Офер Адерет, «ХаАрец», В.П. detaly.co.il

«Это была женщина исключительной храбрости, которая рисковала своей жизнью для спасения сынов своего народа» – этими словами Сару Либман проводил в последний путь ее внук.

Анна Русинова, «Детали». Фотографии – Анна Русинова (переснято из семейного архива Суламит Лев)

23 сентября в Литве отмечают Национальный день памяти жертв Катастрофы. В памятной церемонии у Панеряйского мемориала традиционно принимает участие президент, высшие руководители страны – и люди, пережившие Катастрофу. «Детали» публикуют историю женщины, которая в те дни была младенцем. Она выжила благодаря матери и людям, которые прятали их после побега.

– Я родилась в неподходящее время и, как оказалось, в неподходящем месте: 7 июня 1941 года. И скоро маму с младенцем на руках, а также моих бабушку и отца отправили в гетто, – говорит Суламит Лев (79). – В Шяуляй было два гетто, одно называлось «Кауказас», и кого куда отправить – зависело от воли полицая. Моя мама отдала этому полицаю кольцо с руки, чтобы он отпустил бабушку вместе с нами. А отца отправили в другое.

Надзиратели были местными. Каждый день мама и все работоспособные рано утром отправлялись колоннами на работу на железной дороге, в поле, на бойне, на аэродроме… Работы были очень тяжелыми, а люди – полуголодными. Когда в первый день моя мама вернулась после работы домой, где осталась бабушка с ребенком, она спросила, есть ли что-нибудь поесть – на что бабушка, не успевшая приспособиться к ситуации, ответила: «Я не умею готовить эту нищенскую еду!» Но она научилась, и очень быстро.

Вышел приказ: сдать всю медную посуду. Немцы потом переливали металл на патроны. У нас были медные тарелки, но мама пошла ночью к заброшенному колодцу и выбросила их. Мы пробыли там 2 года и 3 месяца.

Одной из наиболее легких работ была уборка вагончиков, в которых жили немецкие инженеры-железнодорожники. Они ее расспрашивали, кто и с кем остался в гетто. Давали ей с собой продукты, что вызывало удивление мамы: «Зачем вы мне это даете? Я же ваш враг!» Они отвечали: «Мы гражданские, а не военные, и знаем, какое у вас положение».

В других городах уже проводили «детские акции», слухи о них доходили. Наступил день детской акции и в еврейском гетто в Шауляе. А на чердаке дома, в котором мы жили, была каморка. Там жила немка. Почему немка оказалось в гетто? Потому что ее муж был еврей, и она пожелала разделить с ним его судьбу. К ней приходил кто-то, то ли из охраны гетто, то ли из полиции гетто, и после его ухода она сказала маме: если можете куда-то спрятать ребенка – спрячьте!

Меня усыпили. Мне вообще очень много снотворного давали во время войны, потому что ситуации были разные, когда было важно, чтобы ребенок не плакал. Были даже случаи, когда матери душили своих детей, потому что плач одного ребенка мог выдать всех, кто прятался. Моя мама успела сбегать еще в один дом, предупредить их. Но им негде было прятать свою девочку, и ее с бабушкой привели к нам. И в результате на чердак, на самый верх, спрятали меня, спящую, эту девочку и двух бабушек.

Утром, как всегда, маму погнали на работу. А когда вечером колонну пригнали обратно, по всему гетто стоял стон. Я не могу вам передать, что мне рассказывала мама – это невозможно. Люди рвали волосы на себе: детей в гетто уже не было. Какой-то старик, встретившийся маме по дороге домой, сказал ей: «Фрау, я видел, как вашего ребенка забрали».

На самом деле, события развивались так: когда полицаи начали забирать детей, переходя из одного дома в другой, они увидели люк, ведущий на чердак, и начали прикладами стучать по нему и кричать: «Выходи!». Они не знали, есть ли там кто-то. А там одна бабушка сказала шепотом моей: «Есть драгоценности, откупимся». Она была из очень богатой семьи. Моя бабушка отказалась, но у той нервы не выдержали, она открыла люк и спустилась со своей внучкой Авивой. Их и забрали… В Шауляйском гетто остались трое детей, а до этого были сотни.

Мама искала возможность бежать. Ей помогало то, что она была непохожа на еврейку, за оградой гетто она снимала нашивку с шестиконечной звездой и, если останавливали, представлялась портнихой. Искала связи с людьми, которые старались помочь – такие были. Но как выйти из гетто?

Был учитель гимназии Антанас Маргайтис. Он должен был, когда колонну гнали на работу, ждать нас на телеге в определенном месте. В тот день меня опять усыпили, и мама ремнями привязала меня к телу. Поверх на ней было надето большое пальто и деревенский платок. А бабушку взяла за руку и повела с собой. Была осень, затемно, и они прошли в единственном месте, где было мало полицаев. А потом смогли отделиться от колонны и заскочить во двор, где ждала телега. Оттуда Маргайтис увез нас к крестьянам, где мы и стали жить, помогая им по хозяйству.

На фото: Суламит Лев

Я начинала уже говорить – и, конечно, на идише. Хозяйский сынок, который был бандитом, из-за этого однажды странно на меня посмотрел, но мама сказала ему, что это – немецкий. А отец мой сбежал из другого гетто. Однажды он выбрался к нам из леса, и тут хозяева прибежали предупредить, что к дому идут полицаи. Что делать? Отец быстро – на чердак. И вот они сидят, выпивают, с мамой разговаривают, а потом один из полицаев спросил:  «Деточка, а где твой папа?» И я, ребенок, показала туда – наверх, в направлении чердака. Но он понял так, будто папа ушел к Господу Богу… «Ой, бедненькая!» – и погладил меня по голове.

Мы меняли места, последним был монастырь в имении Вайгува, которым руководила Мария Рустейкайте. Там мне сменили имя на Марите Казлаускайте – и если бы после войны мама через суд не восстановила мои документы, я могла так и остаться с этим именем.

А в 1945 году в парк, где стоял монастырь, ворвались советские танки: шли большие бои за Шяуляй, город переходил из рук в руки. Монашки попрятались, они боялись русских так, что их трясло от ужаса. Но моя мама только этого и ждала. Когда из танка вылез мальчик, молоденький и закопченный, она к нему подбежала, начала обнимать и целовать. И спросила, есть ли среди них евреи? На что мальчик ехидно улыбнулся и сказал: «Евреи в Ташкенте воюют».

Таким было первое приветствие от советского солдата. Антисемитское. Так им вправляли мозги.

Для мамы их приход значил: свобода! Ведь с 1-го июля 1941-го до 3-го октября 1943 года мы были в Шяуляйском гетто. Но моего отца они потом посадили на 25 лет. А маму таскали на допросы в КГБ. Видно, хотели ей какое-нибудь дело придумать: как это столько погибло, а вы остались живы, может быть, вы с немцами сотрудничали? У меня сейчас есть документ от властей Литвы, что никаких претензий они к отцу не имеют, он чист перед ними.

Мы были в Израиле, ездили в «Яд ва-Шем». Стояли у той доски, где золотыми буквами написаны имена Антанаса Варгайтиса, который тогда нас на телеге вывез в деревню к своим людям, и Марии Рустейкайте, что нас в монастыре укрывала. Так нас судьба свела. А ведь это – только то, что на поверхности. У моей бабушки много родственников было, о которых мы даже не знаем. Когда говорят, что жертв шесть миллионов – это неверно, на самом деле жертв больше. Разбиты целые семьи, в которых каждый мог иметь сестер и братьев. Нас много по всему миру, кто уцелел, но у каждого своя рана, и она по сей день кровоточит.

Ольга Угрюмова, Радио LRT

2020.09.23 16:04

Сегодня – в День памяти жертв геноцида евреев Литвы, у Панеряйского мемориала состоялась памятная церемония, в которой приняли участие руководство страны, зарубежные дипломаты, представители Еврейской общины, общественных организаций, школьники. 

«Шоа – это Катастрофа. Но это не только катастрофа и трагедия еврейского народа. Это – катастрофа Литвы, катастрофа всего человечества. Это – катастрофа человечности, нашего сострадания и равнодушия», – сказал в своей речи у Панеряйского мемориала президент Гитанас Науседа.

– С какими мыслями Вы приезжаете к Панеряйскому мемориалу? – с таким вопросом журналист Радио ЛРТ Ольга Угрюмова обратилась к министру иностранных дел Линасу Линкявичюсу:

– Мысли, к сожалению, всегда такие же. Это темная часть нашей истории, скажем так. То, что произошло тогда – нельзя забыть, нельзя этого простить. И когда мы повторяем: это никогда не должно повториться – в этих словах много содержания. Я всегда думаю еще и об этом. Не только о том, как себя чувствовали люди, которых согнали сюда для того, чтобы убить. Это, конечно, большая трагедия, но для нас важно сделать все возможное, чтобы это никогда не повторилось. И тут уже от каждого из нас зависит, как будут развиваться события в мире. Так что чувства такие: и память, и уважение и, конечно же, скорбь.

