На фото: Рут Рехес (J. Stacevičius / LRT)

Daiva Gabrilavičiūtė, LRT.lt

«Идиш стал символом еврейского культурного сопротивления и выживания. Несмотря на исторический гнет, Холокост и ассимиляцию, идиш отражает настойчивость, стойкость и преемственность еврейского народа», – говорит директор Вильнюсской гимназии ОРТ им. Шолом-Алейхема Рут Рехес в интервью порталу LRT.lt.

Идиш появился около тысячи лет назад на территории современной Германии. В процессе миграции большие еврейские общины поселились в Восточной Европе. Там идиш со временем стал языком не только повседневного общения, но и языком интеллектуальной и культурной жизни евреев. На идише издавались газеты, были написаны книги и песни, ставились спектакли.

Майкл Беренбаум

https://jewishjournal.com

С уходом знаменитого охотника за нацистами Эфраима Зуроффа из Центра Симона Визенталя заканчивается целая эпоха.

С уходом знаменитого охотника за нацистами Эфраима Зуроффа из Центра Симона Визенталя закончилась целая эпоха. Зурофф, чьими усилиями и была заложена первая экспозиция Музе Толерантности, который был открыт Центром Симона Визенталя в Лос-Анджелесе, затем работал в Израиле исследователем в Управлении специальных расследований Министерства юстиции, после чего вернулся в Центр Визенталя, где принял мантию Симона Визенталя как главного охотника за нацистами своего поколения. Его выход на пенсию совпадает с окончанием срока выполнения его задачи. Прошло около 79 лет с момента освобождения нацистских лагерей смерти, и если предположить, что преступникам было больше 18 лет, то самому молодому из них сейчас 98 лет, и даже те, кто не верит в рай, надеются, что в аду для них найдется очень жаркое место.

Другие напишут заслуженные отзывы о неутомимых усилиях Зуроффа, использовавшего свои навыки историка и смелость активиста, чтобы привлечь этих преступников к ответственности. Они были глобальными и эффективными, и его работа должна быть оценена по достоинству.

Как человек, занимающийся созданием архивов, я беспокоюсь о его материалах, которые содержат бесценную историческую информацию и должны быть сохранены для будущих поколений.

Полина Пайлис, Пинхос Фридберг: Возвращение забытого поэта

Музей Ешивы-Университета (Yeshiva University — одно из старейших и крупнейших еврейских высших учебных заведений и основной учебный центр ортодоксального иудаизма в США) объявил о пополнении своей экспозиции о Маймониде, включая несколько исторических фрагментов многовековых документов, взятых в аренду из библиотеки Кембриджского университета, пишет «The Jerusalem Post».

Новые дополнения к выставке «Золотой путь: Маймонид через восемь столетий» будут демонстрироваться до 29 февраля 2024 года. Одним из документов является квитанция, написанная Маймонидом на получение средств, собранных для освобождения за выкуп евреев, взятых в плен после нападения крестоносцев на Бильбейс на северо-востоке Египта, которая, по словам YUM, может иметь повышенный уровень значимости, учитывая текущую ситуацию с заложниками и продолжающиеся усилия по их освобождению в условиях войны против ХАМАСа.

Этот документ считается практической демонстрацией еврейской заповеди возвращать заложников и спасать жизни. Эта заповедь была особенно важна для Маймонида, который однажды провозгласил: «Нет большей мицвы (заповеди), чем выкуп пленников».

Другие экспонаты, представленные на выставке, включают «Мишне Тора» (свод законов, который произвел революцию в изучении и практике иудаизма), подписанную и лично одобренную Маймонидом; фрагмент из Каирской генизы с подписью Маймонида и другие фрагменты, написанные рукой ученого; и том его комментариев к Мишне, содержащий заметки Маймонида и известный эскиз Храмовой Меноры. Рисунок, возможно, был нарисован мудрецом и в последние десятилетия стал образцом для менор, используемых во время публичных празднований Хануки по всему миру.

Пинхос Фридберг: Ломир алэ инэйнэм. Финальный аккорд

Пинхос Фридберг, Вилнэ: Ломир алэ инэйнэм…

Я — физик и никогда не взялся бы за написание творческой биографии поэта и переводчика. Это удел профессиональных литераторов. Моя цель — вывести на просторы интернета собранные факты и документы, необходимые для ее написания.

Пинхос Фридберг, Вилнэ

ЛОМИР АЛЭ ИНЭЙНЭМ…

(материалы к биографии забытого еврейского поэта-литвака)

Вместо предисловия

В интернет-журнале «Мы Здесь» (МЗ) мною были опубликованы несколько десятков статей по еврейской тематике. Среди них особое место занимает цикл из семи статей (три в соавторстве с Полиной Пайлис) о трагической судьбе еврейского поэта и переводчика Льва (Лейбы) Стоцкого. Первая статья увидела свет в декабре 2015-го, последняя — в мае 2017-го года.

Вскоре после смерти Леонида Школьника (2019, июнь) — основателя МЗ (2005, март) и его бессменного редактора — журнал прекратил свое существование, все статьи (а их — тысячи!) были перемещены в архив

http://s537668583.onlinehome.us/index.php?go=Pages&in=archive

с присвоением им новых адресов.

Спустя несколько месяцев архив стал недоступен.

Обновленные редакции некоторых из своих статей я хотел бы вернуть читателям.

Благодарю д-ра Евгения Берковича за предоставленную возможность.

* * *

Письмо из Ерушалаима в Ерушалаим де-Лита

Рэб (да, да, именно, рэб, а не «тов.» или «г-н») Леонид Школьник пишет мне редко, всегда кратко и никогда ни о чем не просит. Это письмо — исключение.

С согласия автора предаю его огласке:

26-е августа 2015 г., среда,18:35.

К Вам — очень важный и серьезный вопрос.

Был такой еврейский переводчик — Лейб Стоцкий. Родился в Вильне в 1902, там же и умер в 65-м.

Перевел (говорят, изумительно) «Евгения Онегина» на идиш. Эта рукопись через его друзей оказалась сначала в США, потом в Израиле. А из Израиля ее переправили снова в США — Хаиму Бейдеру, у которого она «благополучно» пропала.

Таким образом, труд и жизнь этого человека — Лейба Стоцкого — ушли в небытие.

Остались только несколько строк о нем в одном из нью-йоркских «Лексиконов» о еврейских писателях — и всё.

Мы обязаны исправить несправедливость, восстановить по крохам жизнь и судьбу этого талантливого литвака.

По некоторым данным известно, что он был депортирован Советами в Сибирь как «буржуй», но оттуда после войны вернулся в Вильнюс. Никаких фото Стоцкого, никаких подробностей о его творчестве нет.

Где работал, что писал, где печатался и печатался ли вообще? — никто не знает.

Никаких данных о семье или детях тоже нет.

Давайте попытаемся вместе сделать доброе дело — вернуть человеку имя.

Л.Ш.

Я — физик и никогда не взялся бы за написание творческой биографии поэта и переводчика. Это удел профессиональных литераторов. Моя цель — вывести на просторы интернета собранные факты и документы, необходимые для ее написания.

Начну с приятного — выражения особой признательности:

— д-ру Генриху Аграновскому, историку;

— Ирине Гузенберг, сотруднице Государственного еврейского музея им. Виленского Гаона;

— Руте Каплинской, бывшей сотруднице Государственного еврейского музея им. Виленского Гаона;

— д-ру Ларе Лемперт, старшему библиографу коллекции еврейской книги Литовской национальной библиотеки (ЛНБ) им. М. Мажвидаса;

— Полине Пайлис, библиотекарю ЛНБ им. М. Мажвидаса.

Благодаря их бескорыстной помощи (идиш: а мицвэ) в истории еврейской литературы сможет появиться страница с именем поэта и переводчика Лейбы (Льва) Стоцкого.

Возьму грех на душу, нарушу тайну мицвы — подробно опишу «взнос» моих добровольных помощников.

Хронология поиска, факты и документы

26-е августа 2015 г., среда, 21:30.

Позвонил другу семьи Руте Каплинской — виленчанке, дочери прославленных еврейских партизан — командира отряда «За победу» Шмуэля Каплинского и его жены Хиены (Хэнке — так с довоенных времен звала ее моя мама) Боровской и д-ру Генриху Аграновскому — историку, бывшему химику-гальванику, с которым когда-то вместе работал «в ящике». Рассказал о письме Л.Ш.

Реакция Руты (еще с советских времен утверждает, что ее любимые источники информации троллейбус и базар): «Завтра в 9 утра съезжу на базар. Надеюсь, что-нибудь разузнаю. Потом схожу и посмотрю списки спецархива. Если Стоцкий действительно был репрессирован, отсниму копию его дела. Обязательно свяжись с Ирой (Ирина Гузенберг — прим. авт.). Она наверняка согласится помочь».

Генрих: «Осенью 1992-го или весной 1997-го, точно не помню, в израильском журнале «Камертон» была статья о Стоцком и мой на нее отклик. В ней утверждалось, что Стоцкий погиб. Но это не так. В нашей с Ирой книге («Вильнюс: По следам Литовского Иерусалима», Вильнюс, 2011, прим. авт.) Стоцкий упоминается несколько раз. В самое ближайшее время пришлю о нем все, что у меня есть».

27-е августа, четверг, 9:35.

Разыскал номер телефона смотрителя еврейского кладбища по ул. Судярвес. Позвонил, представился, рассказал о письме и попросил помочь разыскать могилу Лейбы Стоцкого. В ответ услышал пять слов: «Пойду поищу. Перезвоните через полчаса». Через полчаса меня ждал первый успех: «Могилу нашел. На памятнике есть фотография. Приезжайте». Имя и фамилия смотрителя — Евгений Стукалин.

11:35. Приехал на кладбище, Евгений отвел меня к могиле. ОН! Поэт Л.К. Стоцкий! (на идиш указано полное имя — Лейб). Умер в 1967-ом, а не в 1965-ом, как утверждается в некоторых источниках. Камерой мобильника сделал фотографию

Памятник добротный, даже очень добротный, но давно не присматривается, покосился, могила заросла травой. Бросилось в глаза отсутствие привычных слов «От жены и детей».

Вернулся домой, написал заметку «Давайте вместе сделаем доброе дело — вернем человеку имя».

28 августа, пятница, 11:12.

