Труд на земле, утверждал он, — это «единственная надежная основа, верное начало и базис для всех прочих наук и искусств, основа для всех жизненных нужд и условий».

В своем стремлении насадить образцовые колонии среди пустынного ландшафта — ради национального возрождения через упорный земледельческий труд, — он не только на полвека упредил будущих первопроходцев‑сионистов, но его грандиозные, наперекор всему планы выглядели типично американскими по духу. Он организовал сбор средств и приобрел значительные участки пустующей земли возле Яффы (нынешний Тель‑Авив) и еще один участок под названием Эмек‑Рефаим (Долина целителей ) недалеко от Старого города в Иерусалиме — сегодня это фешенебельный космополитичный район, где живут переехавшие в Израиль американцы, в том числе мой брат Джонатан.

Во времена Крессона, однако, наведывавшимся в Израиль янки рисовалась куда менее заманчивая перспектива. В 1856 году 37‑летний писатель, желая разогнать тоску, вызванную реакцией публики на его великого замаха роман «Моби Дик», занял денег и отправился на Ближний Восток. Герман Мелвилл надеялся, что на священной почве Святой земли его посетит вдохновение, но увидел лишь «запустение безжизненной древности Иерусалима», где «евреи‑мигранты — как мухи, нашедшие пристанище в черепе».

Он отыскал одного из этих стойких мух — знаменитого бывшего американца Уордера Крессона: теперь он был женат вторым браком на еврейке‑сефардке, воспитывал двоих малолетних детей, и его семья строго соблюдала все ритуалы. В долгих спорах, отраженных в дневнике писателя, Мелвилл с насмешкой развенчивал громадье планов бывшего консула, мечтавшего создать кооперативные фермы, призванные преобразить физическую и духовную действительность. «Идея сделать из евреев фермеров напрасна, — писал он. — Во‑первых, Иудея, за редкими исключениями, — пустыня. Во‑вторых, евреям ненавистно земледелие… и сверх того, евреев в Палестине относительно немного. И как уймы и уймы их, разбросанные по другим землям, доставить сюда? Разве что чудом».

Крессон долгое время считал, что только США могут стать орудием свыше для этого чуда. Верил он и в то, что, воссоздавая еврейское государство и вдохновляя весь мир, Америка могла бы так уберечь и себя от грозящего раскола из‑за мучительной проблемы рабства. «Б‑г избрал Сион… как центр и отраду всего мира, — писал он, — если не поставить его во главу угла… нет нам ни единения, ни гармонии».

В 1860 году, перед самым началом Гражданской войны в США, которую в ужасе предсказывал Уордер Крессон, обычно энергичный и прямолинейный Михаэль‑Боаз‑Исраэль бен Авраам вдруг заболел, но чем — распознать не удалось. Ему становилось все хуже, и через 12 дней, в шабат, он скончался в возрасте 62 лет. В газетах того времени сообщали о похоронах бывшего дипломата как о значимом общественном событии: все еврейские предприятия в Иерусалиме приостановили работу в память о нем. В те осенние дни еврейского Нового года скорбящие длинной вереницей поднимались по крутому склону Масличной горы, чтобы «воздать ему почести, какие положены лишь выдающемуся раввину». К сожалению, его дети, родившиеся в Иерусалиме, — их было двое, Абигайль‑Руфь и Давид Бен‑Сион, — умерли в отрочестве, спустя три года после смерти своего отца‑американца. Не осталось наследников, некому было ухаживать за могилой, и место захоронения на протяжении пяти поколений пребывало в забвении, как и память об удивительной судьбе консула.

Однако в 2013 году, благодаря тому что оживился интерес к идеям и бурной биографии Уордера Крессона, обнаружили и его могильную плиту — она повреждена, но надпись все еще можно прочесть. Ее нашли среди захоронений на переполненном древнем кладбище на Масличной горе, и после реставрации превратили — как и следовало — в небольшой мемориал незадолго до того, как две его родины предприняли совместный исторический шаг и учредили первое Американское посольство в священной для Крессона столице — Иерусалиме.

Современники посмеивались над ним и называли «странным типом», но Уордер Крессон предвосхитил сионистские мечты, впоследствии изменившие мир, и выдвинул мысль, что судьба Америки волей провидения связана с восстановленным Израилем. После кончины Уордера Крессона чудесные события, развернувшиеся в его любимом Иерусалиме и вокруг, сделали его — посмертно, но безусловно — неоспоримым победителем в пророческом споре с Германом Мелвиллом.

Оригинальная публикация: The Forgotten Proto‑Zionist

Время Шаббата в Вильнюсе и Вильнюсском уезде:

21 января 2022 г.

Время зажигания свечей – 16:15

22 января 2022 г.

Исход Шаббата – 17:35

Председатель Миноблисполкома Александр Турчин провел рабочую встречу с послом Израиля в Беларуси Алексом Гольдманом-Шайманом, сообщили БЕЛТА в пресс-службе Миноблисполкома.

На встрече стороны обсудили перспективы реализации проекта по возрождению иешивы в Воложинском районе.

Воложинская иешива — открытое в 1803 году еврейское религиозное учебное заведение в городе Воложин в 73 км от Минска. Была известна также как «Эм Ха-Ешивот» (ивр. «мать ешив»).

В период расцвета в Воложинской иешиве учились более 400 учеников со всей Российской империи. В 1896 году было официально закрыта, так как российское правительство потребовало введения в программу преподавания русского языка, светских предметов и ограничения учёбы до 10 часов.

Де факто Воложинская иешива существовала до 1939 года  и стала прототипом большинства литвакских иешив мира. Среди знаменитых студентов иешивы – литераторы Менделе Мойхер-Сфорим, Хаим-Нахман Бялик и пионер возрождения иврита Элиэзер Бен-Йегуда.

В канун 80-летия Ванзейской конференции президент Германии Франк-Вальтер Штайнмайер призвал не забывать о преступлениях совершенных нацистским режимом, – сообщает Deutsche Welle.

“Цель каждого воспоминания о преступлениях нацизма – гарантировать, что такое больше не повторится, – сказал Штайнмайер во вторник, 18 января. – В демократическом государстве каждый несет ответственность”.

В этот же день Штайнмайер посетил место проведения конференции – виллу на берегу озера Ванзе, что в пригороде Берлина, которая сейчас является мемориальным и образовательным центром. “Нельзя забывать, что здесь произошло 80 лет назад, когда государственный аппарат, немецкие чиновники планировали геноцид евреев Европы”, – написал президент ФРГ в гостевой книге. “Пусть эта культура памяти и просветительская работа поможет гарантировать, что история не повторится”.

Еще до Ванзейской конференции руководство нацистского режима во главе с Адольфом Гитлером решило убить 11 миллионов евреев в Европе. Уже проводились депортации и расстрелы. Целью встречи 20 января 1942 года было ускорить осуществление геноцида. Участниками Ванзейской конференции, возглавляемой офицером СС Рейнхардом Гейдрихом, были статс-секретари министерств, высокопоставленные представители НСДАП, аппарата безопасности и администрации оккупированных восточных территорий.

Франк-Вальтер Штайнмайер также прокомментировал запланированный на 24 января в эфире общественно-правового телеканала ZDF показ документального фильма о Ванзейской конференции. Президент назвал этот фильм не только впечатляющим, но и тревожным. “То, что мы видим и испытываем, – это слаженно работающий административный механизм, ведомственная координация, шаблоны и процессы, которые, кроме содержания встречи, ничем не отличаются от тех, что до сих пор существуют в министерствах и ведомствах, – пояснил Штайнмайер. – Это обычное, знакомое бросается нам в глаза, ужасающее и тревожное”.

По его словам, тоталитарными системами управляют не только “демоны и монстры”. Дело скорее в том, что “в этих системах сцепляется так много маленьких винтиков, что ответственность отдельного человека становится неузнаваемой и не остается никакого чувства правонарушения. Банальность зла – это бездушная бюрократия диктатуры, правление никого”, – сказал Штайнмайер, сославшись на Ханну Арендт – одну из известнейших женщин-философов, которая пережила и осмыслила ключевые события XX века. Именно Арендт ввела в обиход понятие “банальность зла”, под которым подразумевала бездумное подчинение законам не просто бесчеловечным, но направленным против самих основ жизни.

“Давайте не будем никем. Давайте не будем уклоняться от ответственности”, – призвал президент ФРГ.

Эксперты по истории Второй мировой войне и Холокоста усомнились в выводах нового исследования, назвавшего предателем семьи знаменитой Анны Франк нотариуса – еврея Арнольда ван ден Берга, пишет журналист «Газеты.ру» Максим Борисов.

Это обвинение стало главным выводом новой книги «Предательство Анны Франк» (The Betrayal of Anne Frank: A Cold Case Investigation Hardcover) канадской писательницы Розмари Салливан. О том, что именно Арнольд ван дер Берг, работавший в Еврейском совете, который был создан нацистами для управления еврейской общиной, раскрыл местонахождение Анны Франк и ее семьи, говорят лишь косвенные улики. Своим предательством спрятавшихся евреев он якобы покупал себе и своей семье свободу — избавлялся от угрозы отправки в концентрационный лагерь.

Дискуссия обо всем этом попала в заголовки многих изданий. Вопрос о том, кто предал Анну Франк, задают также часто посетители Дома-музея Анны Франк в Амстердаме на набережной Принсенграхт, где в потайной пристройке скрывалась семья девочки от нацистов. Здесь с 12 июня 1942 года по 1 августа 1944 года, в период нацистской оккупации Нидерландов, она вела свой знаменитый дневник, надеясь на его публикацию после освобождения страны. Вход в убежище закрывал книжный шкаф, однако в 1944 году нацистские власти получили соответствующий донос, и 4 августа они обыскали дом, арестовали семью Франк и отправили всех в концлагерь.

Имя Арнольда ван ден Берга, умершего от рака горла в 1950 году, не стало новым для историков, изучавших судьбу Анны Франк. Известно, что в 1945 году единственный выживший член семьи, отец Анны — Отто Франк, — вернувшийся в Амстердам и опубликовавший позже дневник своей дочери, получил анонимную записку, где говорилось, что именно ван ден Берг рассказал нацистам об их убежище. Отто передал записку голландскому детективу, который в 1963 году проводил расследование на предмет того, кем именно была предана семья, однако и тот отверг этот вариант.