– Мы довольно часто говорим о том, что существуют пробелы в системе просвещения, в том, как преподается Холокост.

Holokausto minėjimas Paneriuose / D. Umbraso/LRT nuotr.

– Существует ли в сознании нашего общества, я не имею в виду Еврейскую общину, дата 23 сентября?

На вопрос отвечает председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски:

– Я думаю, что в последнее время больше обсуждают этот вопрос. Хотя бы из-за того, что появляются новые книги, люди может быть по-разному оценивают их, оценивают то, что они не знали до этого. Конечно, это – пробелы нашего образования. Не может быть такого, чтобы человек окончил школу, знал, что произошло в Литве в 16 веке, и не знал, что произошло в Литве во время Второй мировой войны. Но для того, чтобы молодые люди об этом знали и начали об этом говорить – кто-то должен им об этом рассказать. Рассказать нужно правду. И тут у нас появляются проблемы, где эта правда? И где историческая память? Поэтому многое еще предстоит сделать до тех пор, пока мы сможем с высоко поднятой головой, без всяких «больших речей» рассказать людям о том, что произошло; какова роль местного населения; сколько людей погибло в действительности; почему это произошло, почему именно евреев стали убивать. Это вопросы, на которые ответы за 77 лет мы так и не получили. Не получили и списка людей, которые участвовали в убийстве евреев. Когда будут ответы, тогда можно будет что-то сказать людям. О каком учебнике истории можно говорить сейчас, если историки между собой не могут решить многих вопросов.

– Фаина, как Вы считаете, достаточно ли усилий для просвещения общества прилагает Еврейская община ?

– Мы стараемся делать все возможное. Хотя бы напомнить о жизни литовских евреев. Но очень жаль, что в этом нет системы. Одни мы не можем этого сделать. Думаю, это обязанность и государства: рассказать о легальном положении евреев, их жизни в Литве и т.д. Еврейская история Литвы богатая и интересная. Отрадно, что государственное ТВ (ЛРТ) ведет передачи «Зохар», довольно-таки интересные, а самое главное – доступные, люди понимают, что там показывают. Но все, что касается массовых убийств, истребления еврейской общины… ведь и не все евреи готовы говорить о пережитом, об истории своей семьи. Но мы делаем все, что возможно, мы стараемся, – подчеркнула Ф. Куклянски.

Мэр Вильнюса Ремигиюс Шимашюс также считает, что в системе просвещения общества существуют проблемы:

– К сожалению, многие жители и гости нашего города попросту не знают о том, что Вильнюс был построен и руками еврейского народа. Для того, чтобы каждый из нас понял это, следует многое еще сделать. Для меня, как гражданина, как мэра города, участие в памятной церемонии имеет большое значение. Мне кажется, что памятные церемонии – намного важнее, чем памятники. У нас довольно много памятников, мемориальных досок. Люди собираются на их открытие, а потом забывают об этом, не обращают на них внимание. А памятные церемонии – это живое общение, живое напоминание о том, что произошло.

Произнеси имя убиенного – пусть память о нем живет…

Накануне Дня памяти жертв геноцида евреев Литвы, который отмечается 23 сентября, в Вильнюсской Хоральной синагоге прошла церемония чтения имен жертв Холокоста.

В исполнении кантора Шмуэля Ятома прозвучал Каддиш – поминальная молитва.

В годы Второй мировой войны от рук нацистов и их приспешников погибли шесть миллионов евреев. Во многих случаях было уничтожено все еврейское население целых городов. Не осталось никого, кто мог бы рассказать их историю и произнести имена. В этом и заключалась часть плана нацистов по “окончательному решению еврейского вопроса” в Европе.

В церемонии чтения имен жертв Холокоста приняли участие члены ЕОЛ, общественность города. По просьбе председателя Вильнюсской религиозной еврейской общины Симаса Левина, участники церемонии поделились историями своих семей, мыслями.

Ассоциация пути еврейского культурного наследия, LRT

Жизнь Израиля Бунимовича (1848? – 1929) достойна фильма: это история успеха бедняка и история невзгод успешного человека.

Он был сыном небогатого водоноса. С детства крутился как мог – в тринадцать уже работал клерком в одной компании, а позже, накопив денег и получив приданое первой жены Ханы, открыл собственное дело. Однако о его жизни и бизнесе до начала ХХ века мало что известно.

На фото: улица Басанавичюса

В 1913 году широкую огласку получила его сделка: в прессе писали, что банковская компания И. Бунимовича – крупнейший банк в Северо-Западном крае с филиалами в Ошмянах, Сморгони, Вильне – была продана Санкт-Петербургскому международному коммерческому банку.

И. Бунимович решил продать свой банк, поскольку собирался уйти на пенсию. Это решение было довольно необычным – успешно действовавшую компанию мог перенять кто-либо из его сыновей. Однако сам И. Бунимович объяснял такое решение просто: бедные евреи доверили мне свои деньги, и я обязан вернуть их нетронутыми, потому что не знаю, как мои дети с ними обошлись бы.

В 1938 году виленская газета «Наше время» писала, что И. Бунимович вернул своим клиентам вклады с процентами, но и сам не остался в накладе: у него осталось более двух миллионов рублей и недвижимость. Вместе со своим сыном Тобием И. Бунимович владел конфетно-шоколадной фабрикой «Виктория», однако в 1914 году она сгорела и уже не была восстановлена.

На фото: улица Басанавичюса

На фото: улица Басанавичюса

Не все в жизни И. Бунимовича складывалось удачно. Его самого крупные беды обошли стороной, но не пощадили детей. В семье И. Бунимовича росло восемь детей: сыновья Товий, Марк, Овсей, Илья, Давид, Ефим, дочери Берта, Елена и Зинаида.

После ужасов Второй мировой войны в живых остались две дочери И. Бунимовича – Зинаида, уехавшая в Москву, и Елена, поселившаяся в Париже. Сведений о других детях не сохранилось.

В Рокишском краеведческом музее была организована конференция «Вклад еврейской общины в культурное, политическое, экономическое развитие северо-восточного региона Литвы в период первой Литовской Республики». Конференция приурочена к году Виленского Гаона и истории евреев Литвы.

Сотрудница Купишского этнографического музея, историк Аушра Йонушите познакомила участников и гостей форума с еврейской историей Купишскиса, как евреи повлияли на экономическую, общественную и политическую жизнь города.

На фото: Историк А. Йонушите и инициатор конференции, заведующий отделом истории Рокишского краеведческого музея Г. Куялис.

На конференции были представлены две книги «Еврейская община Купишкиса. Связь между прошлым и настоящим» (2016) и «Здания и памятники еврейской общины Купишского края» (2017). Предисловие к обеим книгам написал бывший посол Государства Израиль в Литве Амир Маймон. Составитель – Аушра Йонушите.

Историк также рассказала и о готовящемся издании «Блюда еврейской кухни Купишкиса». Партнеры проекта – сотрудница Еврейской общины (литваков) Довиле Рукайте, эдукатор Наталья Хейфец, а также члены Каунасской еврейской общины. Свою помощь в осуществлении нового проекта предложил председатель Паневежской еврейской общины Геннадий Кофман.

Свои доклады о судьбах, наследии и истории евреев Зарасай, Пасвалиса и Рокишкиса на конференции представили директор Зарасайского краеведческого музея Илона Вайткявичене, специалист по охране историко-культурного наследия Пасвальского районного самоуправления Гражвидас Бальчюнас и заведующий отделом истории Рокишского краеведческого музея Гедрюс Куялис.

Автор фото: Раса Скайсгирите

По традиции, в первое воскресенье сентября в роще Пивония, что возле Укмерге, была почтена память расстрелянных здесь 12-ти тысяч евреев.

В памятной церемонии приняли участие члены Укмергской, Шяуляйской, Вильнюсской и Каунасской еврейских общин, представители районного самоуправления, посольства США.

Церемонию открыл лидер евреев Укмерге Артурас Тайцас. После небольшого экскурса в историю, А. Тайцас поблагодарил учащимся Центра Толерантности школы Дукстинос, которые с учителем истории Видой Пулкаунинкене на протяжении многих лет участвуют в памятных мероприятиях.

По традиции, в первое воскресенье сентября (в этом году 6 сентября) в европейских странах проходит День еврейской культуры, который знакомит всех желающих с наследием некогда многочисленных еврейских общин: до Второй мировой войны еврейское население Европы составляло 9 миллионов человек.  В этом году девиз Дня – «Дорогой евреев».

Интересную и разнообразную программу для жителей и гостей Вильнюса подготовила Еврейская община Литвы:

В кафе общины «Лавка бейгелей» –,,Beigelių krautuvėlė» (оно будет открыто с 9 утра) до 17.00 можно будет попробовать блюда литвакской кухни.