Отправил ее Александру Шахову — главному редактору сайта крупнейшей русскоязычной газеты Литвы «Обзор». Спустя 5 (пять!) минут заметка увидела свет.

Послал ссылку друзьям и знакомым. Жду реакции. Ломаю голову, что делать дальше.

12:05. Звонит Рута: «Записывай!

Номер паспорта XIV ТЭ №714967, выдан Сталинским райотделом милиции в 1957 году.

Жил по адресу ул. Тоторю 20 кв.16.

Акт о смерти выписан Вильнюсским ЗАГСом, причина смерти — рак желудка.

Имя-отчество в свидетельстве — Лев Калманович.

Обрати внимание: в графе «Фамилия, подпись и адрес заявителя, подтверждающего подлинность внесенных в акт данных и получение «Свидетельства о смерти», имеется запись: Тарашкевич С.В., Парко 8-24 (Парко — улица в Ново-Вильне, удаленном районе Вильнюса, прим. авт).

Проверила. В списках репрессированных Стоцкого нет».

Первым делом решил разыскать и «допросить» кого-нибудь из бывших соседей Стоцкого. Поиск закончился, не успев начаться: в начале 90-х все квартиры полуразвалившегося дома были выкуплены (самый центр города!), а жильцы расселены. Документы об адресах их расселения для меня, как частного лица, оказались недоступными. И тогда я решил сконцентрироваться на поисках Тарашкевича. Подумал: раз ему отдали свидетельство о смерти, значит он не чужой человек, а как минимум — хороший знакомый. Съездил в Ново-Вильню. Глухо: за полвека жильцы менялись несколько раз. Поиск Тарашкевича пришлось отложить.

Информация Руты об отсутствии фамилии Стоцкого в списках репрессированных позволяет раз и навсегда опровергнуть кочующие из одного источника в другой «достоверные» сведения о его депортации в Сибирь. А дабы у читателя не возникало сомнения в ее надежности, сообщаю: во время состоявшегося 3-го сентября телефонного разговора эту информацию мне официально подтвердила г-жа Тересе Бируте Бураускайте — генеральный директор Центра исследования геноцида и резистенции жителей Литвы. 4-го сентября это было сделано и в письменной форме.

Письмо-загадка

13:42. Из ЛНБ имени М. Мажвидаса (куда я не обращался!) пришло письмо-загадка: фотография без единого слова текста. Скачиваю ее

и вглядываюсь в лица. Нит цум глейбн! (невозможно поверить!): в ее центре стоят два классика — поэт Моше Кульбак[*] и поэт и писатель Перец Маркиш! Надписи над и под фотографией: «Союз виленских еврейских литераторов и журналистов» и «Справа налево: в первом ряду (сидят) Б. Махтей, Л. Стоцки, Б. Кит; во втором ряду (сидят) Ц.Н. Голомб, А.И. Гродзенски, Д. Капланович, Моше Шалит (секретарь), Ш.Л. Цитрон, И.И. Тривуш, д-р А. Виршубски; в третьем ряду (стоят) Ш. Бастомски, Г. Абрамович, Ш. Дрейер (секретарь), М. Кульбак, П. Маркиш (находился в Вилнэ в гостях), А.И. Гольдшмидт, Х. Левин, М.Б. Шнейдер, Н. Костелянски; в последнем ряду (стоят) П. Кон, д-р И. Регенсбург, М. Карпинович, М. Нодел». Наш Стоцкий сидит на ковре в позе Будды. Здесь ему всего 22.

Эта фотография была опубликована в иллюстрированном альманахе «Еврейское Вилнэ в слове и фотографиях», издатель Мориц Гросман, 1925

Спустя полтора месяца при повторном просмотре этой книги была обнаружена еще одна интересная фотография

Ее заголовок — «Вилнэр идише прессе», в следующей строке — «Члены редакций ежедневных виленских газет «Тог» (День), «Цайт» (Время) и «Овнт-курьер» (Вечерний курьер). Подпись под портретом, находящимся в верхнем ряду справа, — «Л. Стоцкий (Лейб Корнблимл), Цайт». Корнблимл — так на идиш называется цветок василек (корн — зерно, блимл — цветочек) — один из двух псевдонимов Стоцкого (см. ниже).

Поиск отправителя письма-загадки

Стал выяснять, кто же такая Полина Пайлис и почему интересующая меня фотография была послана также и ей. Поиск, естественно, начал с Гугла. На сайте Агентства еврейских новостей aen.ru (сайт закрыт, домен продаётся) обнаружил статью десятилетней давности «Отметили 90-летие Авраама Суцкевера», а в ней слова: «бывшая актриса Еврейского народного театра Полина Пайлис читала стихи юбиляра на идише». Неплохое начало! Продолжаю поиск. Звоню в информационный отдел ЛНБ, представляюсь и прошу пригласить к телефону г-жу Полину Пайлис. В ответ слышу: «Пригласить не можем. Оставьте номер телефона, она Вам перезвонит». Перезвонила. Поговорили и обменялись адресами электронной почты. Оказалось, что ларчик с фотографией открывается довольно просто: один из знакомых Полины прислал ей ссылку на мою заметку в «Обзоре». Она взяла имеющийся там адрес моей электронной почты и со служебного адреса ЛНБ отправила фотографию. А дабы было известно, кто это сделал, послала также копию и себе.

Но главное: Полина оказалась фанаткой идишкайта «мит ан эмэсэ идишэ нешомэ» (с настоящей еврейской душой). В поисках публикаций Стоцкого, который, согласно энциклопедии Залмана Рейзена «Лексикон фун дэр идишэр литератур, прэсэ ун филологие», печатался еще и под псевдонимами Лейб С-ки и Лейб Корнблимл, и информации о нем она методично «прочесала» (эйдл: просмотрела) фотокопии еврейских газет и журналов, выходивших в Вилнэ с 1919-го по 1939-й год, изданный в 1958 году библиографический указатель «Статьи журналов и газет Литовской ССР, 1940–1941», а также ежемесячные «Летописи журнальных и газетных статей» с 1945-го по 1967-ой год. Хотелось бы, чтобы читатель хорошо понял, какую работу проделала Полина. «Прочесала» означает, что она открыла и внимательно просмотрела каждый номер (!) газеты и журнала, ибо другого метода поиска нет. Поражает и количество этих еврейских газет [«Унзэр фрайнт» (Наш друг), «Фолксблат» (Народная газета), «Ди Цайт (до 1926-го года), с 1926-го по 1939-й — «Цайт» (Время), «Ди идишэ штимэ» (Еврейский голос), «Вилнэр радио» (Виленское радио)] и журналов [«Грининке бэймалах» (Зелененькие деревца), «Вэгн» (Дороги), «Штралн» (Лучи)]».

На протяжении нескольких недель Полина чуть ли не ежедневно присылала мне письма со вновь обнаруженными публикациями. Результаты этого поиска впечатляют:

1919–1939 гг. — полностью идентифицированы 257 публикаций на идиш (Лейб С-ки — 49, Лейб Корнблимл — 14, Л. Стоцки — 27, Л. С-ки — 146, Лейб Стоцки — 10, Л. К-л — 11). Они показывают, что Полине удалось обнаружить ряд ранее неизвестных псевдонимов поэта. Не удалось полностью идентифицировать 83 публикации (Л.— 1, С. — 23, С-ки -25, Л.К. — 8, Л.С. — 26), хотя по ряду косвенных признаков, в первую очередь по тематике, они принадлежат перу Стоцкого.

1940–1941 гг. — 60 публикаций на идиш за подписью Л. Стоцки. Из них 3 — собственные стихотворения и 57 — переводы, в основном, текстов советских песен.

1952–1966 гг. — 86 переводов на польский за подписью Л. Стоцкий.

В этой статье я не касаюсь публикаций на идиш. Подробная информация о них будет дана в совместной с Полиной статье «Возвращение забытого поэта» (подзаголовок первой части — «Стихи на идиш 1919–1940», второй — «Переводы на идиш 1927–1941»).

Переводы на польский, 1952–1966

Главное: послевоенных публикаций Стоцкого на идиш найти не удалось. Это меня удивило, поскольку до ноября1948 года существовало издательство «Дэр эмэс» (Правда), выпускавшее литературу на идиш, а в 1961-ом году начал выходить журнал «Советиш геймланд».

Первые две послевоенные публикации Стоцкого датируются 1952-м годом. Это переводы с русского на польский двух политических книг («Советская Армия…» и «Оборона Родины…»), опубликованных в республиканском издательстве политической и научной литературы

Чем он занимался до 1952 года выяснить не удалось. Вполне возможно, в это время он не жил в Литве. Версия того, что с момента окончания войны до 1952 года он «мотал» срок, мало правдоподобна, в таком случае его вряд ли допустили бы к переводу политических книг.

Полина обнаружила выполненные Стоцким десятки переводов стихов и статей на польский язык. Публиковались они, в основном, в республиканской газете «Czerwony Sztandar» (Красное знамя), а также в различных районных газетах и журналах, издававшихся в местах компактного проживания польского населения. Судя по авторам, которых он переводил, и количеству этих переводов, он был одним из самых востребованных переводчиков поэзии (в основном, с русского языка) на польский язык.

Попытки установить места работы Стоцкого

Попытка получить (неофициально) из архива Министерства соцобеспечения копию трудовой книжки Стоцкого успехом не увенчалась. На мою просьбу хорошо знакомый высокопоставленный чиновник ответил: «По закону такая информация не может предоставляться третьим лицам». Но на следующий день он вдруг позвонил и сказал: «Не трать попусту время, из-за срока давности личное дело Стоцкого уничтожено». Выдал ли он этим государственную тайну — судить не берусь. Но спать он может спокойно: я его не выдам.

Вернулся к последней надежде — поиску Тарашкевича. Я предположил, что Стоцкий работал литсотрудником газеты «Czerwony Sztandar». В пользу такого предположения говорило количество публикаций. Написал обращение «Prosba o pomoc» к читателям сайта kurierwilenski.lt (правопреемник газеты «Czerwony Sztandar») и послал его редактору Роберту Мицкевичу. 11 сентября оно было опубликовано. Позволю себе процитировать перевод первых трех строк: «Дорогие читатели Виленского Курьера. К вам обращается старый польский еврей. Родился в Вильне в 1938 году. Говорю, читаю и пишу по-польски…». Благодаря этой публикации после полутора десятков последовательных телефонных звонков (помните детскую сказку «Репка»?) мне удалось выйти на вторую жену Тарашкевича и его дочь от первого брака (сам он умер четыре года назад). Оказалось, что Тарашкевич был… секретарем партийной организации редакции газеты «Czerwony Sztandar». Так что у моего предположения существует весьма высокая вероятность оказаться правдой.