Дэвид Барноу, автор книги «Кто предал Анну Франк?» (2003), упоминал, что он также рассматривал ван ден Берга в качестве подозреваемого, однако исключил его, потому что никаких дополнительных доказательств его вины не нашлось. В «Предательстве Анны Франк» говорится, в частности, что у ван ден Берга мог быть список скрывающихся евреев, который он получил от Амстердамского еврейского совета, организации, в правление которой он когда-то входил. Нацистская администрация в Нидерландах создала этот совет в 1941 году для контроля над еврейским населением, назначив в его руководство лидеров из других, уже запрещенных к тому времени еврейских организаций. Сотрудникам этого совета ставили штампы в удостоверениях личности, предотвращавшие их депортацию до 1943 года — пока организация не была распущена, а ее сотрудники арестованы. Однако нет никаких доказательств того, что у совета вообще имелся такой список скрывающихся евреев, говорит Лаурин Вастенхаут, эксперт по истории Амстердамского еврейского совета. «Зачем скрывающимся людям сообщать Еврейскому совету свои адреса?» — недоумевает Вастенхаут.

Кроме всего прочего, Еврейский совет находился под пристальным вниманием со стороны оккупационных сил, и было бы чрезвычайно рискованно вести такие списки. Ван Твиск, руководивший исследованиями, суть которых изложена в книге «Предательство Анны Франк», подтвердил, что его группа не нашла подобных списков. Но добавил, что в нескольких источниках они все же нашли упоминания о существовании списков.

Фонд премии Генезис объявил, что большинство голосов в конкурсе на так называемого “еврейского Нобеля”, который ежегодно вручается выдающимся представителям еврейского народа, было отдано Альберту Бурле – генеральному директору фармацевтической компании Pfizer, под чьим руководством в рекордные сроки была разработана вакцина от COVID-19.

Премия обычно вручается в Иерусалиме каждый июнь на банкете, на котором присутствует премьер-министр. Но последние два года церемония отменялась из-за пандемии. Генеральный директор фонда «Генезис» Стэн Половец похвалил Бурлу, заявив, что он «олицетворяет две самые фундаментальные еврейские ценности: приверженность святости жизни и исправлению мира». «Миллионы людей живы и здоровы благодаря тому, что доктор Бурла и его команда в «Pfizer» добились успеха», — заявил Половец, добавив, что это был «момент гордости не только для победителя, но и для всей еврейской общины. «Так малочисленный народ оказывает огромное влияние на общемировые усилия по спасению жизней», — заметил Половец.

Другими кандидатами в шорт-лист на получение премии, которую часто называют «еврейским Нобелем», были актер, продюсер, режиссер и активист Саша Барон Коэн; модельер Дайан фон Фюрстенберг; философ и писатель Юваль Ной Харари; актриса и активистка Скарлетт Йоханссон; и правозащитник и охотник за нацистами Серж Кларсфельд. Среди предыдущих лауреатов премии фонда «Гензис» — художник Аниш Капур, скрипач Ицхак Перлман, бывший мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг и актер и режиссер Майкл Дуглас. В 2018 году судья Верховного суда США Рут Бейдер Гинзбург получила от фонда награду за достижения всей жизни. В 2018 году актриса Натали Портман отказалась от поездки на церемонию награждения, потому что не хотела, чтобы казалось, что она поддерживает тогдашнего премьер-министра Биньямина Нетаньяху.

Премия была учреждена в 2014 году и существует в рамках партнерства между частным фондом «Genesis Prize Foundation» и канцелярией председателя Еврейского агентства, некоммерческой организации, имеющей тесные связи с правительством Израиля. Ежегодная награда в размере 1 миллион долларов вручается за исключительные профессиональные достижения, вклад в развитие человечества и приверженность еврейским ценностям.

«Pfizer» отказалась от правительственной программы «Operation Warp Speed» ​​по разработке вакцины от Covid-19 и отказалась от субсидий на миллиарды долларов, которые она могла бы получить. По данным «Genesis Foundation», это решение позволило избежать государственной бюрократии и ускорить разработку и производство вакцины. Когда вакцина была наконец готова, Израиль был в числе первых стран, получивших дозы вакцины, что позволило ему начать новаторскую кампанию массовой вакцинации.

По состоянию на 19 января более 6 миллионов из 9,5-миллионного населения Израиля получили обе дозы вакцины, из них 4,3 миллиона прошли ревакцинацию. В прошлом году Бурла был почтен на официальной церемонии Дня Независимости Израиля. «Технион» – Израильский технологический институт в Хайфе также присвоил Бурле звание почетного доктора «за выдающиеся достижения в разработке вакцины против Covid-19 в рекордно короткие сроки».

Премии за 2021 год был удостоен режиссер, филантроп и хранитель памяти жертв Холокоста Стивен Спилберг.

Приглашаем принять участие в ZOOM Каббалат Шаббат по правилам реформистского иудаизма 21 января. Начало в 18.00

Регистрация: viljamas@lzb.lt 

Правительство утвердило пятилетнюю программу по модернизации инфраструктуры и поощрению посещения Стены Плача. Программу представил премьер-министр Нафтали Беннет.

В рамках программы, сообщает Ynet, правительство Израиля выделило 110 миллионов шекелей «на сохранение и благоустройство» Стены Плача. Средства пойдут на реализацию плана по улучшению инфраструктуры в районе Стены Плача и поддерживающий ремонт.

Финансирование программы будет производиться из бюджета министерств главы правительства, обороны, финансов, образования, внутренних дел, транспорта, туризма, внутренней безопасности, культуры и спорта, алии и интеграции, инноваций, науки и технологии.

Стена Плача – святое место для еврейского народа и один из самых выдающихся исторических и археологических памятников в мире, который посещают миллионы иностранных туристов.

В период с 2015 по 2020 год количество посетителей Западной стены увеличилось с 10 до 12 миллионов.

Контроль за реализацией программы будет осуществлять министерство главы правительства.

Цели программы:

– Дальнейшее развитие и продолжение проводимых работ у Стены Плача.

– Работа с группами школьников, новых репатриантов и солдат.

– Разработка новых образовательных программ.

– Продвижение и модернизация транспортной инфраструктуры и услуг.

– Повышение доступности Стены Плача с помощью новых технологических платформ.

«Стена Плача — одно из самых святых и важных мест для еврейского народа, которое постоянно посещают миллионы людей со всего мира. Пятилетняя программа, которую мы только что утвердили в правительстве, продолжит модернизацию инфраструктуры, необходимую для этого места, и будет способствовать росту числа туристов. Спасибо министрам и министерствам за сотрудничество. Хорошая работа, которая велась  незаметно, день за днем. Наше правительство работает на благо граждан Израиля», – отметил Беннет.

Рав Реувен Куклин, imrey.org

Ту би-Шват, еврейский Новый год плодовых деревьев, приходится на 15-й день месяца Шват  – 17 января 2022 г. Помимо своего важнейшего сельскохозяйственного значения, этот день призывает нас использовать весь свой потенциал и всю силу нового старта, чтобы сделать первый шаг навстречу изменениям и дать возможность «весне» войти в нашу жизнь.

В Ту би-Шват распространен обычай есть плоды, которыми славится Земля Израиля, такие как, например, инжир, гранаты, финики и оливки. Но на самом деле, даже находясь в Израиле, если мы оглянемся вокруг, то увидим, что на деревьях еще не наметился урожай. Так если мы все еще пребываем посреди зимы, то, может, пока не время отмечать такой праздник?

Главная мысль Ту би-Швата заключается в том, что, хотя фрукты еще не выросли, процесс их создания уже идет во всю! Если мы будем сравнивать себя с деревьями, то наши плоды – это совершенные нами поступки и достижения, и все они тоже имеют свое происхождение. Они начинаются с идеи.

Рабби Нахман из Бреслава учил: «Человек находится не только в том месте, где он пребывает физически, но и там, где он находится в своих мыслях». Когда идея еще только формируется в наших умах, мы уже на полпути к ее достижению. Мысль Ту би-Швата заключается в том, что все великие достижения начинаются с убедительной идеи и четко поставленной цели. Так что мечтайте, думайте позитивно и результат вас обрадует!

Рав Авигдор Миллер, один из великих раввинов последнего поколения, был известен, среди прочего, тем, что уделял немало времени восхищению уникальностью природы, удивляясь ее сложным деталям и непостижимой мудрости, проявляющейся в мире, сотворенном Всевышним. «Посмотрите на это яблоко, такое прекрасное, такое сладкое, такое круглое!» – говорил он, прежде чем направить свою благодарность в благословение перед едой.

Рав Авигдор подчеркивал, что природа во всем своем великолепии существует не только для того, чтобы нас кормить, но и чтобы вдохновлять нас.

В Ту би-Шват мы можем рассматривать деревья и их плоды в качестве наших учителей. Так, например, финиковая пальма, которая растет в весьма непростых условиях, но дает прекрасный мед, учит нас извлекать хорошее из плохого. Оливковые деревья, производящие масло высокого качества, побуждают нас приносить больше света в этот мир. А виноград, великолепные ягоды которого попадают под пресс для производства дорогого вина, прививают нам такую ценность как смирение.

В жизни каждого из нас порой наступают периоды зимы, времена тьмы, холода и изоляции, и иногда бывает сложно представить себя снова в позитивном свете. После четырех холодных зимних месяцев большинство деревьев в Израиле потеряло свои листья, которые пали жертвами суровых ветров и морозов. Однако параллельно с тем, как они начинают выглядеть готовыми к распиливанию на дрова, в них постепенно зарождается новая жизнь. К середине месяца Шват расцветают миндальные деревья, словно озаряя начало весны дня остальных своих собратьев и призывая их вернуться после долгого вынужденного бездействия.

Главная идея Ту би-Швата в том, чтобы не позволить тяжелым и непродуктивным временам нашей жизни определять нас. Подобно сезонному ритму деревьев, наша жизнь тоже циклична. Как луна, которая каждый месяц растет и убывает, постепенно сжимаясь и исчезая для того, чтобы вновь начать расти и увеличиваться.

Тот факт, что Ту би-Шват приходится на полнолуние, вовсе не случаен. Жизнь – это цикл, весна уже не за горами, и, как утверждает Талмуд, лучшие времена могут наступить «в мгновение ока». В тот момент, когда мы становимся свидетелями начала волшебного процесса перехода от зимы к весне, Ту би-Шват заставляет нас взглянуть на жизнь с оптимизмом, запастись терпением и с легким сердцем довериться Всевышнему: наши хорошие времена еще впереди.

Анатолий Рубинов, lechaim.com

В местечках Царства Польского и Белоруссии в позапрошлом веке мужчины и женщины то и дело заводили разговор о трех самых знаменитых тогдашних евреях — о Шлоймо, то есть Соломоне, Полякове из Дубровно, о бароне Горации Гинцбурге родом из Звенигородки Киевской губернии и, конечно, о знаменитом на весь мир Мозесе, то есть Моисее, Монтефиори из Великобритании.

Много о них, конечно, не знали, каждому было известно все то, что и всем другим, повторено тысячу раз, но и это немногое радовало сердца придавленных нищей жизнью людей.