11.30 Официальное открытие праздника.

12.00 – 13.00 „Rakija klezmer orkestar“ выступит с концертом клезмерской музыки.

13.00 – 14.00 – выступление DJ.

13.00 – 14.00 – лекция-дискуссия Эвы и Виктора Томбак «Обожествление и демонизация евреев: антисемитские предрассудки».

13 – 14 экскурсия по еврейскому Вильнюсу с JERULITA (регистрация обязательна travel@jerulita.lt)

14.00 – 15.00 Плетение хал (регистрация обязательна kavine@lzb.lt).

14.00 – 15.00 директор столичной гимназии ОРТ им. Шолом-Алейхема Рут Рехес проведет урок иврита.

15.00 – 16.00 Свою программу представляет единственный в Литве ансамбль еврейской песни и танца «Файерлах».

16.00 – 17.00 эдукатор Наталья Хейфец познакомит с традициями Шаббата и расскажет о приготовлениях к большим праздникам.

13.00 – 14.00 раввин Вильнюсской Хоральной синагоги Шолом-Бер Крынски проведет экскурсию по синагоге (на английском языке).

Регистрация на мероприятия обязательна:

>>https://bit.ly/3baTwZg

Витаутас Бруверис, lrytas.lt

На Литву вновь обрушилась волна критики, связанная с отношением страны к Холокосту. На этот раз из-за того, что на пост советника главы Центра изучения геноцида и сопротивления жителей Литвы (LGGRTC) назначен публицист и общественный деятель Видмантас Валюшайтис.

На это резко отреагировала не только Еврейская община Литвы, но и влиятельная международная организация – Американский еврейский комитет (AJC). Руководители комитета даже назвали действия правительства Литвы в области увековечения истории Еврейской общины Литвы и Холокоста «лицемерными».

Тем временем сам Центр на международной арене приобретает все более незавидную репутацию – политического и идеологического националистически правого бункера, а не авторитетного и научно объективного ведомства.

Перехитрили других или себя?

В. Валюшайтис особенно активно отличается не только в области увековечения послевоенного сопротивления, но и является защитником (может, даже более активен и категоричен) марионеточных нацистских структур, Литовского фронта активистов (LAF), временного правительства от любых связей с нацистской идеологией, политикой и, конечно, с Холокостом.

В последнее время он, естественно, довольно активно защищал Йонаса Норейку («Генерал Ветра»), который был не только антисоветским резистентом, но и начальником нацистской администрации Шяуляйского уезда. Й. Норейка подписал приказы о формировании гетто и присвоении имущества евреев.

После того, как пост директора покинула бывшая руководитель LGGRTC Бируте Бураускайте, в кулуарах стали говорить о том, что на ее место готовят именно В. Валюшайтиса. У него были покровители не только в рядах правой оппозиции, но и среди правящих аграриев. Похоже, его положительно оценивали и высшие чины в правительстве и других государственных учреждениях.

Уже тогда это намерение вызвало недовольство у историков страны. Но от планов назначить В. Валюшайтиса на пост директора Центра (LGGRTC) решили отказаться т.к. стало понятно, как отреагируют на это решение на Западе: в США и в международных еврейских организациях. Поэтому было решено совершить якобы «хитрый» маневр – вместо В. Валюшайтиса руководителем LGGRTC был назначен ничего общего не имеющий с этой областью общественный деятель, один из лидеров Татарской общины Литвы Адас Якубаускас. Его характеризовали, как идеологически нейтральную фигуру, однако сразу после назначения он успел продемонстрировать своими заявлениями, что находится на той же стороне, где и господин В. Валюшайтис, и вся компания.

А. Якубаускас назначил В. Валюшайтиса своим советником, который будет отвечать не только за имидж Центра, но и за связи с общественностью, а также за исследования нацистской и советской оккупаций. На этот раз некоторые историки осудили это решение. Например, известные исследователи истории Литвы ХХ века, советской оккупации и сопротивления Арунас Стрейкус и Нериюс Шепетис заявили, что таким образом LGGRTC становится политической институцией, ведь В. Валюшайтис не является настоящим и объективным историком, а политически и идеологически тенденциозным деятелем, к тому же, именно он и будет реальным руководителем Центра, а не А. Якубаускас.

Это назначение вызвало недовольство Еврейской общины Литвы, которая заявила, что это компрометирует Центр, а В. Валюшайтиса назвала фальсификатором истории и открытым сторонником тех, кто распространял идеи антисемитизма.

В заявлении общины указывается, что позиция В. Валюшайтиса идет вразрез и с исследованиями международной комиссии историков (работу Комиссии, кстати, своим декретом подтвердил президент страны), подтверждающими антисемитский характер LAF-а и временного правительства Литвы.

Сам Валюшайтис, естественно, отвергает всю критику, утверждая, что «оперирует только фактами», которые «никто не может опровергнуть». В ряды его защитников встал и сам патриарх консерваторов Витаутас Ландсбергис. Этот лагерь утверждает, что цель всех «нападок» — это не только Центр изучения геноцида и сопротивления жителей Литвы, но и Литовское государство, а также основы его самоидентификации.

AJC призвал прекратить лицемерие

Официальная реакция Запада на произошедшее стала лишь вопросом времени.

На днях это событие вызвало возмущение у Американского еврейского комитета.

О многом говорит и тот факт, что высокопоставленные представители направили огонь уже не на отдельные личности, а на Центр изучения геноцида и сопротивления жителей Литвы и даже на правительство страны.

«Я высоко ценю работу Центра по исследованию преследований и страданий, которые выпали на долю граждан Литвы (среди них было много и литовских евреев) во время советского оккупационного режима. Однако Центр не только мало внимания уделяет истории Холокоста в Литве, но и старается ее скрыть и исказить.

В 2007 г. руководство Центра распространяло лживую информацию о бывшем узнике Вильнюсского гетто, участнике антигитлеровского партизанского движения Ицхаке Араде, который позже стал инициатором и первым директором Израильского музея Холокоста «Яд Вашем». Это послужило поводом для безосновательного следствия правоохранительных органов Литвы и навредило двусторонним литовско-израильским отношениям.

В прошлом году, когда мэр Вильнюса демонтировал мемориальную доску Й. Норейке, Центр стал защищать нацистского коллаборанта, повторяя антисемитскую пропаганду Третьего рейха. Это вызвало критику и у историков Международной комиссии по оценке двух оккупационных режимов в Литве.

Новый шаг Центра – назначение В. Валюшайтиса на пост старшего советника.  Этот бывший публицист и журналист, как отметила и Еврейская община Литвы, «специально искажает факты и предает гласности ложь, связанную с антисемитской деятельностью Литовского фронта активистов и временного правительства Литвы в 1941 г.».

Правительство Литвы является членом Международного альянса в память о Холокосте (IHRA). В прошлом месяце Литва поддержала принятое заявление, в котором «осуждаются все попытки восстановить репутацию лица, принявшего участие в преступлении. В то же самое время Литва финансирует работу Центра изучения геноцида, который именно этим и занимается. Это лицемерие должно закончиться», – заявил глава по международным связям AJC Эндрю Бейкер (Andrew Baker), который также является и представителем ОБСЕ по борьбе с антисемитизмом.

Ему вторит бывший представитель МИДа Польши по связям с еврейской диаспорой, а ныне – директор центрально-европейского бюро AJC Себастьян Реяк.

«Более двух десятилетий тому назад Литва смело начала процесс излечения и примирения со своей историей. Если этот процесс будет остановлен, а тем более пойдет вспять, литовскому обществу это не принесет какой-либо пользы.

Похожий опыт был у Польши: совсем недавно в общественных дискуссия доминировали примеры героизма, порой сомнительного, а темные страницы истории «вырывались» из книг. Чтобы «облегчить» процесс, был принят даже закон, но неудачно. Это также не послужило на пользу обществу и не помогло международной репутации страны», – утверждает С. Реяк.

«Как исследовательское учреждение, финансируемое государством, может рассчитывать на то, что человек, принятый им на работу, будет служить на благо своей страны, если он известен, как ревизионист Холокоста? Процесс открытия подлинной истории – очень болезненная терапия. Если на руках некоторых наших героев есть кровь, мы должны найти других героев.

Это бремя, которое старается нести зрелое общество. И не только Литва сталкивается с этим вызовом. Большинство соседних стран должны сделать выбор: сделать вид, что все хорошо, или продолжить лечение, даже если это трудно лечить», – подчеркивает представитель AJC.

30 августа 1860 года в Кибартай родился Исаак Левитан – «Пушкин русского пейзажа», открывший в конце XIX века для почитателей искусства простую красоту русской природы. За двадцать лет своего творческого пути художник оставил огромнейшее художественное наследие. Кто-то из современников назвал Исаака Левитана «удачливым неудачником»…

Великому художнику и в самом деле не слишком везло в личной жизни. О происхождении Левитана ходят различные версии. По официальной – он родился в семье литовских евреев Эльяша и Баси Левитан, и датой рождения считается 30 августа 1860 года. Мальчик был вторым ребенком из четверых детей в семье.