Архивные находки Ирины Гузенберг

28-го августа, пятница

13:30. Воспользовался советом Руты и позвонил Ирине. Спросил, слышала ли она о Стоцком. «Вы о том, который перевел Евгения Онегина?» ответила она вопросом на вопрос и добавила «Я сейчас работаю в архиве и не могу разговаривать. Позвоню вечером».

19:21. Письмо Ирины. В приложении — фотография статьи Владимира Ханана «Евгений Онегин» на идише… жив?» (Еврейский камертон, Израиль, 24.10.2002). Когда-то ксерокопию этой статьи ей принес Генрих, соавтор упомянутой выше книги «Вильнюс: По следам Литовского Иерусалима». Поскольку статью Ханана нельзя рассматривать как архивный документ, я поместил ее в раздел, посвященный поиску перевода «Евгения Онегина».

6-го сентября, воскресенье, 11:14

Письмо Ирины. В приложении — фотографии двух важных документов из LCVA, Литовского Центрального Государственного Архива (на литовском языке):

1) личная карточка Льва Стоцкого (LCVA, f. R-643, ap. 6, b. 125545, l. 1,1a.p.).

Отец — Калман, мать — Фейга. Указан номер паспорта, гражданство — литовское, семейное положение — женат, род занятий — ремесленник (какая прелесть! — прим. авт.), составлена 1940.07.22

Приписка карандашом от 12 августа 1941 года — «выехал, куда — неизвестно». Во время войны такие приписки делались, обычно, со слов соседей во время полицейских проверок или облав.

2) личная карточка жены Стоцкого Гене (LCVA, f. R-643, ap. 6, b. 125542, l. 1,1a.p.).

Отец — Давид, мать — Гита, девичья фамилия — Апатова, указан номер паспорта, гражданство — литовское, семейное положение — замужем, род занятий — домохозяйка, составлена 1940.07.19

Приписка карандашом от 18 ноября 1941 г. — гетто. К этой карточке мы еще вернемся.

9 сентября, среда, 19:58

Еще одно письмо Ирины. В приложении — фотографии нескольких архивных документов. Наиболее ценный из них — «Учетная карточка эвакуированного из Литовской ССР» (LCVA, f. R-754, ap. 10, b. 84, l. 32, 32a.p.), составленная 30 сентября 1942 года

Из нее следуют два важных факта:

— Лейбе, в отличие от жены, удалось эвакуироваться;

— он воевал в составе 16-ой Литовской стрелковой дивизии (почти половину ее личного состава составляли литовские и польские евреи, так что даже команды часто отдавались на идиш).

Другой документ — копии страниц довоенной домовой книги (LCVA, f. 64, ap. 6, b. 1139, l. 30a.p.-31 и LCVA, f. 64, ap. 6, b. 1139, l. 94a.p.-95) дома №20 по ул. Tatarska (теперь Totoriu)

Стоцкий с женой проживали в нем с 1932 года: до 1937 года — в кв. №30 (вместе с матерью и младшим братом Исааком, 1916 года рождения), позднее — в кв. №26 (вместе с матерью и двумя братьями своей жены). До 1932 года супруги Стоцкие проживали в доме №5 по ул. Jagiellonska (теперь Jogailos).

В этом месте я прерву рассказ об архивных находках Ирины и процитирую текст обнаруженного Полиной в газете «Цайт» за 2-е июля 1929 года объявления о смерти отца Лейбы: «1 июля в возрасте 59 лет скончался Аарон-Калмэн Стоцки. Об этом с прискорбием сообщают жена, сыновья, дочь, братья и сёстры». Из последней фразы следует, что у Стоцкого была сестра (по всей видимости, замужняя), которая с ними не проживала. Вопрос о существовании братьев (кроме Исаака) остался без ответа.

30-е сентября, среда, 15:36

Новое письмо Ирины. В приложении — копии двух страниц — 40-ой с заголовком документа (ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 973, л. 40) и 64-ой (ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 973, л. 64) — с фамилией Елены Стоцкой

Первый список евреев, живущих в настоящее время в Вильне» был составлен в 1944 году и хранится в Государственном Архиве Российской Федерации. Запись в нем означает, что жене Стоцкого удалось избежать участи большинства узников Виленского гетто.

О жене Стоцкого

Стоцкий женился на Гене (Елене) Апатовой в 1930-м году. Об этом свидетельствуют пять поздравлений с бракосочетанием, которые Полине удалось найти в газете «Цайт» за 5 сентября 1930-го года.

Ирина предполагает, что Гене-Елена происходила из известной семьи Апатовых. Ниже информация об Апатовых из совместной с Аграновским книги Ирины.

В статье Владимира Ханана, копия которой помещена ниже, упоминается его кузина Белла Аксельрод (США). Поскольку, по словам автора, она называла Стоцкого «дядя Лева», я предпринял попытку связаться с ней. По моей просьбе Леонид Школьник нашел номер ее телефона. В состоявшем 11 октября разговоре она сообщила мне, что Стоцкий «жил один, без жены». На следующий день я обратился к смотрителю еврейского кладбища Евгению Стукалину с просьбой проверить, нет ли случайно в списках захороненных Стоцкой (Апатовой) Гене (Елены). «Нет» — ответил он и добавил, что «существует порядка 150-ти неопознанных могил».

Одна из правдоподобных версий: не имея никаких сведений о судьбе мужа, она могла выехать в Польшу, а оттуда дальше. Хорошо помню, как во второй половине 1945 года такой возможностью воспользовалась масса поляков и бывших польских евреев. Их отъезду власти препятствий не чинили.

Обнаруженные документы позволяют ответить еще на один вопрос — были ли у Стоцкого дети? Ответ: не было. Такой ответ базируется на отсутствии соответствующих записей в домовой книге (последняя запись — сентябрь 1939 года), в перечне членов семьи Стоцкого («Учетная карточка эвакуированного из Литовской ССР», сентябрь,1942) и в списке евреев, проживавших в Вильне в 1944 году.

Письмо Лары Лемперт

28 августа, пятница, 20:27.

В приложении — копия обложки журнала «Вилнэр алманах»

и статья Л. Стоцкого «Синдикат идишистких журналистов в Вильно». На каждой странице — фотография Л. Стоцкого.

Надпись над и под второй фотографией: «Правление Синдиката (профсоюза) идишистских журналистов в Вильно» и «Справа налево: Л. Стоцки (секретарь), Н. Костелански, Хаим Левин (председатель), А.И. Гродзенски (доверенное лицо) и А. Алк

Письмо Генриха Аграновского

29 августа, суббота, 15:10.

В приложении — два документа на польском языке, касающиеся Синдиката (профсоюза) еврейских журналистов.

В первом из них (LCVA, f. 53, ap. 23, b. 1813, p.-5), адресованном отделу безопасности воеводы Вильны, сообщается о распределении должностей в Синдикате еврейских журналистов. Перевод пункта 3:

Л. Стоцки — владелец стерео копировальной мастерской в Вильне и одновременно сотрудник газеты «Цайт». Стоцки является членом руководства отдела Виленского школьного управления «Шул Культ». По политическим взглядам — сионист (!), а с точки зрения культуры — идишист (обратите внимание, при заполнении карточки требовалось отразить политические взгляды и культурную принадлежность)

Второй документ информирует старосту Вильны о составе руководства Виленского синдиката (профсоюза) еврейских журналистов, избранного 20 февраля 1931 года на общем собрании его членов. Документ подписали: председатель — д-р Макс Вайнрайх, один из основателей еврейского института ИВО, и секретарь Л. Стоцки

Поиск перевода «Евгения Онегина»

Насколько могу судить, первым и единственным источником информации о том, что такой перевод существовал, является статья Владимира Ханана.

Имеющееся в ней утверждение, что Стоцкий «умер своей смертью в любимом Вильнюсе в 1965-м» верно лишь частично. На самом деле, в 1967-м. Из двух предлагаемых автором мест поиска — «какие-нибудь вильнюсские квартиры» или «тель-авивские и нью-йоркские» — я бы отдал предпочтение вторым. Вероятность найти рукопись у потомков старых виленских евреев в Израиле и Америке ничтожно мала. Но попытка — не пытка. Надо бы опубликовать обращение на английском и иврите.

Кроме этих двух мест поиска осмелюсь назвать еще два — архив еврейского института ИВО (Нью-Йорк) и редакционный архив журнала «Советиш геймланд». Последний, если он сохранился, заслуживает наибольшего внимания.

Аргументирую почему.

Стоцкий наверняка понимал, что лучшего, чем архив ИВО, места для хранения рукописи не существует и вдобавок прекрасно знал Макса Вайнраха, который возглавлял этот институт после войны. В период массового отъезда (1956–1959) «польских» евреев в Польшу «переправка» рукописи (или машинописи) заграницу не представляла никакого риска, и он вполне мог воспользоваться этим каналом. Ранее такая операция могла стоить ему отправки на Колыму или даже жизни.

По моей просьбе Ирина обратилась в библиотеку ИВО и получила официальный ответ, что «у них имеется единственный перевод «Евгения Онегина», выполненный А. Гродзенским и опубликованный в 1923 году в издательстве Клецкина». Об этом она сообщила мне в письме от 12-го сентября. И, тем не менее, архив ИВО не следует сбрасывать со счетов, поскольку не все документы разобраны и оцифрованы.

И, последнее: почему же из всех мест поиска я отдал предпочтение редакционному архиву журнала «Советиш геймланд»? Ответ очевиден: журнал начал выходить в 1961 году (за шесть лет до смерти Стоцкого). Он вполне мог отправить туда рукопись и… получить стандартный ответ:

«Ув. тов. Стоцкий!

Редакция ознакомилась с Вашим материалом. К сожалению, должны Вас огорчить: он не отвечает тем высоким требованиям, которые предъявляются к переводам произведений таких великих поэтов как А.С. Пушкин.