Рассказывали, что Мендл Шейнин из Ляд, научившись русской грамоте у местного попа и не зная адреса, все-таки послал письмо в столицу, написав печатными буквами на конверте такой адрес: «Реб Шлоймо Полякову в Санкт-Петербург». Его, господина Шлоймо, он только осторожно спросил: правду ли говорят, что теперь в российской столице издается газета для тех евреев, кто умеет читать по-русски? И представьте себе, с таким адресом письмо дошло! Уже через неделю — письма тогда ходили быстро — Мендл получил ответ от самого Соломона Полякова, которого в жизни не видел, но только знал, что он родом из соседнего местечка. Получил большой конверт со свернутой газетой внутри. Мендл расправил ее и сначала удивился названию «Русский еврей», а потом от радости подскочил чуть ли не до самого потолка, хотя и не все до конца понял: реб Соломон, банкир, извещал, что он выписал (именно ради него) газету — она будет приходить к нему каждую неделю.

После получения каждого номера газеты Мендл Шейнин, с видом самого раввина, усаживал вокруг себя соседей и, глядя на русский текст, быстро читал вслух по-еврейски. Слушатели дивились Мендлу, тому, как быстро он переводит, и удивлялись новостям. Обсуждали их. Погромы на Украине, первую хупу, устроенную в Мадриде, из которого евреи, как было известно, были выгнаны четыреста лет назад; говорили о том, что в далеком Нью-Йорке, куда некоторые местные люди уже переселились, стало 30 синагог, но евреев там гораздо больше, 600 тысяч, приехали не только из России, но еще и из других стран, однако удивительно, что многие их бывшие земляки не числятся прихожанами синагоги — они знают о ней, но не ходят туда…

Весть о доброте Шлоймо Полякова, конечно, дошла до его родных мест. В Дубровно местный портной — кажется, деликатный Евсей Черномордик, не желая отягощать земляка дополнительными расходами, обратился к другому, но тоже известному гвиру. Он задал ему свой хитрый вопрос, написав его по-еврейски, будучи уверенным, что и барон, как все еврейские мальчики, ходил когда-то в хедер: дескать, правду ли говорят, что где-то люди придумали такую удивительную машинку, которая сама шьет — только надо вертеть ручку? Но это же такое облегчение! Крутить ручку могут и малыши — надо только смотреть за ними!

Адрес же по-русски написал местный добрый малый, который уже почти совсем овладел новым для себя языком: «Господину барону Гинзбургу, который живет в Санкт-Петербурге». Хотя фамилия барона была несколько другая, не как у всех местных Гинзбургов, письмо, однако, не пропало. Ответ тоже пришел очень скоро. Адрес на полученном конверте был, конечно, написан по-русски, но само письмо — подумать только! — само письмо было написано на чистом идише и начиналось с оправдания, как будто перед близким другом, то есть товарищем: «Благодарю за любезное письмо. Сначала обращаю Ваше внимание, что в нем Вы называете меня «Гинзбург», но я «ГинЦбург» — по названию старинного маленького германского города Баварии, в Швабской области — рядом с Ульмом, в котором жили далекие предки. В немецком языке буква «3» — немножечко другая, чем в русском и в еврейском. Но все это не важно — видите ли, Ваше письмо я получил…»

Дальнейшее было совсем удивительным. Через некоторое время в Дубровно прибыла необычайно увесистая посылка. За нее и за ее присылку кто-то заранее заплатил! Очень жаль, что не известно, кому сказать спасибо. Посылка пришла издалека — то ли из Германии, то ли из Америки, — с объяснением, как машинка работает, как заправлять нитку, как быть, если нитка порвется. От фирмы «Зингер». Если знать немецкий, можно было прямо на машине прочесть крупные буквы — «SINGER», то есть «певец». Получив такое богатство просто в подарок, действительно можно было громко запеть! Настоящее швейное чудо! Ручная машинка, которая и на самом деле быстро соединяет лоскуты, вдобавок так прочно, ровно и гладко, как никакой старый портной не сумеет соединить их. Сама! Если ее правильно направлять. А колесико, пускающее машинку в ход, действительно может крутить даже малый ребенок.

Ставший зажиточным Евсей Черномордик с семьей вскоре пропал. Благодаря подарку барона Гинцбурга, которого он ни разу в жизни не видал, портной быстро разбогател, и в Дубровно, где жили одни бедняки, у него скоро совсем не стало клиентов. Говорили, что с подарком барона он уехал жить и шить в соседний Смоленск, который входил в «черту еврейской оседлости», то есть в место, где еврею дозволялось пребывать, заниматься ремеслом, иметь клиентов, но не особенно задираться: в самом центре города, в квадратном саду с названием «Блонье», с памятником композитору Глинке и фонтаном в виде гуся перед каждым входом — а они были на всех четырех углах, — висело вечное предупреждение: «Жидам, солдатам и собакам вход запрещен». («Блонье» — разумеется, без этих объявлений — существует до сих пор. Одни вековые липы, наверное, помнят эти заносчивые запреты.)

Во всяком случае, через несколько лет — в Смоленске имел обширную практику преуспевающий, обходительный молодой доктор по имени Борис Евсеевич Черномордик. Сын портного? Удивительно, когда он успел выучиться? Действительно, чужие дети растут так быстро, как грибы!

А к великому заморскому благотворителю Мозесу Монтефиори из России никто не обращался, не писал. Не было того, кто бы знал английский? Но может быть, меценат был окружен такими высокими легендами, что они останавливали руку даже самого настырного просителя?

Между тем о Мозесе Монтефиори говорили, что он был большим другом королевской семьи.

Вот как это началось. Когда-то Мозес жил в Германии, в Кобурге. Это, наверное, уютное местечко: там же до поры до времени счастливо пребывал с любимой женой сам наследник английского трона герцог Кентский — при дворе своего шурина Заксен-Кобург-Заальфельдского. Молодая жена ждала ребенка, и потому они пригласили к себе самого лучшего местного врача. Он был не только знающим специалистом, но и радушным, умным собеседником. Однажды, говоря о приятном будущем, ожидающем супругов, он все-таки позволил себе дать дружеский совет: несмотря на интересное положение герцогини, он думает, что в самый ответственный момент ей непременно надо быть в Англии…

Герцог и герцогиня попросили раскрыть намек. Отважный доктор Монтефиори после продолжительного молчания все-таки осмелел и сказал о том, что он думает. Поскольку король Вильгельм IV все еще бездетный, королем Великобритании, все надеются, станет его высочество. Но дитя, которого ждут герцогиня с герцогом («желаю его матери и ему самому превосходного здоровья»), к сожалению, не сможет стать наследником. А впоследствии — королем или королевой. Почему? Именно потому, что он родится вне Англии… Но он все-таки думает, что через положенный срок явится на свет не будущий король, а, он надеется, королева Великобритании. У него… простите, у нее могут появиться затруднения. Чтобы избежать их сразу, простите за смелость, надо сделать так, чтобы королева родилась не здесь, а только в Англии… А это сделать очень просто!..

Чета герцогов не обиделась за вмешательство постороннего человека, за смелый совет — они же сами его просили. Все хорошо обдумав, супруги спешно согласились с доктором. Но с одним условием: если врач поедете ними.

В Англию они приехали втроем.

Все произошло так, как и предсказывал Монтефиори: как только дочери герцогов Кентских стало 18 лет, обстоятельства сложились так, что она без всяких возражений взошла на трон Великобритании. Никто ни раньше ее, ни позже не находился в этой стране на вершине власти так долго. Самая успешная на своей родине королева Виктория находилась на престоле, правила империей, присоединяла другие земли, даже целый континент, больше шестидесяти лет — в самую славную пору своего государства. И почти всегда рядом с ней, обласканный мудрой королевой, находился доктор Мозес. Ему она присвоила титул баронета. Мозес Монтефиори стал таким богатым, что сумел исполнить свою давнюю мечту: покупать землю на родине далеких предков, в Палестине, дарить бедным евреям участки Святой Земли и деньги, чтобы строить на них дома.

Три славных еврейских имени, таких различных между собой, объединяет одно: понятие цдоки, то есть непременной благотворительности имущего — заботы о ближнем, даже о незнакомом, которому надо помочь.

Всю свою жизнь небывало щедро занимался благотворительностью и Евзель Гинцбург, а потом его старший сын. Евзель, которого стали потом называть Иосиф (слишком необычно для русских звучало его имя) действительно родился в Витебске в самый разгар большой войны — в 1812 году, когда через их места два раза проходили французы: победно шли вперед, а потом бежали обратно. Через многие годы кто-то из старших породненных родственников (из семейства Дыниных) рассказывал, что даже видел неподалеку от Витебска, в Орше, самого русского императора — Александра I, приезжавшего взглянуть на позиции. Император произвел незабываемое впечатление; на почтовой станции его угощали еврейской едой. Старший из Дыниных был содержателем почты в Орше — она тогда была важнейшим пунктом, через который проходила дорога из Санкт-Петербурга в Варшаву. Представьте себе, царю понравилась предложенная кошерная еда! Евзель женился в шестнадцать лет — на двоюродной сестре Эльке Розенберг. Молодожены перебрались на Украину — сообразительного и необычайно предприимчивого молодого человека нанял богатый помещик — откупщиком. Как теперь сказали бы, менеджером. В 28 лет он стал заведовать всеми его экономическими делами. Как тогда говорили, «стал откупщиком» — евреи не имели права на торговлю вином, только помещики-христиане. Для этого каверзного промысла помещики переуступали свое прибыльное дело другим, преимущественно евреям. Это были люди, самые подходящие для такого дела. Опыт показал, что, став откупщиками, большинство местных хозяйственных крестьян не выдерживали соблазна: рядом с бездонной водкой и вином они становились горькими пьяницами сами. А на большинство грамотных евреев можно было положиться: евреи вином не злоупотребляли, Тогда в России еврею вообще запрещалась всякая другая профессия — особенно торговля в чужих местах. Его не принимали на государственную службу, хотя и самую мелкую. Ему не разрешалось проживание в городе, а временами и на селе — только в узко ограниченном пространстве, которое досталось России при разделе Польши, в замкнутых, душных, перенаселенных пределах «черты оседлости».

Мальчишеский возраст жениха молодого откупщика был обыкновенным: евреи созревают рано. И ничего необычного не было и в том, что женился на близкой родственнице: тогда это считалось в порядке вещей. Это обещало надежность и согласие, если не бояться катастрофы — иногда близкое родство сказывалось на детях: среди евреев было непропорционально много ущербных потомков. Но и на редкость много необычайно удачливых детей.

Таким был первый сын, Нафтали-Герц. Он родился 16 тевета 5593 года (в 1833 году) — уже действительно на Украине. С раннего возраста мальчик проявлял себя необычайно смышленным, легко осваивал языки, еще совсем юным изумлял взрослых, на память читая страницы Торы. В хедер, в котором учились все мальчишки его возраста, он не ходил — учился дома у приглашенных учителей. С некоторыми общался всю жизнь. Например, с учителем русского языка и литературы — поэтом Виленкиным, который потом под псевдонимом Николай Минский перевел с французского языка на русский «Интернационал». Музыке его обучал известный композитор Жюль Массне.