По второй версии, которая стала известна совсем недавно, Исаак был рожден в семье младшего брата Эльяша – Хацкеля и его жены Добры 3 октября 1860 года. И предположительно Исаак Левитан (Ицик Лейб) был взят из обнищавшей семьи Хацкеля на воспитание Левитанами в качестве “бедного родственника”. Эта версия объясняет то, что всю жизнь Левитан “…никогда и ничего о родных и детстве не говорил. Выходило, как будто у него не было совсем ни отца, ни матери. Порой казалось даже, что ему хотелось забыть об их существовании…».

Но как бы там ни было, Эльяш (Илья) Левитан, желая улучшить материальное положение и дать своим детям достойное образование, в начале 1870-х перевез семью в Москву, где они по-прежнему оставались жить в крайней нищете. Однако, когда сыновья решили учиться живописи, отец не стал противиться. И Авель Левитан, а вслед за ним и 13-летний Исаак поступают в художественное училище. Их так и называли во множественном числе: «Левитаны». Да уж и очень похожи были братья между собой.

Бедственное положение семьи было таковым, что руководство училища временами выделяло братьям материальную помощь, а в 1876 году они были освобождены от платы за обучение «ввиду крайней бедности» и как «оказавших большие успехи в искусстве».

А после смерти отца наступили худшие времена. В конце 1870-х их еврейская семья, как и все евреи, проживающие в столице, были выдворены из Москвы согласно указу императора Александра II после покушения на его жизнь. Левитаны поселились на съемной подмосковной даче в Салтыковке. В те трудные времена Авель и написал портрет брата, где тот изображен совсем юным.

А Исаак в то время запоями работал над пейзажами, не имея возможности показать кому-нибудь свои работы. Так как даже к железнодорожной станции не было в чем выйти: от ботинок осталась одна подошва, которую привязывал к ногам веревочками. Пиджак и брюки были изношены до дыр.

В училище Левитан был одним из талантливейших учеников. Его учителя Саврасов и Поленов прочили ему великое будущее пейзажиста. Но из-за многих причин, в том числе и национального фактора, Левитан был выпущен из училища в 1884 году со званием “неклассного художника”, что давало право преподавать лишь чистописание.

“Талантливый еврейский мальчик, – писал К. Паустовский, – раздражал иных преподавателей. Еврей, по их мнению, не должен был касаться русского пейзажа. Это было дело коренных русских художников”.

А в 1891 году Исаак Ильич был принят в члены Товарищества передвижников. Его неповторимые пейзажи за неплохие деньги приобретались коллекционерами. А через семь лет Левитану присвоили звание академика пейзажной живописи. Он стал преподавателем того самого училища, в котором был так низко аттестован. Материальное положение художника стабилизировалось, и в последние годы жизни он посетил Францию, Италию, Швейцарию.

После 30 лет Левитан стал очень болезненным: нищенская студенческая жизнь впроголодь давала о себе знать. Многие из знакомых утверждали, что художник, будучи студентом, иногда жил на три копейки в день. А лишившись жилья и спасаясь от холода в зимние морозы, тайком ночевал в училище.

Дважды за свою жизнь художник переболел тифом. После второго раза получил обострение сердечной болезни, которая и стала причиной кончины художника, не дожившего и до сорока лет.

Кроме того, Левитан страдал меланхолией, депрессией, суицидальным состоянием: он дважды пытался свести счеты с жизнью. И все из-за несбывшейся любви, неудовлетворенности собой и личной неустроенности. Исаак Ильич дважды стрелялся. Но, к счастью, попытки оказались неудачными. “Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся. Остался жив, но вот уже месяц, как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить тампоны…», – писал он.

Однако невзирая на все жизненные неурядицы, он имел большой успех у женщин. Его внешность была настолько притягательна, что не удивительно то, что с него написано множество портретов художниками современниками, в том числе Василием Поленовым, Валентином Серовым, а еще сокурсниками Николаем Чеховым, Алексеем Степановым.

«Левитан вообще отличался редкой красотой, — пишет биограф живописца Иван Евдокимов. — Черты его смуглого лица были удивительной правильности и тонкости. Темные волосы юноши вились. Но главное обаяние Левитана заключалось в его огромных, глубоких, черных и грустных глазах.»

Женщины влюблялись в красавца художника и теряли головы, но не смотря это, личная жизнь бедного художника так и не сложилась. Хотя он был достаточно влюбчив, и иногда ради объекта своей страсти совершал безумные поступки.

“Пейзажи Левитана ближе к музыке, чем к живописи”

А вот простой русский пейзаж для художника был выше всякой любви: «Почему я один? Почему женщины, бывшие в моей жизни, не принесли мне покоя и счастья? Быть может потому, что даже лучшие из них – собст­венники. Я так не могу. Весь я могу принадлежать только моей тихой, бесприютной музе, всё остальное – суета сует…»

Ученый-естествоиспытатель К. Тимирязев как-то сказал: «Левитан — это Пушкин русского пейзажа». И был прав. Легкость стихотворений Пушкина и виртуозной кисти Левитана — это гениальное мастерство, доведенное до уникального совершенства.

Мастер обладал уникальным даром «заставить говорить» сам пейзаж. Для этого ему совершенно не нужны были “ни люди, ни животные, ни даже птицы”. Его преподаватель А. Саврасов говорил: «Ты должен научиться писать так, чтобы жаворонка на холсте было не видно, а пение его — слышалось». Что Левитан и воплощал в своих “пейзажах настроения”

Полотно «Осенний день. Сокольники» – одна из самых знаковых работ в творчестве Исаака Левитана, благодаря которой он стал известен как живописец-пейзажист.
В 1879 году этот холст у студента Московского училища живописи и ваяния Левитана приобрел сам Павел Третьяков за 100 рублей. Для сравнения: десятью годами позже за картину «У омута» он выложил живописцу уже три тысячи.

Что примечательно, фигуру девушки в темной одежде написал Николай Чехов, художник и родной брат знаменитого писателя Антона Павловича, с которым Левитан дружил со студенческих лет.

По истечению двух лет после смерти художника брат Авель поставил на его могиле памятник. А весной 1941 года могила Левитана была перенесена на Новодевичье кладбище.

Источник: kulturologia.ru

23 августа в городе Симнас (Алитусский район) состоялось мероприятие, посвященное 500-летию городского костела. В этом году Симнасу присвоено звание “Малой культурной столицы Литвы”. В торжествах приняли участие представители духовенства, городской власти, музыканты, оперные исполнители.

На фото: Ф. Куклянски и кардинал С. Тамкявичюс

На праздник была приглашена и председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски.

Возле католического храма стоит отреставрированная синагога, которая была построена в 1905 г. На втором этаже синагоги располагалась еврейская школа. С 1952 года в ней действовал дом культуры с залом на 250 мест, а позже – школьный спортзал. Сейчас синагога является собственностью самоуправления Алитусского района.

После Второй мировой войны здание синагоги было отдано под Дом культуры и спортивный зал. После восстановления независимости синагога получила статус культурного памятника. Сейчас городские власти решают, как задействовать здание синагоги.

Более года назад на здании синагоги Симнаса была установлена мемориальная доска, увековечившая память культурного и духовного центра еврейской общины города. Спонсор установления памятного знака – Илья Голдовт (Бостон, США), Близкий родственник Ильи – аптекарь Давид Питлер, а также большинство евреев Симнаса (414 человек), были убиты нацистами и их местными пособниками 12 сентября 1941 г. в соседнем лесу.

Евреи стали селиться в расположенном на западе от Алитуса местечке Симнас в начале XVII века. В 1914 году в Симнасе проживало 786 евреев (при тогдашней общей численности населения – 1979 человек).

Марина Яновская, Израиль

Леа (Лея) Гольдберг – поэт, переводчик, исследователь литературы, автор сказок для детей, произведений для взрослых. Песни на ее стихи – серьезная часть выдающегося культурного наследия Израиля.

В жизни

Леа (Лея) Гольдберг родилась в 1911 году в Кенигсберге в семье литовских евреев. Во время Первой мировой войны семья Гольдбергов некоторое время жила в Саратовской области, а затем перебралась в Ковно (Литва), где девочка начала обучение в еврейской гимназии. В 1926 году она впервые опубликовала стихи на иврите в литовской еврейской газете. Спустя два года Леа Гольдберг начала учиться в литовском университете по специальностям семитология и германистика, изучала философию, классическую и современную мировую, в том числе и русскую, литературу. В начале тридцатых годов в университете Берлина Леа Гольдберг слушает лекции по семитологии и философии. Затем она окончила Боннский университет со степенью доктора философии, а вскоре была удостоена звания профессора философии.