С уважением,
литсотрудник Имярек»

Послесловие

Позволю себе анонсировать заголовки остальных трех статей (последние две в соавторстве с Полиной Пайлис) в обновленной редакции:

«Ломир алэ инэйнэм. Финальный аккорд». В публикации приводятся копии 11-ти уникальных документов, которые я обнаружил в феврале 2016-го года в двух архивах Литвы — LYA («Особом») и LLMA («Литературы и искусства»);

«Возвращение забытого поэта. Лейб Стоцкий. Стихи на идиш 1919–1940)»;

«Возвращение забытого поэта. Лейб Стоцкий. Переводы на идиш 1927–1941)».

Примечание

[*] Моше Кульбак преподавал моей маме литературу в «Вилнэр идиш реал гимназиум».

В архиве YIVO «Jewish Life in Poland» я обнаружил фотографию учителей и выпускников этой гимназии 1930-го года. Моше Кульбак — в 3-ем ряду шестой справа, мама — в 4-ом ряду вторая справа.

Пинхос Фридберг, Вилнэ: Всемирному Конгрессу еврейской культуры 75

Пинхос Фридберг, Вилнэ

ВСЕМИРНОМУ КОНГРЕССУ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ 75

Фотография любезно предоставлена Всемирным Конгрессом еврейской культуры.[1]

Капелька доброго черного юмора

Мой израильский друг, которого в печати величаю не иначе как «маленький п», прислал мне вот такое письмецо:

Дана Ор, isrageo.com

Об авторе: Дана Ор – дочь известного еврейского фольклориста и составителя знаменитой антологии песен на идише Арона Виньковецкого, хранительница отцовского архива.

Диана Шапиро, исследователь, юрист, литературовед, участница научных форумов, автор многочисленных статей на идише, а также создатель израильских образовательных проектов, родилась в Вильнюсе. Репатриировалась в Израиль вместе с семьёй в середине 90-х. Как бакалавр юридических наук Манчестерского университета и израильский адвокат, специализировалась на правах переживших Холокост в Израиле и Европе. В прошлом представитель компании «Assicurazioni Generali» и директор Иерусалимского центра защиты прав социально слабых слоёв населения «Ядид». В последние годы окончила магистратуру кафедры идиша Еврейского университета. В настоящее время находится в академическом отпуске, переводит книгу с идиша, преподаёт идиш и литературу в Израиле, а также ассистирует ведущим зарубежным вузам в исследовательских проектах.

— Диана, как я понимаю из ваших слов, обычных рабочих мест для преподавателей литературы на идише в Израиле практически не существует и поэтому, будучи студенткой, вы стали создавать образовательные проекты в этой сфере? Расскажите немного о том, как вы пришли к этому.

– К сожалению, это так. У меня довольно богатый опыт в области создания проектов. Более десяти лет назад я даже училась этому в Центре еврейского плюрализма в Иерусалиме. Университетские годы на разных факультетах, а особенно на программе идиша, стали хорошей сценой для активизма. После того, как я стала участницей научного симпозиума по идишу в Дюссельдорфе и посмотрела как они работают, вместе с группой студентов Еврейского университета мы создали довольно большой проект, который мог бы реально поддерживать идиш и его исследователей в академии. В большом академическом мире принято перенимать хороший опыт и делиться им. К сожалению, мы опять столкнулись с бюрократией и коррупцией структур, которые, как ни странно, занимаются исследованием восточно-европейского еврейства. Неоднократно обращаясь за чисто символической поддержкой в Центр Леонида Невзлина, наш академический коллектив так и не смог её получить. После трёх лет работы на волонтёрских началах мне пришлось остановить проект в котором участвовали ведущие профессора и другие известные идишисты, музыканты и актёры. Как объяснил руководитель этого центра, именно Леонид Невзлин помог Еврейскому университету погасить большие долги, а как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. К сожалению, к сохранению и поддержке идиша эта «музыка» не имеет никакого отношения.

Если говорить о занятости специалистов в Израиле, человек пять работают по специальности вне академии. Ещё для одного-двух это сезонная и временная работа. Гораздо выгоднее для израильского учителя преподавать в зуме студентам в Америке и Австралии, чем искать их в Израиле. В Еврейском университете нет ни одного рабочего места для постоянного специалиста по идишу или литературе. Они есть в Бар-Иланском университете, хотя нужно понимать, что кафедра хасидизма это всё же несколько другая стихия. Многим молодым людям пришлось уехать из Израиля только для того, чтобы работать в этой сфере. Доктора и профессора идиша преподают у нас везде и даже у себя на дому, что совсем не редкость, поэтому было понятно, что заниматься этим нужно самостоятельно. В начале учёбы я открыла группу в фейсбуке, затем курс в своём городе. Постепенно эта деятельность переросла в муниципальный проект «Идишкайт Ришон ле-Цион». Оказывается, если вложить немного сил в развитие этого образования в Израиле, учеников найти совсем не так сложно. Многие даже ждут в очереди для того, чтобы записаться на наши курсы.

— Чем ваш проект отличается от других организаций, которые занимаются культурой идиш в Израиле?

– В основе проекта «Идишкайт Ришон ле-Цион» лежит образовательный процесс, изучение языка и литературы для всех желающих. На мой взгляд, самая большая проблема, связанная с идишем, сегодня заключается в том, что у поклонников этой культуры, и даже у носителей языка, отсутствуют самые элементарные знания, какой-либо языковой или культульно-исторический фундамент. Как очень редкий в Израиле дипломированный специалист, я считаю своим долгом сделать изучение идиша у нас в стране более доступным. По опыту последних лет, наш проект который представляет собой общину единомышленников и активистов, языковые курсы в небольших группах, «лейенен-крайз» (чтения) и разнообразные мероприятия в центре города, позволяет это сделать. Изучение основ идиша и знакомство с его современной культурой не должны быть привилегией ни для кого. Так же, как и другие организации, иногда мы проводим лекции и мероприятия в зуме, но это никак не может заменить живое общение с носителями языка, которых у нас немало. Только за последний учебный год мы смогли открыть четыре курса по языку и литературе: при муниципальной кафедре, в городской библиотеке, а также летний курс за рамками обычного класса.

— Не раз доводилось слышать о вашем детстве в Вильнюсе. Думаю очень немногим людям, даже немногим идишистам, удавалось сделать свой родной город предметом академического исследования. Расскажите поподробнее зачем вам это понадобилось и как именно ваша жизнь и писательская работа связаны с родным городом. Чего мы ещё не знаем о Вильне, ведь об этом немало написано на разных языках?

— Именно в последние годы было издано немало новых книг о культурной истории Вильнюса, все эти издания помогли мне выбрать тему своего исследования: «Литература на идише о Вильне межвоенного периода». Даже знакомый с литературой на идише читатель не всегда представляет себе насколько эта литература многогранна и насколько она переплетена с другими национальными культурами. Мало кому известно творчество таких замечательных поэтов как, например, Лейб Найдус или Арон-Ицхок Гродзенский. Одной из самых интересных относительно новых книг по этой теме стал для меня путеводитель по Вильнюсу профессора Томаса Венцловы «Vilnius» изданный на английском языке. В последнее время были переведены и ждут выхода в свет воспоминания о ГУЛАГе известного вильнюсского научного деятеля Лейзера Рана. Над переводом сборника на идише и литовском «Еврейский мир Вильны» (Вильнюс, 2018) я сейчас работаю. Это уникальный сборник публикаций и воспоминаний Арона(са) Гарона(са), посвящённый легендарным деятелям культуры и образования довоенной Вильны, среди них Софья Гуревич, Яша Хейфец, Марк (Мордехай) Антокольский, Цемах Шабад, Мойше Кульбак. Об этом рассказывал в своей статье друг семьи Гарон, Яков Шаус. Надеюсь, что мы ещё вернёмся к этой теме в наступающем году.

Дело в том, что мой родной город Вильнюс уникален как предмет исследования, со многих точек зрения. Кроме того, что с Вильнюсом связаны мои детские воспоминания, я всегда хотела преподавать историю этого мультикультурного города и литература на идише помогла мне в этом. В межвоенный период, с развитием светского образования, а также с развитием идиша как языка литературы и искусства, Вильна превратилась в уникальный еврейский культурный и научный центр. Влияние этого города на формирование современной культуры идишкайта и всего, что связано с идишем как научной сферой, трудно переоценить. Ярких литераторов и деятелей культуры на идише было немало, но ни один другой город не дал нам такой уникальной плеяды, такого множества выдающихся поэтов и писателей. Конечно, можно спорить об этом, но именно эта тема стала главной темой моей академической работы, а также темой моих статей на идише, например, о творчестве Хаима Граде, Мойше (Моисея) Кульбака, Лейзера Рана, Залмана Шика, Мойше Воробейчика. Мне кажется, что именно сейчас она очень актуальна и отвечает на вопрос, каким образом разные культуры, старые и новые культурные, а также идейно-политические течения, могут сосуществовать на маленькой провинциальной территории.

— А сохранились ли у вас связи с Литвой? Что это за отношения сегодня после многих лет в Израиле?

– Мне неоднократно доводилось бывать в Вильнюсе, но за много лет родственники и друзья разъехались по всему земному шару, связей почти не осталось и было сложно подружиться даже с Еврейской общиной. Несколько лет назад я принимала участие в научной конференции посвящённой истории города, которая проходила в Вильнюсском университете и в Национальной библиотеке Литвы в Вильнюсе. Так я нашла новых замечательных друзей в городе своего детства. До сих пор не знаю, кто помог в реставрации памятника моих бабушки и дедушки, которые похоронены на еврейском кладбище Вильнюса  на ул. Судервес. Пользуясь случаем, благодарю тех, кто это сделал. На этом же кладбище похоронен мой папа, Леорий Моисеевич Шапиро, он был директором цирка и долгие годы работал в сфере культуры Литвы и бывшего СССР.

— Так что же можно делать с идишем сегодня? Сколько людей говорит на этом языке в Израиле и понимают ли они друг друга?

– Несмотря на все сложности и проблемы вокруг этой темы, идиш — это пространство новых возможностей. В прошлом году я преподавала идиш в Австрии. На идише можно говорить, читать и писать, петь или переводить с идиша на другие языки и даже давать интервью. Как мне кажется, сегодня никто не знает точной цифры, приблизительно несколько сот тысяч человек. Oчевидно то, что у нас в Израиле есть уникальная возможность общения с носителями языка. С идишем и на идише можно делать всё и особенно сейчас очень важно поддерживать всех тех, кто этим занимается. Различия между диалектами идиша не мешают говорящим на нём понимать друг друга. Это не столь важно, произносите ли вы слово «идишкейт» на литовский лад или «идишкайт» на другой, более распространённый, «Исроэл» или «Исруэл». Этот материал я преподаю своим ученикам на первом уроке по языку. Мне приходилось работать с актёрами и экскурсоводами, которые осваивали разные диалекты, это не так сложно, как кажется.