Вырос стройным, на редкость добрым и приветливым. По воспоминаниям современников, юноша высокого роста обладал редким обаянием. По свидетельству его служащих, уже став взрослым, достигнув больших успехов и высокого почета, никогда не повышал голоса на провинившихся подчиненных и, разговаривая, смотрел любому собеседнику прямо в глаза.

Остальные дети Евзеля были тоже на редкость красивыми и удачливыми. Особенно очаровательной была Матильда. Это заметил Фульд, племянник министра финансов императора Наполеона III, — и женился на ней удивительно скоро после того, как впервые увидел ее.

Все дальнейшие поколения Гинцбургов были привлекательными и сообразительными. Дочь Фульда и Матильды Гинцбург вышла замуж за молодого человека из семьи самого знаменитого в ту пору банкира Ротшильда — Эдуарда. Другие дети Евзеля, став взрослыми, породнились с семействами многих известных во всей Европе банкиров из Германии, Австрии, Венгрии.

Сам Евзель Гинцбург прославился и разбогател еще больше во время Крымской войны. У него уже тогда были винные откупа в Западных губерниях — в Бессарабии и Волыни.

Даже после того, как окончилась советская власть и постепенно прекращался государственный антисемитизм, то обстоятельство, что старший Гинцбург занимался винными откупами, исследователи, перечисляя «смешные» для постороннего еврейские имена (самого Евзеля, его дочерей — Хая-Матлея и Расея, сыновей — Зискнид, Урий и Нафтали-Герц, родственников — Теофил, Роза, Розалия, Гершель и др.), неизменно подчеркивали то, что он заработал огромные капиталы именно на продаже вина. Однако не говорили ни слова, что то была не его собственность, а помещика.

Деятельность Гинцбурга во время Крымской кампании подвергалась сдержанному осмеянию. Подробно сообщалось, что старший Гинцбург хорошо заработал на поставках в армию вина, но не упоминалось, что вино значилось в рационе воюющих русских солдат, тем более на передовых позициях, и кому-то надо было туда его поставлять. В тех же исследованиях подробно излагаются анонимные доносы завистников. Один аноним утверждал, что еврей-поставщик заработал целый миллион рублей серебром, другой — что он нажил шесть миллионов. Много лет спустя литератор и чиновник К.К. Случевский, о котором будет идти речь впоследствии, повторил слухи в своем безответственном публицистическом «разоблачении» и настаивал на этих ложных фактах.

В свое время доносы на старшего Гинцбурга дали прочитать самому императору Александру II. Он внимательно изучил их, однако не наказал «известного откупщика» и, как было сказано тогда, «оставил их без последствий». Но сделал, наоборот, совсем другое: наградил его за то, что сберег массу государственных средств — отпускал продукцию ниже действующих цен. «За содействие к пользам казны при торгах на питейные откупа» в 1854 году Евзель был пожалован медалью «За усердие» — для ношения на шее на Владимирской ленте. Немного времени спустя — в 1856 году — главнокомандующий 2-й армии генерал-адъютант Лидере дал поставщику самую лестную характеристику: «Несмотря на повсеместное повышение цен и недостаток в перевозочных средствах», снабжение воюющей армии не знало перебоев. За это Евзель Гинцбург был награжден еще и «Золотой медалью для ношения на шее на Андреевской ленте».

Почти сразу последовало присвоение Евзелю Гинцбургу звания потомственного почетного гражданства, которое давало ему и его потомкам право жить даже в российских столицах — Санкт-Петербурге и в Первопрестольной.

В 1859 году Евзель Гинцбург основывает в Санкт-Петербурге банк под названием «И.Е.Г.» — самый крупный в России. Через некоторое время открывает отделение своего банка в Париже — в самом центре французской столицы, на бульваре Осман. Банк десятилетия процветал, славился своей порядочностью и надежностью, наладил деловые связи с самыми известными банками Европы.

Это подтвердил даже такой придирчивый клиент, который не давал спуска корыстным чиновникам, как великий сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин. Писатель, перестав быть генерал-губернатором в провинции, обращался по своим делам в этот банк и в сохранившемся письме так отозвался о банке «И.Е.Г.»: «Контора Гинцбурга выполнила дело вполне добросовестно».

Потом к Парижскому отделению банка «И.Е.Г.» прибавились Киевский частный банк, отделение в Харькове. Банк славился не только надежностью, но и применением небывалых технических средств. Например, телеграфа. Ссуды в Харькове выдавались банком почти немедленно: надо было только дать срочную депешу. Телеграф в банке поражал коммерсантов своей быстротой действия, позволявшей оперативно осуществлять сделки.

Подросший сын Евзеля — на редкость предприимчивый Гораций — стал играть в банке отца решающую роль. Банк установил деловые связи и с великим принцем Александром из германского Гессен-Дармштадтского герцогства. Однажды в Санкт-Петербург в Министерство иностранных дел оттуда пришло известие от российского поверенного — о том, что герцогство намерено привлечь к руководству своими финансовыми делами в России именно молодого Гинцбурга. При дворе это было воспринято весьма благосклонно: в то время родная сестра великого принца Алиса Гессен-Дармштадтская уже была невесткой российского государя Александра II — супругой будущего царя Александра III.

И до этого Гинцбурги — Евзель и Гораций — занимались не только финансовыми делами: много времени и денег они отдавали благотворительности, улучшению условий жизни бесправного, нищего еврейского населения России.

Потомственный почетный гражданин, владелец самого главного банка, имеющего влияние и на другие европейские страны, Евзель Гинцбург обратился с «Запиской» в Комитет главноуправляющего — во второе отделение императорской канцелярии к М. А. Корфу, который хорошо его знал.

Еще в период предыдущего царствия был образован «Комитет для рассмотрения мер по устройству евреев в России». Он существовал пятнадцать лет, но почти бездействовал. Впервые «Комитет» собрался в 1840 году, чтобы рассмотреть «опасное» ходатайство рижского раввина Моисея Брайнина — «дать Высочайшее указание о постепенном слиянии евреев с общим народом».

Царедворцы, однако, видели другой, очень простой путь: пусть все евреи, оказавшиеся в России, не переселяясь, по-прежнему сидя в своих домах, откажутся от своей неясной, старинной веры — крестятся и станут православными, которым доступно все.

За полтора десятка лет «Комитет» не принял ни одного решения. Однако члены его знали, что Александр II готов был сделать евреям только одно, но существенное послабление: предоставить «право жительства» в столичных городах, но только купцам первой и второй гильдии, из числа тех, кто был причислен к гильдиям давно — не менее десяти лет назад. Им даже будет позволено взять с собой в столицы одного «прикащика» и четырех слуг своего вероисповедания — потому что христианам строго-настрого запрещалось служить в домах евреев.

Но даже этого послабления сделано не было. Прежде всего потому, что этим благом могли воспользоваться во всей стране ничтожно мало людей — всего 108 человек…

В письме М. А. Корфу Евзель Гинцбург взял на себя смелость ходатайствовать о гораздо больших послаблениях.

В старых российских архивах сохранился этот исторический документ. Он отличается от других строгой логикой и прекрасным русским языком, которым тогдашние чиновники еще не владели.

Автор размышляет так. В политике Александра II по отношению к евреям «преобладают две главные мысли: 1) улучшение посредством дарования им общих гражданских прав и 2) сохранение известной постепенности». Далее говорится, что у евреев, живущих в Российской империи, имеются «только» три ограничения. На самое существенное: «1) на право жительства, 2) на права торговли, а третьим элементом является бесправность евреев, получивших образование…» Но существует целых 80 (восемьдесят!) ограничений — только для евреев.

Далее Евзель Гинцбург сообщает: есть очевидное противоречие в том, что допускаются к частной службе «евреи, имеющие дипломы на ученые степени доктора медицины и хирургии», но «законодательство делает различие между медиками и, например, юристами… ставя первых в гражданской правоспособности ниже последних. Если гимназисты, не могущие не считаться людьми, получившими европейское образование, все-таки признаются недостойными водворения во внутренние губернии, то какого тогда образования искать евреям? Неужели только евреи с высшими учеными степенями могут и должны слиться с русским народом, от которого вовсе не требуется сплошного университетского образования? Не значит ли это, что все еврейское юношество обрекается на вечный умственный застой и безнадежность?»

Автор оперировал цифрами. Получается, что полтора миллиона российских подданных лишены всяких гражданских прав… И предлагал по меньшей мере «уравнение евреев, окончивших гимназический курс, во всех гражданских правах с русскими, дозволения евреям-ремесленникам производить мастерство во внутренних российских губерниях, а всех евреев вообще сблизить в гражданских правах с местным населением одного с ними сословия».

Император самолично прочитал «Записку» Евзеля Гинцбурга, оценил ее достоинства, передал министру внутренних дел П.А. Валуеву, а тот велел разослать ее на отзыв всем генерал-губернаторам. Приближенные, наверное, чувствовали либеральное настроение царя, и (о чудо!) многие откликнулись на присланную из столицы бумагу без всякой враждебности, которая ощущалась долго, всегда и неизменно.

Военный генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф А. А. Суворов, естественно, ощущал новые веяния при дворе особенно явственно, поскольку находился совсем близко от него. Он откликнулся первым и весьма положительно. Это тут же узнали его провинциальные коллеги. Поданная им бумага начиналась так: «Заслуживает полного внимания».

Столичный военный генерал-губернатор, оказывается, ничего не имел против того, чтобы разрешить евреям жить, если они захотят, и вне «черты оседлости». Однако граф был против того, чтобы всем еврейским мальчишкам разрешить учиться в гимназиях. Зная их настойчивость и прилежание, граф был уверен, что они непременно «пройдут весь курс образования и в университетах». Граф, однако, не представлял себе в этом «никакой надобности», потому что «в столицах есть много специалистов по всем отраслям наук…» То есть образованных людей в России вполне достаточно — будут лишние.

Пока главы всех губерний читали «Записку», пока писали отзывы на нее, пока ответы шли в Петербург, пока в столице решали-рядили, прошло несколько лет. Александр II принял многое из того, что ему рекомендовал банкир-еврей с обширными европейскими связями. Было издано высочайшее повеление, после которого евреи всей России ликовали как никогда. Раньше тоже издавались царские законы, касающиеся евреев, но они всегда пугали — новые меры еще больше ущемляли какие-нибудь права. А это обещало неслыханные вольности.

В подготовленный проект самодержец-либерал в последнюю минуту внес только одну поправку: он повелел исключить право приобретать евреями землю и угодья в нескольких губерниях. «Воспретить всем без исключения евреям, — говорилось в законе, — приобретать от помещиков и крестьян земли в губерниях, подведомственных Виленскому и Киевскому генерал-губернаторам».