В Эрец-Исраэль Леа Гольдберг приехала в 1935 году и поселилась в Тель-Авиве. Описание одного из красивейших уголков самого сердца Тель-Авива мы находим в сборнике рассказов “Мой друг с улицы Арнон”. Вскоре она примкнула к литературной группе модернистов “Яхдав” (“Вместе”), которую возглавлял Авраам Шлионский. Группа издавала еженедельник, где стали появляться стихи Гольдберг. И в этом же году началась ее поэтическая карьера в Эрец-Исраэль: вышел в свет сборник стихов “Табаот ашан” (“Кольца дыма”), о котором Авраам Шлионский отозвался с одобрением. Так на горизонте ивритской литературы появилось новое имя.

В первые годы своей жизни в Эрец-Исраэль Леа Гольдберг преподавала в старших классах школы, и также, как и многие из ее коллег, сочиняла рифмованные тексты для рекламы. Спустя некоторое время она начинает карьеру театрального и литературного критика под псевдонимом Ада Грант: сперва в газете “Давар”, а затем в “Мишмар”. С 1949 года Гольдберг становится литературным консультантом театра “Габима”. Многие из стихотворений Леа Гольдберг, в том числе детские, были впервые опубликованы на страницах газет и журналов.

Несмотря на то, что Катастрофа европейского еврейства непосредственно не коснулась Леа Гольдберг, чуткая душа художника не могла не отозваться на трагедию своего народа, свидетельством чему является написанное в 1944 году произведение “Из моего старого дома”.

В поэзии

Взрослое население Израиля знает Леа Гольдберг в первую очередь как поэтессу, автора тонких лирических стихотворений. Поэтический стиль Леа Гольдберг близок литературной манере молодых поэтов подмандатной Палестины, в основном выходцев из стран Восточной Европы. Однако, в отличие от большинства своих современников, она не писала стихов на злободневную, политическую, национальную тематику.

В своем творчестве она не вдается в политику, не касается ни истории, ни актуалии, не читает мораль и не поучает, в ее поэзии нет ни излишней слащавости, ни сентиментальности. Произведения Леа Гольдберг с глубоким и многогранным философским подтекстом стилистически отточенны и вместе с тем не элитарны, вполне доступны пониманию любого читателя. Язык ее поэзии лаконичен, поэтическое высказывание с годами приобретает характер все большего обобщения. Она в совершенстве владела такими сложными поэтическими формами, как терцина и сонет, причем варьировала форму сонета в сторону еще большей сложности: не 14, а 13 строк. Сочетание изысканной формы и ясного содержания особенно проявляется в ее поздней лирике, напоминая лучшие лирические стихи С. Я. Маршака. Присутствуют в лирических стихах Леа Гольдберг элементы романтизма, сказывающиеся в их близости к народным источникам. Многие лирические стихи звучат как обработки народной поэзии.

В творчестве Леа Гольдберг ярко проявляются и сионистские мотивы, но без излишней патетики. Немало стихотворений она посвятила Иерусалиму, причем столица Израиля лишена в ее стихах ореола святости и прославления.

Вместо преклонения перед городом царей на экране ее воображения возникают камни и колючки, на месте величественных картин глаз автора видит заурядную желтенькую бабочку. Весь пейзаж уныл и безрадостен, скромен и скуден.

Именно благодаря таким качествам, как искренность, полное отсутствие велеречивого пафоса в противовес дежурному трескучему прославлению, поэзия Леа Гольдберг находит отклик и у следующих поколений, она прорывается в будущее. В этом ее сходство с одной из наиболее мистических личностей израильской поэзии – Авраамом Халфи.

Помимо стихов, переводов, произведений детской литературы, Леа Гольдберг написала единственное драматическое произведение – пьесу “Владелица замка”. Пьеса эта ставилась на сценах не только нашей страны, но и за ее пределами. Сделала Леа Гольдберг вклад и в прозу, написав два романа “Ве ху – ха-ор” (“И он – светоч”) и “Письма из выдуманного путешествия”. Оба романа автобиографичны. К мемуарному жанру можно отнести “Встречу с поэтом” (воспоминания о поэте Аврааме Бен-Ицхаке).

В научной деятельности

Несомненной заслугой Леа Гольдберг является тот факт, что она создала и возглавила отделение сравнительного литературоведения в Еврейском университете в Иерусалиме, а затем стала его адъюнкт-профессором. Будучи членом-корреспондентом Академии языка иврит, она активно участвует в ее работе. Леа Гольдберг владела семью языками, в том числе итальянским, французским, известны ее переводы Бодлера, Петрарки. Но основными языками перевода были русский и немецкий. Своим родным языком Леа Гольдберг ощущала русский, к которому она испытывала особую нежность на протяжении всей своей жизни. В последние годы жизни писательница готовила серию переводов сочинений Достоевского. Среди несомненных ее достижений, кроме вышеупомянутых, можно назвать переводы произведений Александра Блока, А. П. Чехова, М. Горького, Шекспира, Брехта (“Добрая душа из Сезуана”), Генриха Манна, Генрика Ибсена, “Из русской народной поэзии”.

Леа Гольдберг опубликовала ряд критических статей о творчестве Петрарки, о времени Александра Блока и новой русской поэзии, а также биографический очерк о Пушкине. Спорна ее точка зрения на творчество Пушкина: она считала, что многие произведения великого поэта были несамостоятельны, являлись прямым подражанием французским источникам. Не успело увидеть свет при ее жизни обстоятельное исследование творчества Достоевского.

Незадолго до своей смерти Леа Гольдберг познакомилась с творчеством А. Солженицына и высоко оценила его, но перевести не успела. Наиболее фундаментальной работой в области перевода стал, конечно же, роман “Война и мир” Льва Толстого. Тем самым она несравненно обогатила израильскую ивритскую литературу. Помимо художественного перевода глобального романа русского классика, Леа Гольдберг написала глубокое, монументальное исследование “Единство человека и мироздания в творчестве Толстого”. Литературоведческое творчество Леа Гольдберг включает в себя научные монографии о теории стихосложения, о русской литературе 19-го века. Говорят, что человек талантливый одарен во многих областях. Это положение вполне применимо к Леа Гольдберг. В последние годы своей жизни она совершенно неожиданно начала рисовать, выполнила иллюстрации к некоторым собственным книгам. Ее летучий и точный штрих напоминает пушкинскую манеру рисунка.

Для детей

Автор детских стихов, повестей и рассказов, которые стали классикой детской литературы, Леа Гольдберг в своих призведениях создавала полноценный контакт между взрослым и ребенком. Взрослый персонаж ее детских книжек остается самим собой, но вместе с тем не забывает, что был ребенком. Поэтому ее книги для детей сохранились в сокровищнице детской литературы. Занимательные, полные юмора, тепла, оригинальные произведения для детей, несмотря на то, что являются обязательным чтением для школьников, заслуживают большую любовь маленьких читателей, продолжают вызывать у них неподдельный интерес.

Леа Гольдберг не снисходит к детям, не поучает, не подчеркивает разницу в возрасте. Она просто ведет с ними беседу. На равных. Большой вклад сделала Леа Гольдберг в переводы и издание произведений детской литературы. Благодаря ей израильские дети знакомятся с классикой русской (и не только) детской литературы. Она перевела на иврит “Алые паруса” А. Грина, “Белеет парус одинокий” В. Катаева, “Детство” М. Горького, рассказы М. Пришвина, стихотворения К. Чуковского, С. Маршака (“Почта”, “Вот какой рассеянный”). В ее переводах нашли новую жизнь сказки братьев Гримм, сказки разных народов, арабские “Сказки тысячи и одной ночи”, увлекательные повести Астрид Линдгрен.

В музыке

Музыкальность поэзии Леа Гольдберг постоянно привлекает внимание как ведущих, так и молодых израильских композиторов-песенников. К ее стихам обращается Йони Рехтер (песня и музыка к спектаклю для детей “Чем заняты лани”), Шем-Тов Леви (“Из песен голубя и розы”, “В том краю, где умолкают”), Шалом Ханох (“Почему ребенок смеялся во сне”), Авнер Кенер (“Старый поэт”), Мики Габриэлов (“Время в деревне”) и многие другие. Многие из этих песен прославились в исполнении Арика Айнштейна.

Потаенные страницы

Личная жизнь Леа Гольдберг была ею тщательно скрываема от досужего любопытства. Тем не менее ряд произведений автобиографического характера в какой-то мере позволяет проникнуть в ее внутренний мир. Леа Гольдберг постоянно влюблялась в мужчин, которые были намного старше нее. Каждая очередная любовь была слепой и безответной.