— Расскажите о ваших новых планах. Как будет построена работа вашего проекта «Идишкайт Ришон ле-Цион» в новом году? Кто может стать его участником?

– Работа проекта будет и в дальнейшем строится на встречах и мероприятиях лицом к лицу. Первого ноября мы планируем открыть при городской кафедре несколько курсов одновременно: для самых начинающих и для тех, кто уже освоил азы языка, говорит на нём и хотел бы глубже познакомиться с литературой на идише и её развитием, классикой и модернизмом, легендами и поэмами, литературой на идише которая создавалась до и после Холокоста, а также с современными литературными ресурсами.

Все наши курсы включают в себя изучение языка и литературы на том или ином уровне, а также встречи с интересными людьми и носителями языка. Так, например, в рамках летнего курса один из наших активистов, Наум Котиков, побывавший на еврейском фестивале в Польше, поведал нам об издаваемой сегодня идишской литературе в Кракове. Почётными гостями нашего проекта стали дочери поэта жизнь и деятельность которого были связаны с городом Черновцы – Меира Хараца, а также дочь писательницы из Вильнюса – Элишевы Коэн-Цедек. Мы всегда рады рассказам о вашем замечательном отце, Ароне Виньковецком, благодаря творчеству и усилиям которого у нас есть возможность знакомиться с фольклором на идише. Это всегда очень трогательные встречи, они придают нам силы и уверенность в том, что мы должны идти дальше и развиваться. Хотелось бы расширить наше сотрудничество с певицами, музыкантами и актёрами для проведения мероприятий, но это будет возможно только в том случае, если нам удастся получить необходимый для этого бюджет.

Участником нашего проекта может стать каждый и для этого необязательно проживать в Ришон ле-Ционе. Мы приглашаем всех желающих присоединиться к нашей группе для того, чтобы следить за рекламой мероприятий и открытием курсов.

— Кто поддерживает вашу деятельность и как вы оцениваете участие муниципалитета?

– Наша главная поддержка исходит от самих учеников и друзей. Конечно, такая масштабная деятельность проекта «Идишкайт Ришон ле-Цион» стала возможной благодаря вмешательству мэрии в наши дела. Мы благодарим за оказанную поддержку молодого и энергичного мэра города, Раза Кинстлиха, а также нашего постоянного гостя и вице-мэра Михаила Райфа. Ещё до наступления Рош а-Шана мы получили вполне удовлетворительные ответы на наши вопросы о дальнейшем сотрудничестве на благо сохранения идиша в Ришон ле-Ционе.

— Диана, как благодарная зрительница и участница ваших мероприятий, я хочу пожелать успеха вам и вашему проекту в наступающем году.

— А гутн йор и вам, Дана, а гутн йор всем нашим друзьям и читателям!

… Вечерние курсы по языку, литературе и культуре идиш всех уровней откроются 1 ноября 2023 на городской кафедре Ришон ле-Циона при Гейхал а-Тарбут, ул. Жаботинского 16.

 

На сегодняшнем заседании, посвященном 80-летию ликвидации Вильнюсского гетто, председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски призвала не проводить мероприятия, а помнить о трагедии, о вкладе евреев в развитие и становление государства.

«Мне кажется, что память об истории литовских евреев и Вильнюсском гетто сводится к официальным мероприятиям,  экскурсиям и интерактивным турам для иностранцев», – заявила лидер литовских евреев.

Ф. Куклянски сожалела, что уже не в первый раз, выступая с речью по этому случаю, она вынуждена напоминать о незавершенных работах Мемориала Панеряй и других нереализованных проектах.

«Ежегодно я говорю с этой трибуны о том, что нет памятника спасителям евреев (…). Если на протяжении стольких десятилетий это невозможно осуществить, так давайте хотя бы перестанем чтить тех, кто сеял смерть и ненависть к еврейскому народу», – заявила глава Литовской еврейской общины.

В своем выступлении Ф. Куклянски также затронула тему антисемитизма.

«Сегодня антисемитские высказывания должны вызывать у нас не страх, а отвращение и гнев – безоговорочное осуждение является единственной возможной реакцией на язык ненависти, о котором, к сожалению, я слышу все чаще. Неужели больше никто не слышат? Или слышат, но молчат? Такое молчание не менее опасно», — сказала Куклянски.

Говоря о Вильнюсском гетто, председатель Еврейской общины Литвы отметила, что недостаточно знать границы Вильнюсского гетто, ведь это не только территория, улицы и дома в Старом городе: «Там там жили люди, хотя их и загнали туда силой. Глядя смерти в глаза, они организовывали выставки, концерты, ставили спектакли и готовились к сопротивлению нацистам».

«Выбор Аббы Ковнера, Шмерке Качергинского, Фани Бранцовской – она до сих пор с нами, она – живой свидетель трагедии Вильнюсской еврейской общины – и других бойцов гетто присоединиться к движению сопротивления в то время означал только одно: смерть в гетто заменяется смертью в лесах. Те, кто выжил, начали новую борьбу, которая продолжается и сейчас: за сохранение памяти», – сказала Куклянски.

18 сентября Еврейский научно-исследовательский институт YIVO приветствовал президента Литвы Гитанаса Науседу в своей штаб-квартире на Манхэттене, чтобы почтить память евреев, спасших редкие книги и документы из Виленского гетто, и литовского библиотекаря-нееврея, защитившего еврейские книги от уничтожения в СССР, пишет в статье в «New York Jewish Week» журналист JTA Эндрю Силоу-Кэрролл.

Президент Литвы Гитанас Науседа был почетным гостем на небольшой церемонии открытия двух мемориальных досок в Зале редких книг YIVO. Первая мемориальная доска напоминает о евреях из Виленского гетто, которые во главе с Авромом Суцкевером и Шмерке Качергинским в 1942 и 1943 годах бросили вызов приказам нацистов и защитили сокровищницу еврейских документов и артефактов. Гитлеровцы намеревались разместить их в музее, посвященном «… истребленной расе». Вторая мемориальная доска посвящена Антанасу Ульпису, тогдашнему директору Национальной книжной палаты Литвы, который в 1948 году спрятал архивные материалы от советских властей.

Материалы, сохраненные еврейской «Бумажной бригадой» и Ульписом, составляют основу коллекции YIVO, насчитывающей около 25 миллионов редких книг, дневников, карт, фотографий и фильмов, документирующих масштабы идишской цивилизации до и во время Холокоста.

«Эти акты спасения, без сомнения, являются уникальными примерами общечеловеческих принципов борьбы со злом, борьбы с тьмой», — заявил Гитанас Науседа. «Мы говорим, что должны помнить и никогда не должны забывать».

Церемония также ознаменовала годы сотрудничество между YIVO и Литвой, которые в послевоенные годы спорили о судьбе еврейских материалов, оставшихся в Литве после того, как YIVO был переведен в Нью-Йорк. Нынешний исполнительный директор и генеральный директор YIVO Джонатан Брент в 2011 году помог заключить соглашение, которое восстановило присутствие YIVO в Вильне (ныне Вильнюс), а в 2015 году YIVO и Центральный государственный архив Литвы начали совместный проект по сканированию документов, хранящихся за океаном.

В сентябре исполняется 80 лет со дня ликвидации Виленского гетто. До того как советские войска освободили Литву летом 1944 года, нацисты и их пособники убили более 90% литовских евреев.

В ходе раскопок, которые проводит совместная польско-грузинская экспедиция в разрушенной крепости Гонио на Черноморском побережье Грузии, было обнаружено значительное количество монет первого-третьего веков н.э., в том числе еврейские монеты, отчеканенные во время Иудейской войны 66-73 годов.

В античное время крепость называлась Апсарос. Впервые о ней упоминает Плиний-старший в “Естественной истории”, написанной в первом веке н.э. В 115 году Римский император Траян начинает поход против парфян, и крепость становится одной из баз. Сюда переводятся когорты Десятого легиона.

Легион носил имя Fretensis – охраняющий пролив. Он один из наиболее известных в античной истории. В ходе Иудейской войны он взял Гамлу, принимал участие в штурме Иерусалима, разрушении Второго храма, несколько лет осаждал Моссаду – накануне штурма ее защитники покончили с собой.

Участники Великого восстания чеканили собственную монету, обычно украшаемую гранатами или кубками. Сделанная в Грузии находка свидетельствует, что и после поражения эти деньги сохраняли хождение в завоеванной Римом Иудее. Через несколько десятилетий римские легионеры взяли их с собой к месту новой дислокации.

Несмотря на то, что раскопки продолжаются, ученые уже начали публиковать работы, анализирующие находки. Профессор Петр Яворский, специалист по нумизматике, рассказал о еврейских монетах в статье, опубликованном в польском научном издании Notae Numismaticae.

Анастасия Кривошеева, jewish.ru

Аврома Суцкевера Сталин лично приказал спасти из лап нацистов. И потом использовал его на Нюрнбергском процессе. Но он – не просто живой свидетель Холокоста. А. Суцкевер автор стихов, признанных мировым шедевром.

«Не хочу хвастаться, но не было больше такого, чтобы в годы войны послали за кем-то специальный самолёт, как за мной и Фрейдкой. Мы были в Нарочанских лесах, далеко от фронта, окружённые немецкими армиями, и на глазах у нас обоих этот самолёт загорелся. Самолёт подбили немцы. Сгорело 12 человек. Я думал, что мир закончился для меня вместе со всеми моими мечтами. Но за нами прислали второй самолёт, маленький У-2. Он был такой маленький, что Фрейдку пришлось привязать к моим ногам, чтобы она не выпала. В самолёте было маленькое окошко, и я через него видел, как по нам все время стреляли. “Не смотри”, – просила меня Фрейдка. Но я все равно смотрел, хотел увидеть свою смерть…»

Такими воспоминаниями делился после войны выживший партизан и поэт Авром Суцкевер. Кстати, добраться до самолёта, который в итоге благополучно вывез его с женой из немецкого окружения, ему помогла именно поэзия. Путь пролегал через минное поле – и Суцкевер, закрыв глаза, решил пройти его, считая стихотворные размеры. «Часть времени я шёл по анапестам, а другую – по амфибрахиям. Фрейдка шла за мной след в след. Я слышал внутри себя мелодию, и под ритмы этой мелодии мы прошли целый километр с минами», – писал позже поэт.