Только потом стало известно, что это постарались невидимые личные враги семьи Гинцбург, на зависть другим разбогатевшей еще больше. Запрет касался двух губерний. В Киевской Гинцбурги построили первые сахарные заводы, и деньги от них полились владельцу рекой. А Виленская губерния, как никакая другая в России, была переполнена нищими евреями. Что будет с Россией, если дать свободу евреям селиться всюду?

В те годы подросший старший сын Евзеля Гинцбурга, Нафтали-Герц, вошел в дело отца целиком. Он во всем подражал отцу. Даже женился тоже рано: по одним сведениям, в шестнадцать лет, по другим — в двадцать. Тогда его уже все называли именем, которое не резало слуха своей необычностью — ни русских, ни французов: Гораций (сначала — Иосифович, потом — Осипович) — немножко претенциозно, но имя римского поэта очень шло красивому, приветливому, преуспевающему, молодому, чрезвычайно везучему мужчине.

Семья Гинцбург часто ездила в Париж и сначала постоянно занимала апартаменты в гостинице «Пале Рояль», а потом — в «Отель де Лувр». Впоследствии купили квартиру на улице Тильзит, 7. И вскоре в семье свободно знали не только русский, идиш, древнееврейский, немецкий, но говорили с гостями и на французском языке.

Жилище в Париже понадобилось семье, так как Евзель основал во Франции отделение «Банкирского дома И.Е.Г.» Совсем быстро образовались превосходные связи со многими французскими финансистами.

Дом Гинцбургов очень легко было узнать на парижской улице: на нем всегда вместе с французским — по разрешению местных властей — полоскался и российский флаг. Он привлекал внимание каждого гостя из России, оказавшегося в Париже, а их было тогда много.

Именно флаг родины обратил внимание на себя проходившего по улице Тильзит другого соотечественника, который недавно появился в Париже и стал там жить постоянно — вслед за вернувшейся во Францию своей любовью, певицей Полиной Виардо.

Первый раз Иван Сергеевич Тургенев пришел в дом, привлеченный именно российским флагом на фасаде. Незваного гостя там радушно встретили, сразу показали, что его знают, что он подающий большие надежды писатель — читали его повести и рассказы. А ему очень понравились интеллигентные, приветливые хозяева. Они не только знали названия его книг — без раздумий тут же называли имена героев «Рудина», «Накануне», «Дворянского гнезда». То маленькое обстоятельство, что хозяева помнили даже его героев, например Хоря и Калиныча, из сборника «Записки охотника», немножко насторожило писателя и обещало неловкость. Наверное, Тургенев боялся, что назовут и Гиршеля — героя его другого рассказа, «Жид», невыносимого, хитрого, грязного, поганого еврея, который в интересах враждующих с Россией поляков шпионил за русской армией, нагло предлагал офицерам свою красавицу дочь и был, наконец, пойман за шпионством и, к радости лирического героя и всех окружающих, повешен…

По всей видимости, писатель, принимаясь за рассказ, совсем не знал деталей еврейской жизни: вечно презираемый поляками, еврей никогда не стал бы жертвовать своей жизнью ради жестоких гонителей.

Иван Сергеевич видел перед собой совсем других «жидов». Работая над рассказом «Жид», он действительно никогда еще не видел евреев, только слышал про них от других. Потом он познакомился там же, в Париже, с другими евреями, не только российскими, — с Бертольдом Ауэрбахом, Генрихом Гейне, а Гинцбургов просто полюбил.

Он, наверное, все-таки почувствовал, что они читали и «Жида»: увидел в семейной библиотеке томики «Современника», в котором рассказ был опубликован, хотя и без имени автора — стояли только оба инициала, но можно было легко догадаться, кто сочинил его, — по стилю, присущему только ему.

Для читающей публики это и не могло быть тайной. Жена молодого хозяина Анна Гесселевна, из семьи одного из редакторов газеты «Русский еврей», однажды весело спросила писателя: «Дорогой Иван Сергеевич, не знаете ли вы, что такое «тург», от которого, видимо, происходит ваша фамилия — Тургенев?» Пришлось назвать татарское слово и тем открыть свои национальные корни. Воспитанная Анна Гесселевна ничего не сказала, только очень женственно воскликнула: «Очень интересно!»

Наверное, именно с этого момента Тургенев не написал ни слова о гадких, невыносимых «жидах». Впоследствии, когда с ним за границей встретился наступательный реакционер Суворин и предложил выгодное сотрудничество в своем антисемитском «Новом времени», писатель был сух с ним и любезно отклонил очень соблазнительное предложение.

Время от времени наезжая к родственникам в Париж, Гораций Гинцбург, однако, постоянно жил и работал в России, которую очень любил, даже капризный климат Петербурга. Диапазон его деятельности все расширялся — внешне неторопливый и спокойный, он проявил себя на редкость инициативным, деятельным, изобретательным. К банковским делам, к которым его привлек отец, прибавились разнообразные хлопоты, в которых ему на редкость всегда удивительно везло. Много ездил, встречался с губернаторами, с купцами. Он начал заниматься и добычей золота на Урале и в Сибири, нашел, что Алтай непременно проявит себя в будущем…

Однажды великий герцог Гессен-Дармштадтский обратился к нему с предложением — взять на себя ведение его финансовых дел. Гораций Осипович не имел ничего против этого лестного предложения — у него хватит времени и молодых сил и на это.

Тогда герцогство Гессен-Дармштадтское было близко к России, как никакое другое зарубежное государство: император породнился с ним — выдал своего сына Александра за принцессу из этой земли. Даже еще не будучи уверенным в том, что именно второй сын царя станет наследником престола, а герцогиня — русской царицей Александрой Федоровной, великий герцог, родной ее брат, отважился на невозможное: после того как молодой российский банкир блистательно справился с финансовыми заботами герцогства, назначил местного еврея… своим консулом в России!

У Горация Гинцбурга хватило вдохновения и на исполнение этой должности. Увидев, с каким усердием принялся с первого дня за работу новый консул и как бурно развивал ее, герцог в 1871 году принял решение: присвоить Горацию Гинцбургу титул барона. А следовательно, и дворянина…

Александр II отнесся и к этому неординарному шагу своего нового родственника весьма спокойно, даже специальным повелением признал, что это зарубежное отличие действует в его стране.

Титул барона считался наследственным, он присваивался всем потомкам. Но из-за этого получилась неловкость: а как быть с таким почтенным, таким полезным деятелем, как Евзель Гаврилович? Великий герцог, ценивший и заслуги отца Горация Осиповича, решил трудную проблему очень просто: в 1874 году присвоил титул барона и старшему Гинцбургу. Единственный раз в истории титул барона был присвоен не только потомкам, но и предку…

И царь ценил труды во благо российского отечества деятельного семейства Гинцбургов: высочайшим соизволением приказал внести в «Особую книгу Департамента Герольдии Правительствующего Сената» имена обоих Гинцбургов — то есть признал за ними и в России баронский титул, дворянское достоинство сына и отца. Департамент Герольдии без промедления утвердил баронский герб семьи, поскольку сам Александр II письменно «разрешил пользоваться титулом барона и в России»…

Так Гинцбурги стали дворянами, хотя у них и раньше было право на это: когда им присвоили звание потомственных почетных граждан. Впоследствии, когда не хватило какой-то пустячной официальной бумажки, Гораций обратился за ней в Канцелярию по принятии прошений к барону Будбергу. Внук Александра II, присвоившего дворянство роду Гинцбургов, — Николай II, разбирая дело, или не понял сущности вопроса, или, напротив, не хотел понять, ответил младшему барону невпопад — что евреи, дескать, в России вообще не могут быть дворянами… Но потомственные почетные граждане России, бароны Гинцбурги уже имели утвержденный герб — стало быть, дворянство. Да в Российской империи уже было несколько дворян, действительных тайных и статских советников — по национальности евреев. Правда, они появились только в период, когда на престоле находился либеральный государь Александр II.

Этот царь остался в истории не только как смелый самодержец, отменивший вековое крепостное право, — евреи России благодарны ему за то, что именно он первый из российских царей заметил в своем государстве их бесправное положение и отменил некоторые дискриминационные законы — не все, но многие. Впоследствии потомки царя немало порушили волю их замечательного предка. 15 марта 1859 года Александр II в экономических интересах всего отечества разрешил наиболее предприимчивым, наиболее зажиточным евреям — купцам первой и второй гильдии жить и торговать вне ограничительной и позорной «черты еврейской оседлости», существованию которой дивились в прогрессирующей Европе. Потом царь разрешил жить вне этой черты образованным евреям, получившим в европейских университетах дипломы о высшем образовании — этого образования получить на родине евреи до этих пор не имели возможности; разрешил своим соотечественникам из числа евреев учиться в университетах. Наконец, в середине шестидесятых годов вышло разрешение, касающееся простых ремесленников: они, получив на то подтверждение о своей профессии, тоже вольны были селиться даже в Санкт-Петербурге и Москве. А также другие представители «либеральных» профессий — акушерки, потом и зубные врачи. И врачи общего профиля.

Евреи увлеченно учились медицинским специальностям. Специалист этой профессии больше всего чувствует свою независимость и уважение к своей личности. Большинство евреев-мужчин, чувствовавших себя благодаря приобретенному диплому чуть свободнее, становились именно врачами, фармацевтами, а женщины-еврейки — акушерками.

Позднее то же самое произошло со специальностью юриста. После того как немножко приоткрылась крепко запертая дверь, правоведение стало второй наиболее распространенной профессией образованного еврея.

Всю вторую половину девятнадцатого века в России — из-за временной «неосторожности» властей — самыми многочисленными, наиболее знающими юристами были евреи. Многие адвокаты еврейской национальности, хорошо изучившие противоречивые государственные законы отечества, стали умело противостоять самим властям. Их охотно привлекали к защите своих прав богатеющие купцы, различные политические партии и общественные группы. На всю страну стали известны талантливые ораторы из числа правоведов-евреев. А после событий 1905 года некоторых даже выбрали в образованный законодательный орган — Первую Государственную Думу. При выборах Второй Думы власти сделали все, чтобы уменьшить число еврейских избранников, — но им так и не удалось совершенно удалить их из парламента.  Кстати, подобное произошло даже гораздо позже, в наше время — перед окончанием всей советской власти, в период так называемой перестройки. В послевоенное время, когда государственный антисемитизм нарастал, перед евреями постепенно закрывались двери большинства вузов. Даже ярко талантливому человеку стало трудно поступить, например, в Московскую консерваторию, но особенно — в Московский Государственный университет. На любой факультет, даже на механико-математический, где сообразительность абитуриентов, их способности к математике проверяются элементарно просто и, казалось бы, честно.