В течение своей жизни она вела дневники, но записи появлялись там лишь в моменты душевной слабости, только от печали. На протяжении жизни поэтессы практически через всю ее лирику проходит тема неразделенной любви. В жизни Леа не было ни одного мужчины, ее романы были чисто платоническими, виртуальными, она так никому и не призналась в любви. Все свои тайны Леа Гольберг хранила в святая святых своего сердца, в недосягаемости от праздных зевак. Вершиной ее поэтической интимной лирики стал цикл сонетов “Любовь Терезы дю-Мон”, где центром является образ вымышленной аристократки 16 века, влюбившейся в гувернера своих детей. Но в своем творчестве она воспевает томление и неразделенную любовь не абстрактно.

Образ Терезы дю-Мон был навеян реальными фактами из жизни Леа Гольдберг, которые стали известны сравнительно недавно. Она была тайно и безответно влюблена в Жака, молодого швейцарца, студента Еврейского университета, свидетельство чему сохранилось в ее дневниках: “Я прекрасно понимаю, что этот юноша не может видеть во мне ничто иное, нежели друга, намного старшего по возрасту и обладающего огромным жизненным опытом. Стареющая женщина не имеет права в силу своего возраста и должности позволить себе даже самую малую мысль о любви. Это меня вовсе не оскорбляет и не унижает. Возможно, я в какой-то мере счастлива от того, что влюблена в него”. Жак вернулся на родину, и Леа написала цикл сонетов “Любовь Терезы Дю-Мон”.

Впоследствии записала в дневнике: “Он пробудил меня к жизни. Сделал важное дело для ивритской литературы”.

Леа Гольдберг с детства считала себя непривлекательной, не испытывала удовольствия от собственного облика, не любила видеть себя в зеркале. Манерой одеваться и поведением она отчетливо напоминала сухую чиновницу, типичный синий чулок: хрипловатый голос, отчетливая профессорская, лекторская дикция, бесформенные, безвкусные однотонные костюмы, вечная сигарета в углу рта. Прекрасны были огромные глаза, зеркало души. Педантизм, самокритика и критическое отношение к окружающим не способствовали женской привлекательности. При этом ее всегда интересовали отношения мужчины и женщины.

Знакомые вспоминают, что в детстве она вырезала из журналов картинки мужчин и женщин, раскладывала их по парам и сочиняла рассказы об их жизни и взаимотношениях. В кажущихся странностях Леа Гольдберг присутствовал трагический компонент: душевная болезнь отца. Именно это послужило причиной того, что она поставила крест на личной жизни.

В тот период, когда она написала цикл стихов “Завтра” (1949), Леа Гольдберг жила вдвоем с матерью, и скончалась она одинокой в возрасте 69 лет. Мать Леа Гольдберг ненадолго пережила ее.

Стихотворение “Завтра” посвящается неизвестному возлюбленному, предположительно, поэту Аврааму Бен-Ицхаку (по прозвищу “Сона”). Он был намного ее старше и был таким же скрытным человеком. Она почитала его и написала о нем книгу мемуаров. Леа Гольдберг была единственной, к кому он относился терпеливо, не захлопывал перед ней дверь и не швырял телефонную трубку. “Любить он не умел, но и она тоже страдала от душевной неполноценности. Гольдберг вообще не обладала способностью поддерживать дружеские связи”, – так считает психолог Амия Либлих, автор книги “О Леа”.

В последние годы в лирических стихах Леа Гольдберг стал заметно преобладать один из любимых нюансов – тональность и образы ночи. Уже после смерти поэтессы поэт и критик Гершом Шолем отмечает: “В ее облике привлекает неожиданное соединение застенчивости и гордости, любви и страдания”. Интересно, что в некоторых лирических стихотворениях Леа Гольдберг отчетливо слышна тоска по давно оставленной ею стране, земле детства, выраженная, в частности, в воспоминаниях о снеге. Из других часто встречающихся образов – символика раздвоения, две родины. Это близко, понятно и больно сладкой болью любому, кто прошел процесс вживания в другую действительность, но искоренить свое прошлое до конца не может и не хочет. Да и не надо.

“О себе”

Мой век в моих стихах запечатлен,

Как возраст дерева – в его годичных кольцах,

Как возраст мой – морщинами на лбу.

Слова мои отнюдь не тяжелы –

Они как будто клапаны для грез.

А эти снимки   Прозрачны, как оконца у церквей,

Сквозь них   Ты можешь видеть,

Как в небесах сменилось освещенье,

И падают,

Как птицы, умирая на лету,

Мои былые чувства.

(Перевод Я. Хромченко)

Новые документы о Лее Гольдберг

Ницан Зеира, автор и режиссер, в течение двух лет проводил всеобъемлющее исследование творчества и личной жизни поэтессы, с целью, в дополнение к уже сделанному, создать биографический фильм о Лее Гольдберг. Для этого он задействовал некоторое количество помощников, которые перечитали ее дневники, письма, книги, расспросили людей, знавших Гольдберг лично. Основная сложность биографии заключается в ее ужасающей – для внешнего взгляда – прозаичности. То ли дело Александр Пэн – коммунист, боксер, пьяница, бабник, тяжелая болезнь в последние годы. Или Альтерман – ходок, покоритель женских (да и мужских, но не в том смысле) сердец, трагическая история с самоубийством дочери, поэтессы Тирцы Атар. Жизнь Леи Гольдберг таких взрывов не знала.

Исследование оказалось успешным еще и потому, что стал возможным доступ к наследию поэтессы. Из личных документов встает портрет крайне неуверенного в себе человека, склонного к рефлексированию, самобичеванию. Так, в возрасте 21-го года, когда она вот-вот станет доктором филологии Боннского университета, Леа пишет в дневнике: “Я нищая в этом мире, потому что у меня совершенно нет никакой положительной самооценки. Об этом я пишу впервые в жизни: у меня нет никакой цели, никакой любви, веры, нет ничего”.

В 1935 году она прибыла в Эрец-Исраэль и влилась в группу литераторов во главе с Авраамом Шлионским и Натаном Альтерманом. Вписалась в жизнь тель-авивской богемы, жила на средства от преподавания в школе, а стихи издавала на деньги, вырученные от написания рекламных текстов. Но даже в этих речевках она умудрялась сохранять высоту и чистоту языка иврит.     Еще одним талантом обладала Леа Гольдберг – художественным. Она рисовала прекрасно. Но особенно не выдавала наружу этот свой дар. Большинство ее рисунков, а также творческие наследия многих выдающихся людей израильского искусства, хранятся в “Махон гназим”, условия в котором далеки от идеальных. Среди ее рисунков был совершенно случайно найдет портрет Леи Гольдберг работы Нахума Гутмана.

В своей обычной позе, со сложенными руками, в одной из которых дымится неугасимая сигарета. За столом в кафе на улице Яркон, который был ей и стол, и дом. Этот рисунок будет передан в музей Гутмана в Неве-Цедеке, отснят для обложки диска.     Вместе с художником Арье Навоном Леа Гольдберг работала в детском журнале “Давар ле йеладим”, создав популярный комикс 40-х годов “Ури-Мури”. К Навону она испытала неразделенную любовь. “Говоря простым языком, мне нехватает сексуальной удовлетворенности. Это так просто, не любой мужчина, кроме Арье, вызывает у меня отвращение”, – из дневников.

В годы своей жизни в Тель-Авиве Леа Гольдберг принадлежала к группе литераторов-авангардистов “Яхдав” (“Вместе”). Став профессором Академии, Лея Гольдберг основала секцию сравнительной литературы. Каждое лето выезжала в Европу, где чувствовала себя как дома.     Вокруг Гольдберг сформировалось поколение молодых поэтов, среди них Йегуда Амихай, Дан Пагис, Далия Равикович, Авнер Трейнин, Тувья Ривнер. “У меня есть чувство ответственности по отношению к ним”. Натан Зах выдал жесткую критику на ее книгу стихов “Рано и поздно” (а кого он, Натан Зах, впрочем, не обидел?) в 1959 году. “Сентиментальна и однообразна” – таков был приговор. К тому же мачоистский состав иерусалимской Академии не был готов относиться на равных к женщине, да еще и к поэтессе. В последние годы жизни Леа Гольдберг страдала от приступов депрессии, вплоть до мыслей о самоубийстве. В эти же годы, когда стихи выходили с меньшей легкостью, она стала гораздо больше рисовать.

До последних дней она жила вдвоем с матерью Цилей на улице Арнон, 15, в самом сердце северного Тель-Авива. Об этом доме она написала книгу для детей “Мой друг с улицы Арнон”. В 50-е годы она переехала в Иерусалим, в район Рехавия, на улице Альфаси, эту квартиру ей предоставил Еврейский университет, где она преподавала литературу. Связь с матерью была очень тесной. В 1952 году Леа записала в дневнике: “Бывают дни, когда я думаю, что, если бы не мама, я бы капля за каплей собрала яд и отравилась”. Затем: “Совместная жизнь с мамой для меня тяжела. Мне нехватает для этого душевного равновесия. Очень часто я чувствую, что последние годы в моей жизни совершенно излишни”.