За несколько месяцев до этой дерзкой спасательной операции Суцкевер написал поэму «Кол Нидрей» – так называется молитва, которую читают в синагогах в Йом Кипур. Поэма была посвящена зверствам нацистов, свидетелем которых поэт стал в Вильнюсском гетто. Перед самым уничтожением гетто в сентябре 1943 года Аврому удалось оттуда сбежать – вместе с женой они присоединились к советским партизанам в Нарочанских лесах. Ну, а спасти их оттуда приказал лично Сталин: он прочитал поэму и решил доставить в Москву живого свидетеля уничтожения еврейского народа.

Вскоре о Суцкевере узнали миллионы советских граждан: Илья Эренбург изложил ужасающие подробности жизни поэта в Вильнюсском гетто на страницах газеты «Правда». Там же, в статье «Торжество человека» публицист рассказал о подвиге Суцкевера: будучи членом «Бумажной бригады», тот под страхом смерти спас от уничтожения десятки бесценных еврейских текстов, а еще рукописи XV и XVI веков, письма Максима Горького, Льва Толстого, дневник слуги Петра Великого и много других ценнейших реликвий.

Через два года – 4 марта 1946 года – имя Аврома Суцкевера снова появилось в газете «Правда» в репортаже «От имени человечества». В том материале писатель Борис Полевой описывал Нюрнбергский процесс и выступление Аврома в качестве свидетеля: «Еврейский поэт Абрам Суцкевер, житель Вильно, человек с европейским именем, является на земле, вероятно, одним из немногих людей, кому удалось вырваться живым из организованного фашистами еврейского гетто… То, что он рассказал, действительно может заставить содрогнуться самого закалённого человека. Он не называл цифр, говорил только о судьбе своей семьи. О своей жене, у которой на глазах был убит ее только что рождённый ребёнок. О том, как на улицах гетто мостовые иной раз были совершенно красными от крови, и кровь эта, как дождевая вода, текла по желобам вдоль тротуаров в сточные канавы. На глазах поэта гибли виднейшие представители интеллигенции, люди с европейскими именами, учёные, фамилии которых произносились с уважением во всем мире».

Дрожащим голосом делясь этими страшными воспоминаниями, Суцкевер нервно хватался за края свидетельской трибуны и периодически бледнел почти до обморочного состояния. Его свидетельства были в итоге одним из ключевых моментов процесса. Впоследствии поэт вспоминал: «Готовясь к поездке в Нюрнберг, я молился, чтобы души погибших говорили из моего горла. Я хотел говорить на идише. Безо всякого сомнения, именно на идише, на языке народа, которого обвиняемые всеми силами пытались уничтожить. Но советские власти приказали говорить мне по-русски. И тогда я говорил стоя, как будто читал кадиш по погибшим людям».

Авром Суцкевер родился 15 июля 1913 года в небольшом промышленном городе к юго-западу от Вильно. Ему было всего два года, когда всей семье пришлось бежать в Сибирь – подальше от фронтов Первой мировой войны. Несколько недель они добирались в далёкий, но безопасный Омск – город с большой еврейской диаспорой. Их жизни были спасены, но нашлись другие трудности: суровый сибирский климат и тотальное отсутствие рабочих мест. Пока семья адаптировалась к новым реалиям жизни, Первая мировая война переросла в гражданскую, которую сопровождали в том числе многочисленные еврейские погромы. В итоге в 1920 году, когда от инфаркта скончался отец Аврома, его мать решила вернуться на малую родину – в Вильно.

Авром отучился в хедере, а после – в еврейско-польской гимназии и Виленском университете. Получив образование, в 1929 году он устроился в Еврейский научный институт, занимавшийся историей и культурой евреев Восточной Европы. Тогда же Суцкевер стал членом литературной группы «Молодая Вильна» – там все были социалистами, писавшими на идише про политику. Суцкевер, однако, подстраиваться под них не стал – и продолжал писать о природе, играя со словами и экспериментируя с ритмом. Вершиной его творчества тех лет стала поэма «Сибирь», в основу которой легли детские воспоминания поэта об Омске и его окрестностях. В 1961 году ЮНЕСКО признает «Сибирь» шедевром мировой литературы, написанным на одном из «малых» языков.

Впрочем, амплуа «аполитичного поэта-лирика из Вильно» продержалось недолго – ровно до начала Второй мировой войны. 24 июня 1941 года гитлеровцы оккупировали Вильно и загнали 40 тысяч евреев на территорию шести улиц, превратившихся в Виленское гетто. Две трети заключенных гетто погибли в первые же месяцы – среди них оказалась мать Суцкевера и его новорождённый сын.

Все это поэт принялся описывать в стихах: как травили в больнице гетто сына, как расстреливали мать. В одном из своих стихотворений – «Учитель Мира» – Авром описал историю школьной учительницы Миры Бернштейн, заботившейся в гетто об осиротевших детях. Позже Авром назовет в честь Бернштейн одну из своих дочерей. В другом произведении поэт рассказывал, как эсэсовец Бруно Киттель одной рукой расстреливал жертв, а другой в это время играл на пианино.

«Если бы я тогда не писал, я бы не выжил, – говорил Суцкевер в интервью The New York Times в 1985 году. – Когда я был в Виленском гетто, я верил, как верующий еврей верит в Мессию, что пока я буду писать, смогу быть поэтом, у меня будет оружие против смерти». Эта посттравматическая иллюзия придавала ему сил и смелости – и объясняла его готовность рисковать собственной жизнью. Так, Суцкевер контрабандой проносил в гетто оружие, помогая движению Сопротивления. А когда нацисты поручили ему собрать ценные книги, рукописи, письма и гравюры для отправки во Франкфурт, в Институт изучения еврейского вопроса, он – наряду с другими участниками так называемой «Бумажной бригады» – прятал самые драгоценные экземпляры по щелям и пустотам окружавших его зданий.

Подробно о том, как проходили операции по спасению книг, описано в книге Дэвида Фишмана «Книжные контрабандисты». «Суцкевер оказался необычайно изобретательным книжным контрабандистом. Однажды он получил от Шпоркета – немца, руководившего отправкой ценностей из Вильно в Германию – разрешение пронести в гетто несколько пачек макулатуры в качестве топлива для домашней печки. Документ он предъявил охранникам у ворот, а пачки держал в руках. В “макулатуре” были письма и рукописи Толстого, Горького, Шолом‑Алейхема и Бялика; полотна художника Шагала и уникальная рукопись Виленского Гаона. В другой раз Суцкеверу удалось внести в гетто скульптуры Марка Антокольского и Ильи Гинцбурга, картины Ильи Репина и Исаака Левитана: при помощи друзей, имевших нужные связи, он привязал их к днищу грузовика».

На протяжении двух лет Авром спасал объекты мировой культуры. Позже именно он помог раскопать многие из спрятанных реликвий. Не оставлял он, «пока ползал по канализации и даже прятался в гробу», и сочинение стихов. Когда же немцы начали шаг за шагом реализовывать план по уничтожению гетто – вместе со всеми его узниками, Авром вместе с другими членами Сопротивления начал готовить побег. Ему и его жене Фрейдке удалось сбежать 12 сентября 1943 года. Они взяли с собой важные для историков документы – выборку жестоких преступлений нацистов против еврейского народа, а также доказательства культурной жизни евреев в гетто.

Позднее поэт вспоминал, как во время побега они столкнулись с немецким часовым. Ситуация была критическая, но вместо того, чтобы бежать или молить о пощаде, он расправил плечи, подошел к нему и уверенно сказал: «Я рад, что тебя встретил. Можешь мне сказать, куда мне нужно бежать, чтобы там не было немцев?» Часовой был в шоке от происходящего, остолбенел и просто показал направление, позволив им уйти. Скрывшись из поля зрения немецкого солдата, поэт постучался практически в первую попавшуюся дверь, где местная жительница молчаливо спрятала их в своем погребе.

Через несколько дней после побега гетто было полностью уничтожено. Супругам же повезло добраться живыми до отряда советских партизан в Нарочанских лесах, откуда по приказу Сталина их доставили на самолете в Москву. В столице Суцкеверы прожили два года. У них родилась дочь. Но у писателя на идише в СССР были очень смутные перспективы. Авром понимал, что задерживаться в Москве небезопасно, а потому после Нюрнбергского процесса Суцкеверы уехали в Польшу, затем – во Францию и Нидерланды. В сентябре 1947 года им помогли нелегально добраться до Палестины. Там Авром тут же влился в ряды сражавшихся за независимость Израиля.

Однако после создания Государства Израиль выяснилось, что идиш там не в чести: язык считали «уродливым рудиментом жизни евреев в диаспоре» и даже ввели запрет публичных выступлений на нем. Тем не менее Суцкевер и сам продолжал читать и писать на идише, и основал для таких же, как он, ежеквартальный журнал Di Goldene Keyt – «Золотая цепь», который успешно выходил в свет почти 50 лет: его закрыли лишь в 1995 году. Десятью годами ранее Суцкеверу заслуженно вручили самую престижную награду страны – Премию Израиля за литературу на идише. Впрочем, важность его поэзии не ограничивалась идишем, ее чтили и продолжают чтить во всем мире: стихи Аврома Суцкевера переведены на 30 языков.

В течение двух лет музей концлагеря Аушвиц-Биркенау обрабатывает 100 туфель в неделю, чтобы сохранить память о детях, которые стали жертвами Холокоста.

Сотрудники музея ищут в имеющейся обуви жертв маленькие коричневые ботинки, которые носили дети перед тем, как их убили в газовых камерах. Первым делом с них стирают пыль и грязь, используя мягкую ткань. Затем туфли сканируют, фотографируют и вносят в каталог в базе данных, пишет The Times of Israel.

Вот такая кропотливая работа идет по сохранению 8000 детской обуви, которая была найдена в бывшем концлагере смерти, где во время Второй мировой войны были убиты миллионы человек. Большинство жертв были евреями.

Реставраторы музея Аушвица во время работы по сохранению детской обуви

В течение восьми десятилетий под давлением времени и массового туризма исчезают свидетельства этой страшной трагедии человечества. Волосы, состриженные с жертв для изготовления одежды, считаются священными человеческими останками, которые нельзя фотографировать и не подвергать консервации. Они превращаются в пыль.