Однажды на приемных экзаменах в МГУ на этот факультет произошел совершенно скандальный случай, ставший широко известным. Поступающей на факультет девочке с «подозрительной» фамилией Шляпентох, призеру математической олимпиады школьников, после безупречных ответов на стандартный экзаменационный билет дали дополнительную задачу, которую надо было решить немедленно — за десять минут. Она не справилась… Эту же задачу в домашней обстановке предложили решить академику Л.В. Канторовичу, только что получившему Нобелевскую премию. Он решил ее. Правда, за час мучений. А бывшая абитуриентка МГУ, потеряв всякие надежды на поступление в МГУ, в отчаянии эмигрировала в США и за короткий срок стала там профессором, известным ученым, доктором математических наук.

Московский юридический институт, одно время находившийся совсем рядом с МГУ, на Большой Никитской улице, страдал, наоборот, от недобора студентов — юристы не были нужны советской власти. Поэтому принимали даже евреев. Они шли туда неохотно, с обидой, без всякой радости. Но потом, в пору развернувшейся перестройки, когда после годов коммунистической диктатуры в стране снова стало развиваться правовое сознание, начали принимать новые законы и больше стали ориентироваться на них. Из этого второстепенного, непрестижного института, который даже пришлось закрыть, внезапно вышли самые лучшие, самые знаменитые профессионалы-юристы, адвокаты, которых знает вся страна. Их привлекают для участия в самых громких процессах, их выбирают в Государственную Думу, в Администрацию президента — не по фальшивой, назначенной властями тайной процентной норме, но по их личным качествам.

Но во второй половине девятнадцатого века положение евреев в России было несравненно хуже и откровеннее. Существовала полнейшая дискриминация в любой области гражданской жизни, часто именно в тех отраслях ее, в каких царская власть, наоборот, проявляла либерализм.

Бароны Гинцбурги, сын и отец, отважно и умело боролись за несомненные права, которые дали евреям сами цари — своими «Повелениями», манифестами, законами. Уважаемые даже властями, оба барона постоянно ходатайствовали за пострадавших одиночек и за всех евреев.

Через несколько лет после того, как Евзель Гинцбург обратился к властям со своей первой, знаменитой «Запиской», он же в 1863 году становится инициатором создания «Общества распространения просвещения среди евреев». В этом начинании роль правительства была совсем пустячной — пусть оно только не препятствует. У самих же евреев это учреждение вызывало только одобрительный отклик: всякое обучение в народе традиционно ценилось и всегда одобрялось. Финансировать же «Общество» брались сам Гинцбург и другие еврейские благотворители.

И «Общество» появилось, много лет безотказно действовало: выдавались, как сказали бы теперь, гранты — стипендии преуспевающим студентам, читались лекции. Активно преодолевалась неграмотность, велось обучение русскому языку, проводилось обучение ремеслам.

Еврейские филантропы не пропускали ни одного замеченного самородка. Сначала им удалось увидеть в Вильно талантливого портняжку-подмастерье, который хорошо рисовал и лепил: благодаря В.В. Стасову был извлечен на свет и окружен вниманием, материальной поддержкой будущий знаменитый скульптор Марк Антокольский. Он умер слишком рано. К концу его жизни младший Гинцбург опять вмешался в судьбу скульптора: купил для него дорогой дом в Швейцарии, в котором тот провел последние дни. Гораций Гинцбург помог выйти на дорогу другим одаренным людям — молодым гениальным скрипачам мирового уровня Яше Хейфецу и Ефрему Цимбалисту. Биографы великого художника XX века Марка Шагала почему-то не говорят, что и он в ранней юности не обошелся без внимания семейства Гинцбург. И даже Самуил Маршак — еще совсем мальчишкой.

Не без влияния Гинцбургов было образовано «ОРТ» — «Общество обучения евреев ремесленному и земледельческому труду». Оно действовало наиболее успешно: профессии портного, сапожника, красильщика, токаря, печатника в типографии, маляра, слесаря стали цениться в России, идущей к капитализму, особенно высоко. Несомненно, это содействовало экономическому процветанию государства. И это понял сам Александр II. Ремесленники получили от него право жить в Санкт-Петербурге, в Москве. Люди других профессий, например журналист без диплома о высшем образовании, приобретая (иногда за взятку) документ «ремесленника», мог работать в газете. В России стало много известных русских журналистов — по национальности евреев.

В 1891 году, когда был назначен новый московский генерал-губернатор, задумавший «очистить Первопрестольную от евреев», простые русские купцы, люди православные, заступились за изгоняемых ремесленников: без них сразу появились трудности в повседневном быту.

Еврейские филантропы хотели привлечь неимущий, бесправный народ и к занятию сельским хозяйством.

Барон Евзель Гинцбург умер в 1878 году, оставив щедрое завещание, о котором долго рассказывали за «чертой оседлости»: 50000 десятин земли в Таврической губернии — для простых евреев-бедняков, которые захотят крестьянствовать. Завещатель не верил в распространяемое журналами злонамеренное мнение, будто евреи не приспособлены к сельскому труду. Распорядителем завещания назначался его сын Гораций. Сам же он купил землю возле Каменец-Подольска — тоже для еврейских бедняков.

Само правительство, подталкиваемое Гинцбургами, предоставило пустующие казенные земли бедным евреям из переполненных нищих местечек в Екатеринославской губернии. Конечно, не бесплатно — за еврейский же счет: из денег собираемого ими «коробочного сбора». Так назывался в ту пору налог на кошерное мясо. Реакционные издания высмеяли решение правительства. Евреев научить обрабатывать землю? А что эти бездельники будут на ней делать?

Скоро властям представилась возможность доказать всю напрасность царской щедрости. В Херсонскую губернию для составления отчета об увиденном был послан чиновник, не чуждый литературы, — небезызвестный, уже упоминавшийся угрюмо-мистический поэт К.К. Случевский. Он не удовлетворился одним отчетом перед заказчиком о проделанной работе — опубликовал в «Российском вестнике» пространное сочинение, полное насмешки над горе-крестьянами.

Поэт-чиновник сообщал, что будто бы, как только они поселились на украинской земле, она вмиг стала запущенной и грязной — ловкие евреи сдали полученную землю в аренду. Автор клялся, что не нашел никаких следов занятия земледелием иноверцами. По словам Случевского, евреи, приехавшие на целинные земли, тут же устремились в ближайшие города, а свою землю, конечно, сдали в аренду.

Автор ничего не выдумывал, он «художественно» оформлял мнение местной администрации, остро не любившей странных, нежеланных пришельцев. И сочинитель отчета вовсе не путешествовал, не смотрел своими глазами — говорил обо всем как о будто бы «увиденном». Но то было мнение местных властей. Он высказал их взгляды: правительство напрасно позаботилось о переселенцах — поля их стоят бесплодные. Дескать, это и не удивительно — какие из евреев хлебопашцы?

Читатель делал естественный вывод: казенные земли пустуют, и напрашивался совет, что их действительно надобно заселять — однако теми, кто умеет хозяйствовать.

Фальшивый отчет чиновника-поэта возмутил младшего Гинцбурга: он знал, что в действительности положение там иное. Но это надо было убедительно доказать.

Барон на свои средства послал в те же места честных людей, они должны были устроить подробное «подворное расследование». Добросовестные представители, прибывшие из Санкт-Петербурга, вошли в каждую усадьбу, в каждый дом и записали ответы на вопросы анкеты, составленные самим бароном, побывали на всех полях. Возглавлял расследование образованный, пунктуальный человек — Л. Биншток, бывший житомирский раввин, потом — секретарь петербургского хозяйственного правления синагоги.

Биншток убедительно доказал, что Случевский написал неправду. И задался вопросом: откуда он взял свои факты? Он с самого начала проявлял враждебность к переселенцам, говорившим на незнакомом языке. В тех местах, которые инспектировал насмешливый чиновник-поэт, картина получалась совсем мрачной.

Гости из столицы, однако, нашли, что в новых деревнях, в безлесных и безводных степях, без всяких сельскохозяйственных орудий местные землепашцы трудятся честно и успешно. Во всяком случае, новые поселения выглядят гораздо зажиточнее, чем старые соседние деревни, а совершенно трезвые, плечистые хлеборобы производят радостное впечатление здоровых, культурных людей.

Некоторых из них пригласил к себе в Петербург Гораций Гинцбург. Их вид удивил местную публику — она поражалась, наверное, совершенно так, как впоследствии изумлял вид работников израильских сельскохозяйственных кибуцев, которые, взявшись выращивать на запущенной земле цитрусовые, получили несказанно высокий урожай. Еще сто лет назад впервые было доказано, что и евреи могут крестьянствовать.

Получив отчет о «подворном расследовании» и убедившись в его пунктуальности и надежности выводов, Гораций Гинцбург издал его типографским способом. Он назывался «Еврейские земледельческие копии в Елисаветградском уезде». На обложке стояла фамилия — Л. Улейников, на самом деле ее написал Биншток.

… После покушения на Александра II и его гибели обстановка в стране переменилась. Как и всегда в таких случаях, началась серия еврейских погромов. Официальная точка зрения новых хозяев страны сводилась к утверждению, что население так негодует не из-за преступлений революционеров-террористов, убивших предыдущего царя, а просто выступает против… «эксплуатации, осуществляемой евреями».

Внешне все выглядело так, что министерство внутренних дел вполне согласно с либеральным мнением барона. Накануне появления знаменитых «Временных правил» многие думали, что от них можно ожидать полного прекращения произвола, освященного несправедливым законом. Но когда их наконец опубликовали, они неожиданно вернули евреев к прежнему положению, которое было до реформ либерального царя.

Перед самым опубликованием долгожданных новых правил барона Гинцбурга принял министр внутренних дел граф Игнатьев. Он, глядя прямо в глаза, спросил: «Скажите, барон, верно ли, что вашему банку передана для меня сумма в два миллиона рублей?»

Министр откровенно вымогал взятку! И даже определял ее размер! Удивленный наглостью, деликатный Гораций Гинцбург задохнулся от негодования, растерялся и ответил просто отрицательно. И всего через несколько дней последовал акт мести обиженного министра: государственные «Временные правила» обернулись против всех евреев…

Сначала в «Правительственном вестнике» появился беззубый, ничуть не испугавший хулиганов циркуляр «о недопущении антиеврейских беспорядков, то есть погромов, но они, конечно, продолжались еще два года — 1881-й и 1882-й.