В 1970 году у Леи Гольдберг был обнаружен рак груди в запущенном и неоперабельном состоянии. Узнав о своей болезни, она была даже рада: “Вот здорово, наконец-то я смогу рисовать, сколько захочу”. Вдобавок обнаружился рак легких, и неудивительно: сколько сигарет она выкурила за свою жизнь. Ее последние слова были: “Но мама, что будет с мамой?”. В том же году она скончалась. Мать пережила Лею Гольдберг на 12 лет.

Доманте Платуките, Lrt.lt

Кристоф Дикман – немецкий историк и писатель, научный сотрудник Института Фрица Бауэра. Один из ведущих экспертов по Холокосту в Литве. Лауреат Международной книжной премией «Яд ва-Шем» за исследования Холокоста в декабре 2012 года за двухтомное издание «Германская оккупационная политика в Литве 1941—1944». Член Международной комиссии по оценке преступлений нацистского и советского оккупационных режимов в Литве.

После посещения Литвы Дикман представил свою книгу, написанную в соавторстве с литовской писательницей Рутой Ванагайте “Как это произошло? Кристоф Дикман отвечает Руте Ванагайте”.

– Начну с довольно широкого вопроса – почему произошел Холокост? Что создало предпосылки для этой трагедии в Литве?

– Вопрос «почему» стоит за всем, что мы делаем. Почему это произошло в мире, в Европе и в Литве? Исторически евреи жили в основном в Восточной Европе, поэтому, когда сюда пришли немцы, это место стало центром Холокоста. Не из-за уникальности литовцев, латышей, поляков или белорусов – нет, конечно, нет. Это не имеет никакого отношения к какой-либо этнической категории.

Холокост в Литве произошел потому, что Литва была оккупирована немцами. Таким образом, предпосылками Холокоста в Литве были война и оккупационная политика. Немецкое руководство тогда решило, что на убийство евреев здесь смотрят более чем одобрительно, что стало обязательным условием. (…)

Почему было убито 6 миллионов евреев? Этот вопрос все еще задают и сейчас, и поиск ответов является непрерывным процессом. Возможно, так будет всегда, и мы не найдем ответов на эти вопросы.

– Не могли бы вы рассказать нам больше о ситуации того времени? Запрет ходить по тротуарам, нахождение в гетто, голодание – что испытали евреи перед расстрелами?

– Ситуация в Литве и других европейских странах была разной, так как контекст был разным. Большинство евреев жили в Восточной Европе, а значит и 80% жертв Шоа были убиты в этом регионе – Польше, Советском Союзе, Румынии и Венгрии.

Для евреев, проживающих в провинции, – это 20 тысяч. мужчины, которых застрелили в самом начале – все прошло будто по одному щелчку пальца, они исчезли всего за несколько дней. Так что сначала начались расстрелы, а уже потом все остальное.

В провинции появились сотни гетто, в которых содержалось 90 000 евреев. Ситуация там была ужасная, в этих гетто всего не хватало.

Исторически преследование евреев было очень распространенным явлением. Традиционно евреи пытались договориться. И на этот раз они пытались это сделать, но с самого начала они были бессильны, они оказались в ловушке, так что даже бегство для них не было выходом. Очень трудно понять, что значит за несколько недель оказаться в ситуации, из которой нет выхода.

Užsienio reikalų ministerijoje pagerbtas Holokausto aukų atminimas  / E. Blaževič/LRT nuotr.

– Литву часто называют страной, где евреи убивались и местными жителями. Однако во время презентации книги вы сказали, что Холокост не является особым или исключительным случаем Литвы – во многих странах местные жители также участвовали в преступлениях против евреев. Чем выделялась ситуация в Литве?

– В каждой стране ситуация была разной, но она не отличалась из-за этнической принадлежности населения, национальности, но из-за указаний сверху, из-за политических решений. Национальность народа – это только один аспект, его обычно сильно переоценивают. Однако Литву очень часто выделяют как страну, где местные жители также убивали евреев. Но подождите, а как насчет Латвии? Тот же процент жертв. Давайте посмотрим на Восточную Украину – та же статистика.

С самого начала число жертв в Украине было огромным, к концу 1941 года в Украине было убито почти полмиллиона евреев. А в Западной Украине многие выжили. В Литве к концу 1941 года 80% евреев были убиты. А на территории между Украиной и Польшей 80% евреев выжили.

Таким образом, такие различия не связаны с этнической принадлежностью стран, с хорошими или плохими характеристиками людей, проживающих там. Это зависело от политики немецкой оккупации. (…) Это очень сложные вопросы, но мы не можем найти ответы на все из них. Большинство людей не принимают это и, таким образом, переходят к фикции – мифы и сказки нам нравятся гораздо больше, чем серая история и серая реальность.

– Вы пишете в книге, что литовская полиция и военизированные формирования преследовали евреев. Имеются свидетельства нападения на улицу Йонавос, недалеко от моста через Нерис, где они заставили 25-30 евреев танцевать, молиться и петь советские песни, а затем поставили всех на колени и расстреляли. Некоторые получали наслаждение от издевательств и расстрелов?

Užsienio reikalų ministerijoje pagerbtas Holokausto aukų atminimas  / E. Blaževič/LRT nuotr.

– Этот феномен мы обнаруживаем не только в Литве, но и в Польше, Латвии и Украине. Мы обычно находим это в тех регионах, которые были оккупированы советскими властями. Люди давали евреям советские символы, издевались над ними, унижали их, а затем убивали или отпускали. Это фиксировалось во многих местах. (…)

Позиция состояла в том, что если мы передадим евреям то, что мы, литовцы, пережили в советский период, и скажем, что они несут ответственность за страдания, которые мы испытали, то, возможно, мы освободимся от чувства вины и стыда. Такая передача вины другому похожа на процесс очищения, абсурдный процесс очищения, ритуал.

Упрощенным ответом будет то, что они просто плохие люди, которые издеваются над другими. (…) Но в то время произошел огромный сдвиг на уровне власти. Антисемитизм в этом регионе будто бы соединился с националистическими чувствами, идеей, что все евреи являются большевиками, со старым антисемитизмом в религии.

Когда посещаешь литовские костелы, то очень часто видишь дьявола, изображенного как еврея. Религия, национализм, антибольшевизм, антисемитизм и чувство безнаказанности также этому способствовали – меня не наказывают за то, что я делаю. Наоборот, меня поощряют грабить, воровать. Это заманчиво.

– И когда нацисты пришли в Литву, то эти чувства как бы и проявились?

– Действительно так. И все это произошло в контексте, когда Советы недавно депортировали около 20 000 человек всего за несколько ночей. Ничего подобного не происходило с литовцами до тех пор. Все пережили шок: что происходит? И если ты переживаешь какую-то страшную жестокость, а затем кто-то говорит, что он знает, кто в этом виноват, это помогает справиться с травмирующим событием.

LRT.lt

LRT продолжает проект «Камни памяти», цель которого – вспомнить выдающихся литваков. Сегодняшний рассказ посвящен братьям Хофмеклерам.

«Оба они были яркими музыкантами. Несомненно, яркими музыкантами. Значительными. Каждый прошел большой путь по избранному собою пути и оставил там глубокий след», – так братьев Мойше и Лейбу Хофмеклеров охарактеризовал пианист, органист, музыковед, габилитированный доктор социальных наук Леонидас Мельникас.

Miniportretas. Broliai L. ir M. Hofmekleriai.

Старший брат Мойше (Мишель), родившийся в 1889-ом, был скрипачом, а на вершине карьеры – и руководителем так называемого «Хофмеклербэнда» и оркестра «Метрополиса».

«Насколько мне известно, он учился у очень знаменитого в то время виленского педагога Ильи Малкина. Это, действительно, был очень талантливый музыкант и превосходный педагог, – говорит Л. Мельникас. – У Мойше был очень богатый профессиональный опыт, и он, безусловно, был очень хорошим скрипачом».

Музыковед напоминает также, что М. Хофмеклер был награжден орденом Литовской Республики. «Он сделал очень много записей. Мойше и в Лондон ездил со своим ансамблем. В Лондоне также записывался», – об активной деятельности М. Хофмеклера рассказывает профессор Л. Мельникас.

Если Мойше Хофмеклер внес бесспорный вклад в легкую и эстрадную музыку, то его младшего брата Лейбу, родившегося в 1900-ом, больше ценили в мире академической музыки.

«Карьере Лейбы, конечно, можно позавидовать. Он начинал как пианист и, вероятно, был очень хорошим пианистом, потому что, когда в Каунас приезжали какие-либо знаменитости, им на фортепиано аккомпанировал именно Лейба, – подчеркивает музыковед. – Это значит, что у него должен был быть большой репертуар. Он должен был уметь прекрасно читать с листа, ну и вообще соответствовать в мастерстве своему солисту».