Однако удалось отыскать и сохранить более 100 000 обуви жертв, около 80 000 из них в огромных кучах выставлены в зале, куда ежедневно приходят посетители. Многие из них искривлены, их первоначальные цвета блекнут, шнурки разорваны, но они продолжают жить как свидетельства жестоко оборванных жизней. Особое место в экспозици занимают крошечные туфли и тапочки.

«Для меня самым движущимся объектом является детская обувь, потому что нет большей трагедии, чем трагедия детей», — сказал Мирослав Мачащик, специалист музея по консервации.

 

Ольга Угрюмова, lrt.lt

Национальная библиотека им. Мартинаса Мажвидаса представила антологию еврейской детской литературы на литовском языке «Зеленые деревца». Ее подготовил Центр исследования иудаики. В 1914 году издательство Бориса Клецкина в Вильнюсе начало выпускать первый в Восточной Европе иллюстрированный детский журнал на идиш “Грининке беймелех” (“Зеленые деревца”).

Читать полностью:

https://www.lrt.lt/ru/novosti/17/1960230/ne-tol-ko-dlia-detei-no-i-dlia-vzroslykh-v-litve-vyshla-antologiia-evreiskoi-detskoi-literatury-zelenye-derevtsa

www.lzb.lt/en

При поддержке Фонда доброй воли были переизданы «Записи Григория Шура. Хроника Вильнюсского гетто 1941 – 1944». У книги не только новая обложка, но и предисловие.

Возможно, самый информативный из нескольких дневников Вильнюсского гетто, рукопись Г. Шура была первоначально опубликована в переводе на литовский язык вильнюсским издательством “Эра” в 1997 году при частичном финансировании Министерства культуры Литвы и была полностью проигнорирована широкой общественностью.

Новое издание — это тот же перевод, который Нийоле Кварацюте и Альгимантас Антанавичюс опубликовали в издательстве “Эра” в 1997 году.  Книга также содержит то же введение Пранаса Моркуса и предисловие Владимира Порудоминского, но добавлено новое краткое введение педагога и публициста Витаутаса Толейкиса, который рассматривает недавнюю литературу о Холокосте, опубликованную на литовском языке, включая его острые наблюдения о книге “Mūsiškai” (Наш народ) Руты Ванагайте и Эфраима Зуроффа, точнее, о том, как на нее отреагировали литовские националисты. Вот приблизительный перевод части вступления Толейкиса:

«К сожалению, ситуация вряд ли изменилась в лучшую сторону с момента выхода первого издания. Международный резонанс и непропорциональная реакция общественности после появления в 2016 году книги Руты Ванагайте и Эфраима Зуроффа “Mūsiškai” (“Наш народ”), кажется, отбросили нас на двадцать лет назад. Создается впечатление, что вновь предпринимается попытка одурачить общественность, убедить людей в том, что сотрудничество с нацистами не так уж и плохо, что жажда свободы для родины при попустительстве нацистских оккупантов позволяла обречь на смерть часть граждан страны, разделить их имущество, даже частично оправдать тех, кто убивал евреев: если бы не немцы, этого бы никогда не случилось… Об этом свидетельствует «война» мемориальных досок в Вильнюсе».

«Думаю, второе издание «Записей» Шура появилось как раз вовремя. …Его «Записи» – не просто индивидуальная хроника катастрофы виленских евреев, но, пожалуй, самая объективная, пытающаяся передать общую картину, избегая личных отступлений, как бы глазами каждого, кто оказался в гетто. Это как пролог-компендиум истории, учебник для начинающих по истории Виленского гетто».

Сравнивая «Записи» Г. Шура с хрониками Виленского гетто Германа Крука, последние намного длиннее. По сути, Крук был чужаком, польским евреем, бежавшим из Польши, из Варшавы, в Вильнюс в числе многих других, в то время как Шур знает место, улицы и здания, где происходит событие, о котором он пишет, и его чувство места, местной географии, сразу же узнаваемо жителями Вильнюса, хотя они могли родиться много десятилетий спустя. Обширная хроника Крука, больше похожая на газетные статьи, чем на дневниковые записи, имеет, однако, то преимущество, что она написана на родном для Крука идише.

Источники, близкие к рукописи Шура и работе над переводом в 1990-х годах, говорили, что Шур писал по-русски, хотя для него идиш был родным языком. Они также говорили, что он не владел достаточно русским языком, и некоторые отрывки, которые не имели полного грамматического смысла для переводчиков, были пропущены. Почему Шур считал, что должен писать на русском языке, а не на родном идише, является предметом спекуляций. Большинство предположений сводится к тому, что он предвидел победу Советского Союза над нацистами, хотя и не дожил до нее.

У первого издания, вышедшего в 1997 году, были проблемы с клееным переплетом, так что страницы выпадали уже после нескольких прочтений. Новое издание выполнено из более прочной бумаги и клея, с блестящей цветной обложкой, дополненной полным разделом цветных и черно-белых фотографий в конце.

Новое издание сохраняет дневник Шура живым, но оно по-прежнему недоступно для большинства исследователей Холокоста, поскольку переведено лишь на литовский язык. Все же эта самая объективная хроника Виленского гетто должна быть переведена на английский язык, желательно с использованием оригинальной рукописи на русском языке с некоторым текстовым анализом явно неграмматических отрывков людьми, которые хорошо знающими его родной язык и историю Вильнюса и еврейской Вильны.

Второе издание дневника Григория Шура на литовском языке можно приобрести в knygos.lt или непосредственно в Фонде доброй воли.

Посольство Объединенных Арабских Эмиратов в Вашингтоне подтвердило, что изучение темы Холокоста будет включено в учебные программы этой страны Персидского залива.

«После исторических соглашений Авраама ОАЭ теперь будут включать Холокост в учебную программу для начальных и средних школ», — говорится в заявлении посольства.

ОАЭ — первое арабское государство, включившее изучение Холокоста в свою национальную учебную программу. IMPACT-se, Институт мониторинга мира и культурной терпимости в школьном образовании, израильская неправительственная организация, которая следит за содержанием школьных учебников, работала с Министерством образования ОАЭ над разработкой структуры учебной программы

Учебный курс, который расскажет о Катастрофе европейского еврейства, разработан совместно с Израильским мемориальным центром «Яд Ва-Шем».

«Объединенные Арабские Эмираты уже несколько лет лидируют в воспитании мира и толерантности в регионе, — сказал генеральный директор IMPACT-se Маркус Шефф.

«IMPACT-se рада, что они предприняли этот важный шаг в направлении просвещения о Шоа, и рады сотрудничать с Министерством образования».

Член Федерального национального совета ОАЭ и председатель Комитета Совета по делам обороны, внутренних и иностранных дел Аль Нуайми заявил в связи с этим: «Увековечение памяти жертв Холокоста имеет решающее значение. Трагедия такого масштаба как Холокост была направлена не только против евреев, а против всего человечества».

Министр иностранных дел Израиля Эли Коэн приветствовал решение властей ОАЭ, назвав его историческим. Специальный посланник администрации США по борьбе с антисемитизмом Дебора Липштадт выразила уверенность, что человечество обязано изучать историю Холокоста.

«Слишком многие государства предпочитают замалчивать Шоа по политическим причинам. Я приветствую этот шаг ОАЭ и надеюсь, что их примеру последуют и другие страны», – добавила она.

Екатерина Герцман, Радио “Свобода”

Опасность сотрудничества или даже просто пассивного принятия преступного режима – тема, ставшая вновь актуальной сегодня, когда диктатуры снова на подъеме. Наиболее трагические примеры подобных ошибок дает история Холокоста. Имя одной из них, о которой стоит вспомнить, – Культурбунд.

Cто лет назад, в начале 1920-х, в ряде стран Восточной Европы, в том числе Украине, Польше и Литве, предпринимались попытки создания еврейских культурных организаций – для популяризации национального изобразительного искусства и музыки, развития литературы и театра на идиш. Подобные замыслы были понятны: попытка самоидентифицироваться для европейских евреев была чуть ли не единственной возможностью сохранить национальные отличия и не затеряться среди других восточноевропейских народов, переживавших период постимперского подъема собственных национальных движений. Прошло десять лет, и идею подхватили в Германии – но совсем иные люди и с другими целями.

7 апреля 1933 года, через два с небольшим месяца после назначения Гитлера рейхсканцлером, началась новая эпоха в жизни немецких евреев, особенно тех, кто работал в сфере искусства. “Закон о возрождении государственной службы”, принятый правительством Германии, изменил их жизнь радикально: с этого дня они не имели права работать в немецких учреждениях культуры. Безработными остались тысячи режиссеров, артистов, художников и музыкантов. Некоторые из них, уже тогда поняв, какая угроза появилась на горизонте, покинули Германию и тем самым спаслись. Но многие, не веря в кровожадность нового режима, приняли иное решение.

Закон от 7 апреля 1933 года не стал для них предупреждением, хотя, помимо запрета на профессию, содержал и запрет жителям Германии еврейского происхождения посещать концерты, выставки и театры. Таким образом, огромная часть населения лишилась возможности получать образование, эстетически развиваться и вести привычную культурную жизнь. Тогда-то и возникла идея создания Еврейской культурной лиги, приведшая в итоге немецких евреев в культурное гетто, из которого было уже рукой подать до настоящего.

План создать “Лигу культуры немецких евреев” (Kulturbund Deutscher Juden) принадлежал молодому режиссеру Курту Бауману, который до рокового закона 1933 года работал в Берлинском оперном театре. Прежде всего Бауман обсудил идею и заручился поддержкой своего наставника Курта Зингера. Этот немецкий военный врач, прошедший Первую мировую войну, стал известным невропатологом и музыкантом. Соединив медицину и музыку, он был основоположником и теоретиком арт-терапии в Германии. Зингера не спасло даже то, что он долгие годы исследовал народные немецкие песни и творчество любимцев фюрера – композиторов Рихарда Вагнера и Антона Брукнера. Уволенный из Берлинской оперы, Зингер увлекся идеей временного обособления внутри еврейского микромира, не подозревая конечно, о замыслах его полного уничтожения. Мысль об эмиграции Зингеру, который был по духу истинным немцем, в голову не приходила. К тому же он считал, что новый проект поможет сберечь для прекрасной Германии будущего множество талантливых людей.