Вновь явились на свет старые запреты. 3 мая 1882 года появились знаменитые, долгожданные «Временные правила». Они ликвидировали все права, данные евреям прежним либеральным самодержцем. Сначала министр граф Игнатьев выпустил циркуляр, повелевающий евреям вновь «селиться только в пределах черты оседлости» и запрещающий «селиться вне городов и местечек и заниматься арендой». В «Голосе» и даже в «Отечественных записках» печатались статьи о «еврейском засилье, об эксплуатации крестьян евреями», о проделках еврейских ростовщиков. Но уже тогда раздались первые трезвые голоса. Первым был философ Владимир Сергеевич Соловьев — именно он возглавлял группу российских интеллектуалов, которые выступили с «Протестом писателей и ученых» против антиеврейских настроений и дел. Его подписали 147 крупных русских деятелей искусства и литературы. Оно было опубликовано в «Русских ведомостях». Позднее открыто выступили пятьдесят московских купцов и фабрикантов. Трезвые люди, они были вне политики и высказывали только экономические доводы. В письме, полученном от них министерством финансов, они заявляли «о вредных последствиях для московской торговли излишнее стеснение евреев в правах проживания москвичей».

Узнав о письме, обиженный граф Игнатьев, который напрасно надеялся поживиться на евреях, сказал: «Я не придаю никакого значения подобным заявлениям со многими подписями, так как хорошо знаю известные у нас способы, какими при этом подписи собираются». Не веря благородству простых русских людей, граф вообще заключил: «Торгующим евреям предоставлены достаточные права».

При новом царе Александре III все ограничения для евреев, введенные Александром II, возвратились вновь, все разрешения были вычеркнуты — для части граждан России законодательство стало снова грозным и беспощадным. Для оправдания, для того, чтобы уверить всех, что ничего нового не произошло, откровенный антисемит князь Голицын занялся составлением большого труда, чтобы показать общественности, каким было традиционное отношение к евреям в России. Дескать, ничего нового не произошло: каким было отношение к зловредному, нелюбимому народу, таким оно и осталось. Получалось, что законы России евреев всегда не щадили.

Большую, позорную книгу объемом в тысячу страниц издали — для оправдания и наставления.

Осмелевшая Высшая комиссия под председательством нового министра внутренних дел Палена вынесла в 1887 году безвинным евреям свой приговор. Он запрещал доступ к высшему образованию: полностью — в Санкт-Петербургскую военно-медицинскую академию, определил норму в Харьковский технологический институт — пять процентов по отношению к христианам, три процента — в Горный, минимальный процент — во все высшие и средние учебные заведения. Даже в гимназии.

Оба барона Гинцбурга, смело борясь за достойную судьбу всех евреев в России, одерживая успехи и переживая поражения, которые их лично все-таки не задевали, занимались не только большой политикой. Сначала у Евзеля Гинцбурга, потом у его сына был целый штат помощников, которые отвечали на личные обращения беспомощных, попавших в беду простых людей, которых в чем-то обидели местные власти. Тогда он поручал их дела опытным адвокатам.

Охотно верится рассказам стариков, что местечковый нищий портной получил от барона швейную машину, — современники оставили воспоминания о том, что барон получал множество писем от безвестных, нуждающихся людей и посылал в ответ не только зингеровские швейные машины, которые тогда считались чудом техники, но и какие-то чулочные машины, сельскохозяйственный инвентарь — почта тех далеких времен была способна на многое!

Самым несчастным, пережившим пожары (в годы погромов «красный петух» взвивался в местечках особенно часто, некоторых намеренных поджигателей поймали), бароны просто посылали деньги. Они никогда не подсчитывали цдоку — деньги, отданные на помощь незнакомым людям. Впрочем, как и другой меценат, Соломон Поляков, — размеры его пожертвований подсчитали другие. После его внезапной кончины получилось три миллиона рублей! Это, наверное, три миллиарда теперешних рублей!

Жаль, что никто не считает огромные суммы, которые дает другим на добрые дела нынешний благотворитель Джордж Сорос. Думается, что это впитанная с детства, вытекающая из обязательных религиозных предписаний, естественная потребность еврея помогать другим. Не обязательно единоверцам.

Современники иногда, например, не понимали, почему Соломон Поляков выделил огромную сумму в помощь бедным студентам Санкт-Петербургского университета, оговорив, однако, что пожертвование адресуется всем, кроме учащихся-евреев. Думается, что это был преднамеренный шаг. Всем было известно, что еврейские благотворители были щедры на помощь своим единоверцам, об этом в столице много говорили. Евреи одобряли, некоторые православные, особенно публицисты, упрекали — в том, что «жадные богатые евреи помогают не всем — только своим беднякам». Соломон Поляков своим примером показал, что зажиточный человек обязан помочь каждому страждущему.

Что касается баронов Гинцбургов, они делом и словом помогали самым угнетенным, самым беспомощным в России. Не только своим единоверцам. Сейчас почему-то не помнят, что старший барон Гинцбург был одним из учредителей Археологического общества в Санкт-Петербурге, а младший — Высших женских курсов, которые впоследствии назвали Бестужевскими. Самым деятельным человеком в них была сестра знаменитого русского критика Владимира Васильевича Стасова — большого личного друга Горация Гинцбурга. Началось с образования «Общества доставления средств Высших женским курсам» — барон был основным жертвователем. Гораций Гинцбург внял просьбе принца П.П. Ольденбургского выделить средства для основания Института экспериментальной медицины — наподобие Пастеровского института. Сделал это очень охотно, потому что видел его в Париже, поразился размаху его работы. Он же внес самый большой пай за участок на Офицерской улице и на строительство там большого здания Санкт-Петербургской синагоги (позже стал председателем хозяйственного правления), на строительство домов для петербургской бедноты — «Обществу дешевых квартир». Двадцать пять лет просуществовало Ремесленное училище имени царевича Николая. За четверть века в нем обучились профессии тысячи мастеров. На деньги барона в Петербурге был открыт «Биржевой барак». Это было благотворительное медицинское заведение — лучшие медики столицы там совершенно бесплатно делали бедным людям хирургические операции (без различия национальности). Платил им барон. Но некоторые гордые специалисты денег не брали. «Биржевой барак» удивлял весь Петербург, однако зажиточные люди им не пользовались, потому что их смущала именно бесплатность лечения: что подумают знакомые? И что подумают они о них — по какой причине они согласились лежать в палатах вместе с простонародьем? Жена младшего барона Анна Гесселевна (естественно, на деньги мужа) стала попечителем Сиротского дома для еврейских детей на Васильевском острове (сама она вскоре умерла, рожая одиннадцатого ребенка).

Именно за свою благотворительность барон Г.О. Гинцбург был удостоен звания действительного тайного советника, был выбран гласным в Петербургскую Городскую Думу, в которой председательствовал его друг М.М. Стасюлевич. Каждое заседание он исправно посещал, часто выступал — пока новый царь, Николай II, не издал закона о воспрещении избирать евреев в городское самоуправление. И тогда Горация Осиповича Гинцбурга просто выключили из состава Думы — только потому, что он еврей, хотя и барон.

Интеллигентная же среда неизменно чтила, всегда уважала всю семью Гинцбурга. Не только Салтыков-Щедрин и Тургенев, многие другие видные представители русской культуры дружили с ними. Самыми верными, постоянными друзьями Горация Осиповича был знаменитый философ Владимир Сергеевич Соловьев и редактор авторитетного либерального журнала «Вестник Европы» М.М. Стасюлевич. В сохранившейся переписке с ним самим и его женой Любовью Исааковной то и дело встречается его имя. Путешествуя за границей, он всегда «передает нежные приветы», пожелания, спрашивает о здоровье и делах.

В круг Горация Гинцбурга входили писатель И.А. Гончаров, художник А.П. Боголюбов, композитор, дирижер и пианист А.Г. Рубинштейн, которому он щедро помог, когда тот основывал первую в России консерваторию — Петербургскую. В салоне Гинцбургов можно было встретить художника И.Н. Крамского, врача С.П. Боткина, писателя П.Д. Боборыкина, историка и публициста Д.К. Кавелина (дочь младшего барона Луизу он звал библейским именем Лея), одного из авторов проекта отмены крепостного права, председателя Окружного суда знаменитого А. Ф. Кони…

Они, православные, совершенно терпимо относились к религиозности Горация Гинцбурга. В субботу он не работал, но с гостями встречался. По свидетельству современников, когда появлялся посыльный с телеграммой, гости расписывались за хозяина, разрезали ее, вскрывали конверты. По его просьбе вслух читали — вдруг в них что-то неотложное? Своих православных друзей Гораций Осипович приглашал в Пейсах на первый седер. Охотнее всех приходил Владимир Соловьев, внимательно слушал, когда младший за столом задавал самому старшему четыре традиционных вопроса о происхождении праздника, — он, конечно, знал ответы на них, но почитал этот ритуал. После смерти знаменитого философа рассказывали, что последними словами его были «Шма Исраэль»…

Высшие чиновники государства знали преданность Гинцбурга-младшего религии. Они никогда не решались назначить свидание ему в субботу, чтобы он не совершил в этот день запретного — ездить в экипаже. Марк Антокольский создал ему мраморную скульптуру Александра II, которого тот искренне почитал. А сам Гораций заказал ему большой скульптурный портрет царя — для Петербургской синагоги.

Евзель и Гораций Гинцбурги были настоящими консулами еврейского населения царской России. И еще больше — полномочными представителями. Бесправные российские евреи всегда могли надеяться на их защиту.

В тогдашней Англии, в большинстве европейских государств уже не было таких унизительных законов против евреев, которые указывали, где им жить, в каких краях они появляться не могут, где им нельзя учиться, решали, каким им заниматься делом. Они считались гражданами страны, в которой живут. Не случайно в век королевы Виктории в Великобритании одно время занимал пост главы правительства знаменитый своими делами еврей Дизраэли, хотя и в Англии, и особенно в Австрии, где тоже случалось, что министрами иногда назначали некоторых евреев, было тогда тоже много открытых антисемитов.

Именно после издания «Временных правил», придавивших евреев царской России еще больше, началась оживленная эмиграция евреев в Северную, а иногда и в Южную Америку. Государственный департамент САСШ, как тогда назывались теперешние США, сначала не поверил рассказам толп эмигрантов, появляющихся в Новом Свете из далекой страны, и послал в Санкт-Петербург делегацию сенаторов посмотреть, правду ли говорят. Несколько недель сенаторы провели в столице огромной державы и пришли к выводу, что положение евреев еще более бедственное, еще более ужасное, и отменили некоторые свои эмиграционные ограничения.

Обо всем этом говорили на похоронах барона Горация Гинцбурга, который умер в 1909 году. В Санкт-Петербург съехались тысячи людей, которые изъявили желание проводить заслуженного общественного деятеля. Поэтому несколько нарушили религиозный обычай: немедленно относить покойника на кладбище и предавать его земле как можно быстрее.

Печальное прощание состоялось в Петербургской синагоге, которую построили преимущественно благодаря его воле, на его средства. Ораторы говорили по-русски, вдохновенно, некоторые просто мастерски. Но похоронен он был, как и отец, как и все их умершие потомки, в Париже — в фамильном склепе на Монмартре.