Зингер и Бауман начали искать единомышленников среди других еврейских деятелей немецкой культуры. Ведь именно их в первую очередь должна была заинтересовать подобная инициатива. И они попались на эту удочку, точно так же как несколькими годами позже поверили советской государственной машине участники Еврейского антифашистского комитета, образованного органами НКВД для пропаганды за рубежом.

Первым откликнулся главный раввин Берлина Лео Бек, для которого необходимость продуктивно сотрудничать с любой властью была аксиомой. С 1933 по 1939 год Бек являлся президентом “Представительства немецкого еврейства при Рейхе”, ликвидированного после Хрустальной ночи. Созданное чуть позже уже самими нацистами под кураторством гестапо “Объединение евреев Германии” тоже возглавлял Лео Бек. Среди поддавшихся соблазну создания “культурного гетто” оказался и выпускник Венской академии музыки, главный дирижер оперного театра города Мангейма Йозеф Розеншток. Его участие в проекте, судя по всему, было практически единственным возможным для него вариантом обрести какие-то профессиональные перспективы, ибо указ 1933 года окончательно и бесповоротно разрушил его карьеру. Еще один основатель Культурной лиги был иностранцем – но, разумеется, еврейского происхождения. Журналист Вернер Леви родился в Нидерландах, а потому имел голландское гражданство. Однако закон 1933 года застал его в Германии, так что предложение о создании Лиги показалось ему вполне логичным.

Однако очевидно творческих замыслов еврейских активистов оказалось недостаточно: еще нужно было уговорить соратников фюрера. Слава и имя Курта Зингера открывали даже крепко двери нацистских руководителей. Идею Культурбунда поддержал Ханс Хинкель – государственный комиссар министерства науки, искусств и народного образования Пруссии, ставший вскоре генеральным секретарем Имперской палаты культуры и руководителем Общества германской культуры. Именно он оценил огромную практическую пользу данной организации для Германии. Объяснял он эту пользу так. Во-первых, политическая конъюнктура требовала от немецкого правительства сохранять видимость цивилизованного отношения к еврейскому населению, – а легальная, вписанная в государственную систему культурная организация являлась прекрасным доказательством терпимости немцев к евреям. Во-вторых, Хинкель знал, что обнищавшее еврейское население – проблема для страны, способная привести к социальным затруднениям. Дать евреям легальный способ зарабатывать какие-то гроши будет и выглядеть достойно, и погасит возможные возмущения.

Наконец, главным аргументом за Культурбунд для Хинкеля была та цель, к которой стремился каждый нацист: изгнать евреев из всех сфер жизни и очистить от них Германию. Законная же организация может помочь в этом деле: отныне у деятелей искусств еврейской национальности не будет повода заниматься изготовлением фальшивых документов и пытаться “затеряться в толпе” среди настоящих немцев. Теперь все они добровольно будут сами сообщать о своем происхождении, дабы иметь возможность вступить в Лигу и пользоваться её бонусами. Таким образом списки будущих жертв будут создаваться руками самих жертв!

Вдобавок нацисты обрисовали два обязательных условия, при которых организация может существовать. Первое – полная финансовая автономия, ибо немцы не собирались оплачивать “еврейские развлечения”. С каждого члена Лиги взимались взносы, которые тратились на аренду театральных и концертных залов и оплату работы исполнителей. Второе условие – абсолютная этническая автономия. На сцене или в зрительном зале мероприятий, проводимых Культурбундом, могли находиться только евреи. Посещение этих мероприятий немцам категорически запрещалось.

Лидеры Культурбунда послушно пошли по указанной нацистами дороге, возглавив безропотную “карманную” организацию. Работа Культурбунда закипела с 1 октября 1933 года. Его филиалы исправно появлялись в большинстве крупных и средних городов Германии, так что в результате их оказалось 46. Театральный сезон Еврейской культурной лиги был открыт в Берлине премьерой новой постановки “Натана Мудрого” Лессинга. Еще через две недели изголодавшихся по духовной пище берлинских евреев ждал концерт симфонического оркестра под управлением знаменитого дирижера Михаэля Таубе. Он, кстати, всего через год сбежит от нацистов в Палестину, а в 1936-м возглавит камерный ансамбль при радиостанции “Голос Иерусалима”, превратившийся впоследствии в Иерусалимский симфонический оркестр.

Главной проблемой Культурбунда, не считая общей политической ситуации, стал репертуар. Ведь нацисты, соглашаясь с существованием этой организации, настойчиво давали понять ее руководителям, что авторами произведений, исполняющихся евреями, не должны быть “арийцы”. С другой стороны, в Культурбунде были убеждены, что не существует собственно еврейской музыки, есть просто музыка, хорошая или не очень. Поэтому на концертах произведения, написанные евреями, щедро “разбавлялись” сочинениями Чайковского, Моцарта, Генделя. Вагнера и Штрауса отказывались исполнять сами музыканты, связывавшие их музыку с пропагандой антисемитизма, а произведения самого популярного композитора – Бетховена им запретили исполнять нацисты.

Организаторам концертов и спектаклей приходилось выдумкой и хитростью преодолевать репертуарные накладки. Например, ставили оперу на “еврейский” сюжет – “Набукко” Верди. Затем организаторы Лиги “вспомнили” о европейских драматургах из других стран: пригодились и Софокл с его “Антигоной”, и Мольер с “Мнимым больным”, и Шекспир с пьесами “Сон в летнюю ночь” и “Зимняя сказка”.

Но не будем забывать, что первой и главной задачей Культурной лиги являлось обеспечение работой еврейских деятелей искусств. И результаты были прекрасны! Уже в 1933 году Культурбунд обеспечил работой 200 человек, и количество желающих непрерывно росло. Зрители активно записывались в организацию: через год после рождения Лиги ее членами были уже 20 тысяч человек. Правила, на базе которых действовала Лига, были просты: каждый член организации мог посетить два мероприятия в месяц по собственному выбору. Из чего выбирать – было: концерты, лекции по философии, религии или искусству, оперные и драматические спектакли, шоу кабаре. Все акции проходили с неизменным аншлагом. Только одно огорчало: количество исполнителей постепенно сокращалось, ибо очень многие, видя усиливающийся антисемитизм, отправлялись в эмиграцию. До Хрустальной ночи 1938 года это не слишком беспокоило организаторов Лиги, потому что деятелей культуры было много, и на место уехавших артистов, музыкантов или режиссеров приходили другие. Но после начала физического уничтожения немецких евреев этот поток начал быстро иссякать, и стало крайне сложно поддерживать высокий уровень исполнителей.

Формальное существование Лиги с 1939 по 1941 год превратилось в агонию, а 11 сентября 1941 года организация была закрыта. К тому моменту смотреть спектакли, слушать музыку и лекции было некому: зрители, слушатели и исполнители находились либо в гетто, либо в концентрационных лагерях, либо уже были убиты.

Из основателей Культурбунда почти до самого конца в Германии оставался лишь Вернер Леви, который тщетно пытался сохранить хотя бы издательский отдел организации, но и это не удалось. Не спасло сотрудничество с нацистским режимом и самого Леви. В 1940 году он, воспользовавшись своим голландским гражданством, бежал в Нидерланды, где возглавил Еврейский театр. Но немецкая армия следовала за ним по пятам, и совсем скоро Нидерланды были оккупированы. Леви депортировали в концлагерь Берген-Бельзен, где он провел три с лишним года. Когда зимой 1945-го заключенных Берген-Бельзена переправляли в чешский Терезин, поезд, в котором ехал Вернер Леви, был остановлен солдатами советской армии. Но спасение пришло слишком поздно: больной тифом журналист умер.

Судьба остальных активистов, придумавших и реализовавших этот культурный проект, сложилась по-разному. Лео Бек был депортирован в Терезин, где в 1945 году его освободили советские войска. Познавший в полной мере ужасы Холокоста, он не стал возвращаться на родину и навсегда переселился в Великобританию. Дирижеру Розенштоку удалось еще в 1936 году бежать в Японию, где он возглавил Японский симфонический оркестр, а после окончания войны уехал в США. Курт Бауман, составивший первоначальный проект Культурбунда, оказался одним из немногих счастливчиков, кто смог в 1939 году эмигрировать в Америку.

Самым преданным делу Культурбунда остался Курт Зингер. Глубоко погруженный в общественную деятельность, он совершенно потерял связь с реальностью. В первые годы существования Лиги он еще по возможности помогал некоторым деятелям искусств покинуть Германию. Но позже, забыв об опасности, грозящей каждому еврею, и пытаясь сохранить высокий уровень деятельности Культурбунда, он активно уговаривал их остаться. Более того, в 1938 году Зингер ездил в США с курсом лекций для Гарвардского университета. Разумеется, руководство Гарварда предлагало ему остаться и продолжить работу в стенах этого учебного заведения. Но ослепленный любовью к “своей” Германии и Культурбунду, он категорически отказался.

 

Только вернувшись на европейский континент, Зингер наконец понял, что происходит. Он остался в Голландии, где вместе с Леви работал в Еврейском театре. Когда же немцы оккупировали и эту страну, Зингер прозрел окончательно. Но было уже слишком поздно: возможности уехать больше не было, теперь всеми его передвижениями руководило нацистское государство. Учитывая заслуги Зингера перед немецкой культурой, чиновники Третьего рейха депортировали его не в Аушвиц, как большинство евреев Амстердама, а в концлагерь Терезиенштадт (Терезин). Именно там в начале 40-х нацисты сосредоточили немалую часть еврейской культурной элиты Европы. Курт Зингер умер в Терезине в феврале 1944 года. Трудно сказать, понял ли он перед смертью, какую ошибку сделал, погнавшись за иллюзией духовного и финансового спасения за счет добровольного подчинения преступному режиму.

Что касается международной общественности, погруженной в собственные политические и экономические проблемы, то тут Геббельс и его ближайший соратник Хинкель всё рассчитали абсолютно точно. Политическому истеблишменту разных стран и так долгое время не хотелось верить в упорно циркулировавшие слухи о положении евреев при нацистах. Существование же в Германии официальной еврейской организации, которой Рейх позволял заниматься вопросами культуры и продвигать собственные национальные традиции, вообще снимало многие подозрения. Прозрение наступило только в разгар Второй мировой, когда свидетельств о Холокосте стало так много, что их более было невозможно игнорировать.

Автор – историк, специалист по истории Холокоста