Тексты надгробных речей на петербургской панихиде сохранились. Главное в них — еврейское население России никогда — это подчеркивалось: НИКОГДА — не забудет семью своих щедрых, благородных добровольных защитников. Особенно указывали на то, что Гораций Осипович «не делал различия между людьми по национальностям и исповеданиям». Что он «всегда говорил о людях, не различая ни эллина, ни иудея».

… Когда работа над этим очерком подходила к концу, автор встретил своего знаменитого знакомого журналиста, живущего по соседству. Обладатель прекрасного баритона, он еще и популярный обозреватель телевидения. В свое время, человек образованный и вдохновенный оратор, он всеми силами своего незаурядного темперамента страстно обличал американских империалистов, которые хотят развязать новую мировую войну. Кажется, досталось от него и сионистам, которые все время строят козни, плетут хитрые интриги.

В последние годы он стал пламенным, но по-прежнему разговорчивым демократом. Свет не видал большего демократа, чем он! Он даже тихо признался — некоторым знакомым, лично, словно по секрету, конечно, но не с экрана, что он, в общем, наполовину тоже еврей… Мать была еврейка. Но откуда у него типичное еврейское отчество? Зная силу его выдержки, можно надеяться, что когда-нибудь он признается, что и его вторая половина «не без греха»…

Начался обычный соседский разговор: дескать, как живете, как здоровье, над чем работаете? Услышав, что в своем очерке я называю имя Монтефиори, но все-таки больше интересуюсь биографией барона Гинцбурга, образованный, знающий несколько языков писатель, обозреватель, знаменитый публицист нахмурил брови и возразил:

— Кто такой Монтефиори, я, конечно, знаю. Английский баронет! Но кто такой барон Гинцбург? Что за барон такой? Почему-то я не знаю этого немца…

Время Шаббата в Вильнюсе и Вильнюсском уезде:

14 января 2022 г.

Время зажигания свечей – 16:02

15 января 2022 г.

Исход Шаббата – 17:24

Еврейская община (литваков) Литвы приглашает на Каббалат Шаббат (встречу Шаббата) по канонам реформистского иудаизма 14 января, в пятницу, в 18.00 (Вильнюс, ул. Пилимо, 4). После молитвы бокал вина и хала.

Регистрация: viljamas@lzb.lt или 867250699

Вальдемараc Шукшта, LRT.lt

Сын выдающегося французского философа литвакского происхождения Эммануэля Левинаса – Микаэль Левинас, не скрывает своего разочарования по поводу открытия в Каунасе Центра имени его отца.

По утверждению М. Левинаса, его просьба не присваивать Центру имя отца из-за трагедии, постигшей еврейский народ в годы Второй мировой войны в Каунасе, не была принята во внимание. Литовский университет медицинских наук, учредивший Центр, заявляет, что таким образом решил почтить память выдающегося философа ХХ века. К тому же, по утверждению университета, идею Центра поддержали дочь и внук Э. Левинаса.

Трагическая история семьи в Каунасе

Позицию Микаэля Левинаса в канун Рождества опубликовала французская газета „Le Figaro“. В статье М. Левинас подчеркнул, что, будучи в Каунасе в 2019 г., он отрицательно отнесся к идее “Центра Левинаса”, предложив назвать его – Центром современной французской философии. Это предложение также поддержали посольство Франции в Литве и Французский Институт в Вильнюсе.

Основной причиной, по которой Центру нельзя давать имя Эммануэля Левинаса, по словам его сына, является антисемитизм и преступления против человечности, которым подвергся его отец и еврейский народ в Литве во время Второй мировой войны. В статье „Le Figaro“ М. Левинас отмечает, что Центр находится рядом с квартирой, в которой жил его отец. Там же во время войны семья Э. Левинаса была арестована и отправлена в IX форт, где погибла от зверств нацистов и литовских коллаборантов.

Микаэлю Левинасу больно и от того, что в 2019 г. тогдашний ректор Университета медицинских наук Ремигиюс Жалюнас сообщил ему письмом, что его желание не будет соблюдено, и об этом не может быть и речи. Сын философа также отметил, что его отец неоднократно обещал не возвращаться в Литву и не иметь с ней никаких связей.

«Его решение относительно Литвы было окончательным. Ведь в этой стране была убита вся его семья», – сказал изданию „Le Figaro“ М. Левинас .

Новостной портал LRT.lt обратился к Микаэлю Левинасу за комментарием. Он согласился прокомментировать свою позицию, однако позже отказался от комментария, узнав о том, что в заметке будет представлен и комментарий Литовского университета медицинских наук.

Университет хотел почтить память о человеке, а не создавать Центр философии

Для выяснения обстоятельств портал LRT.lt  обратился к Литовскому университету медицинских наук. В комментарии университета говорится, что идея открыть Центр философии появилась для увековечения памяти Э. Левинаса.

«Это было сделано в нетрадиционной форме во время работы над социаль

ным проектом. Идея, как уже неоднократно упоминалось, принадлежит Университету медицинских наук, посольству Франции в Литве и Каунасскому городскому самоуправлению», – сообщает университет. В письме говорится, что у университета была четкая цель – почтить память выдающегося ученого, а не создавать Центр современной французской философии. Университет не принимал участие в соглашении о названии Центра. Кроме того, по утверждению Литовского университета медицинских наук, поначалу Микаэль Левинас поддержал учреждение Центра имени отца, но позже изменил свое мнение.

На вопрос о письме бывшего ректора университета Р. Жалюнаса М. Левинасу, Литовский университет медицинских наук отметил, что в самой семье Э. Левинаса мнения по этому вопросу разделились.

«У сына есть претензии к этой идее Центра. А вот дочь выразила решительную поддержку этому проекту. В церемонии открытия Центра принимал участие сын дочери Э. Левинаса со своей супругой. Они таже являются интеллектуалами и решительно поддерживают идею Центра. Также Центр активно поддерживают не только евреи Литвы, но и Франции», – говорится в письме университета.

В заметке „Le Figaro“ М. Левинас также отмечает, что на открытии Центра Левинаса не было представителей Посольства Франции. Однако Литовский университет медицинских наук заявил, что посол Франции и глава Французского Института получили приглашения на открытие Центра, но указали, что не смогут участвовать.

Название будет изменено, если изменятся обстоятельства

Университет утверждает, что по поводу Центра Э. Левинаса получил лишь одно замечание – от сына выдающегося ученого.

«Создавая этот Центр, Литовский университет медицинских наук стремился увековечить память родившегося в Каунасе всемирно известного философа. Имя Центру было дано после оценки действующего правового регулирования. Вопрос изменения названия Центра может быть рассмотрен лишь в случае изменения вышеуказанных обстоятельств», – говорится в комментарии Университета медицинских наук.

Центр Э. Левинаса был открыт 06 декабря. В сообщении для прессы университета указано, что новое учреждение будет развивать социальную и культурную деятельность, способствовать прогрессу общества, государства и региона. Также говорится, что имя родившегося в Каунасе, а затем уехавшего во Францию, выдающегося философа еврейского происхождения Э. Левинаса было присвоено Центру в качестве увековечения исторической памяти и сохранения наследия. Центр расположился в здании, которое спроектировал в 1926 г. патриарх литовской архитектуры Витаутас Ландсбергис-Жямкальнис. В 1926 – 1932 г. в этом здании располагалось Консульство Франции.

Посольство поддерживает инициативы, ведущие к мирному соглашению

Посольство Французской Республики в Литве в присланном LRT.lt комментарии указало, что упомянутая ситуация не является однозначной, и что взгляд ее участников на название открытого Центра разнится.

«Посольство поддерживает изучение современной французской философии, и в данном конкретном случае поддерживает все инициативы, которые ведут к мирному соглашению. Отношения между Литвой и Францией прекрасны. Благодаря прошлогоднему визиту в Литву президента Французской Республики они получили новый импульс. Двусторонние отношения наших стран должны еще больше укрепиться в 2022 г., тем более что Каунас стал культурной столицей Европы», – говорится в ответе.

Посольство Франции отказалось указать причину своего неучастия в церемонии открытия Центра Э. Левинаса и от более подробного комментария сложившейся ситуации.

Израиль собирается вновь открыть свои границы для вакцинированных и некоторых выздоровевших иностранных туристов, начиная с воскресенья, 9 января, поскольку уровень заболеваемости коронавирусом в стране достигает рекордного уровня, что делает влияние запретов на поездки на заболеваемость незначительным, сообщает «The Times of Israel».

Новые правила вступают в силу в 0 часов 9 января. 7 января Израиль аннулировал свой список «красных» стран с высокой заболеваемостью Covid-19, сделав возможным путешествие во все страны и из них. Сохраняя свои границы закрытыми на протяжении большей части пандемии, Израиль начал разрешать въезд привитым туристам в начале ноября прошлого года, но к концу того же месяца снова запретил въезд иностранным гражданам в попытке задержать распространение штамма «Омикрон».

Несмотря на изменение политики, представители Министерства здравоохранения по-прежнему рекомендуют избегать любых поездок не вызванных настоятельной необходимостью, поскольку вирус продолжает распространяться. Согласно инструкции для иностранцев, прибывающих в Израиль с 9 января, они должны быть вакцинированы (в большинстве случаев не менее двух прививок) или выздороветь от вируса в течение последних 180 дней. Вакцинация должна быть проведена не менее чем за 14 дней до отъезда. Признанными вакцинами являются «Pfizer», «Moderna», «AstraZeneca», «Sinovak», «Sinopharm», «Johnson&Johnson» (однократная вакцинация), «Covisield» и «Спутник V» (необходимо пройти серологический тест в Израиле).

Прибывшие должны предъявить сертификат о прививках. В настоящее время Израиль признает только сертификаты о выздоровлении из Европейского Союза на основании положительного теста NAAT. Выздоровевшие и непривитые лица из других стран в настоящее время не могут въезжать в Израиль. Въезжающие должны предоставить отрицательный результат ПЦР-теста в течение 72 часов после прилета. Они также должны заполнить онлайн-форму заявки. Второй ПЦР-тест будет проведен в аэропорту Бен-Гурион по прибытии.

Прибывшие должны находиться в карантине до получения отрицательного результата или до истечения 24 часов, в зависимости от того, что наступит раньше. По спорным случаям и вопросам путешественникам рекомендуется обращаться на горячую линию Министерства здравоохранения по телефону + 972-8-624-1010 (доступно меню на английском языке).

Министр культуры Литвы Симонас Кайрис и посол Израиля в Литве Йоссеф Леви подписали договор о двустороннем сотрудничестве в сфере киноидустрии.

Договор предусматривает государственное субсидирование совместных кинопроектов и создание благоприятных условий для кинопродюсеров из обеих стран.

Для Литвы это второй подобный договор, первый был подписан в 2015 году с Францией. Израиль подписал за последние два десятилетия значительное количество соглашений о сотрудничестве в сфере киноиндустрии, последним из которых было соглашение с ОАЭ.