Л. Хофмеклер, будучи достаточно молодым, начал дирижировать, – еще один талант музыканта называет собеседник. «Чаще дирижировал в балетных постановках, но также и в оперных спектаклях. А к концу своей карьеры был уже действительно очень знаменитым дирижером. Уезжал работать за границу. Был даже в Южной Африке. Подводя итог, могу сказать, что братья Хофмеклеры избрали очень разные направления», – рассказывает профессор Л. Мельникас.

LRT.lt напоминает, что в годы Второй мировой войны Мойше был узником Каунасского гетто, где организовал оркестр из 40 музыкантов, потом был узником концлагеря Дахау. В 1949-1955 гг. жил в Израиле, выступал по Иерусалимскому радио, возглавлял оркестр «King David», а последнее десятилетие своей жизни, с 1955-го до 1965-го г., провел в Мюнхене.

Музыканты оркестра Каунасского гетто: М. Хофмеклер, Б. Ступель (после войны эмигрировал в Австралию), Ш. Ступель (погиб в Дахау), у стены стоит 13-летний скрипач Янкеле. Фото из архива Яд Вашем

Его брат Лейба в 1934-1935 гг. был дирижером оркестра им. Винцаса Кудирки, а с 1939 г. – оркестра Каунасского радиофонаса, который в 1940 г. перевели в Вильнюс. В июне 1941 г. в Каунасе Л. Хофмеклер был убит гитлеровцами.

Виктор Томбак, Вильнюс,

www.vilniauszydai.lt

Доктор Кристоф Дикман (Christoph Dieckmann) — немецкий историк и писатель, один из ведущих экспертов по Холокосту в Литве. Лауреат Международной книжной премией «Яд ва-Шем» за двухтомное издание «Германская оккупационная политика в Литве 1941—1944» (Deutsche Bestazungspolitik in Litauen 1941—1944). Член Международной комиссии по оценке преступлений режима национал-социалистической и советской оккупации в Литве.

С 2005 по 2014 др. Кристоф Дикман вел курс современной истории в университете г. Кил (Великобритания). До 2017 работал над исследованием “Стереотип еврейского большевизма” в Институте Фрица Бауэра. В настоящее время работает в Бернском университете над проектом “Звуки антиеврейских преследований”.

В июне этого года в Вильнюсе Кристоф Дикман представил читателям книгу “Как это случилось?”, созданную в соавторстве с Рутой Ванагайте.

В истории нет черного и белого, есть всевозможные оттенки серого.

Кристоф Дикман

— В советской школе изучение истории начиналось с пятого класса. Родители говорили мне, что учить историю будет так же интересно, как читать сказку, поэтому пятого класса я ожидал с нетерпением. Вы выбрали историю своей профессией, потому что она увлекательна как сказка, или потому, что из нее можно извлечь уроки для нашего настоящего и будущего?

— За ответом на этот вопрос имеет смысл обратиться к моей биографии. Учебу в университете я ведь начал с изучения теологии. Я был искренне верующим протестантом, лютеранином и мечтал стать священником. Казалось, моим призванием было изучать Библию и нести людям Слово Б-жье. Я с энтузиазмом принялся штудировать древние языки — древнееврейский, древнегреческий, латынь, стал изучать первоисточники… Однако энтузиазм таял тем быстрее, чем больше я узнавал о религии вообще и о христианстве в частности. Место энтузиазма занимали недоумение и скепсис. Мне было лишь двадцать с небольшим… В таком возрасте все еще веришь в свою миссию, с этой верой мне не хотелось расставаться. Я решил, что ответы на одолевавшие меня вопросы следует искать на Святой земле. Мне надо поехать в Израиль и продолжить учебу там. Так я оказался в Иерусалиме. Вы бывали в Иерусалиме? Отлично. Значит, вы знаете, что это абсолютно сумасшедший город. В нем можно найти все оттенки иудеев и иудаизма, все виды христиан и мусульман, тут полно самых безумных религиозных фанатиков и фанатичных атеистов. Такая уменьшенная модель мира. Здесь просто нелепой выглядела бы проповедь об обретении единственной истины в Иисусе. Тогда в чем же? Я ведь все еще продолжал учиться, и мои вопросы требовали ответов. Обычные для молодого человека экзистенциальные вопросы. Я хотел понять, что и зачем есть наш мир. Мир, в котором я живу. Зачем я, зачем все эти люди, что нас объединяет? Как мы все оказались на этой планете? Что было у нас в прошлом, что нас ожидает в будущем? Что мне делать со своей жизнью? Ответа в религии, по крайней мере в христианской, я не находил.

Помимо теологии, я изучал и историю. И не мог не заметить решающую разницу в подходах между религиозным и историческим способами познания мира. Каков бы ни был вопрос, возникавший у меня при изучении теологии, ответ неизменно следовало искать в самопожертвовании Иисуса, его чудесном воскресении и искуплении им наших грехов. Вся христианская мифология сосредоточена вокруг этого ядра. Каков бы ни был вопрос, ответ всегда дается один и тот же, с незначительными вариациями.

В исторической науке дело обстоит в точности наоборот. Мы всегда задаем один и тот же вопрос: что произошло и почему? Но ответ всегда непредсказуем, никогда не окончателен и зависит от того, на какие свидетельства и источники мы в данный момент можем опереться в своей аргументации. Историк — словно мастер, собирающий разрозненные осколки в единое целое, формы которого он не знает до самого конца работы. Это целое и есть ответ на вопросы “что” и “почему”.

Значит, уроки, которые мы бы могли извлечь из истории, тоже непредсказуемы, если они вообще существуют. В нашем случае, когда мы изучаем историю Шоа, когда пытаемся понять, почему миллионы людей были уничтожены — какой урок из этого мы хотим извлечь? Какой урок здесь вообще возможен?

Возвращаясь к вашему вопросу — я стал историком потому, что мы все еще не знам ответов на многие вопросы. Мы ищем эти ответы, мы преследуем их, когда они ускользают. И если мы находим новый инсайд, новые свидетельства, новые факты и документы, они могут изменить наш взгляд и наши ответы. Для общества это означает прогресс.

История — область, открытая для дискуссий и для критики, для формирования новых точек зрения. В этом, на мой взгляд, ее отличие от теологии и религии. Я люблю трудные вопросы, которые задает моя профессия, и знаю как решать их, пользуясь ясной и четкой методологией. Не полагаясь на сказки и выдумки, а пытаясь как можно полнее воссоздать процессы и ситуации, которые мы хотим понять.

— Мы говорили об экзистенциальных вопросах, но чаще всего их заслоняют вопросы актуальные. Что происходит с миром сегодня, в июле 2020? Каковы исторические корни этих событий?

— История — не набор приемов для получения готовых ответов из прошлого. Не существует таких ответов, и история не учит их искать. История учит особым образом мыслить и особым образом формулировать вопросы. Не имеет значения при этом, хочу ли я понять, что происходит с обществом в целом, или, скажем, лично со мной. Чтобы приблизиться к ответу на вопрос “почему”, нужно, прежде всего, понять “как”. Быть открытым для любых ответов, не бояться никаких табу. Отказ от табу очень важен. Если я хочу понять, что происходит с миром сегодня, я должен увидеть в нем объект исследования.

— Кристоф, вопросов много, а время ограничено… Поэтому я перескакиваю с темы на тему — наверное, это выглядит по-дурацки.

— Все нормально (смеется). Давайте просто плыть по течению и посмотрим, куда оно нас вынесет.

— Советский режим унес десятки миллионов жизней замученных в лагерях, уморенных голодом, погибших по вине бездарных полководцев. Он уничтожил гигантскую страну с уникальным человеческим и природным потенциалом и на десятилетия замедлил развитие стран Восточной Европы. Но, в отличие от национал-социализма, советский социализм так и не дождался своего Нюрнбергского трибунала, никогда не получил международного осуждения. И сегодня социализм продолжает уничтожать одну страну за другой, его пропаганда не запрещена, его адепты не сомневаются в своем моральном превосходстве. Если бы советский режим был официально осужден как преступный, могло бы это уберечь нас от опасности реставрации социализма и от новых жертв, которых она, несомненно, потребует?

— Давайте внесем ясность: оценка разновидностей социалистических режимов лежит вне сферы моей компетенции. Я могу решиться высказать свое мнение, но надо понимать, что это не та область, которую я исследовал по-настоящему глубоко.

— Снимаем вопрос?

— Нет, я понимаю, что вопрос этот очень насущный. Миллионы, десятки и сотни миллионов людей пострадали от социалистических режимов. Не только в Восточной Европе — возьмите сегодняшний Китай, возьмите Северную Корею… И те, кто живут при этих режимах, воспринимают их как норму, людям не приходит в голову, что ими правят преступники. Так что я очень хорошо понимаю ваш вопрос, но он не находится в фокусе моих научных исследований. Я все-таки эксперт в вопросах национал-социализма, а не марксизма в его различных ипостасях. Сравнение двух этих способов общественного устройства — вопрос очень важный и очень непростой. Различия между ними столь же разительны, как и сходства. Например, невозможно представить себе, чтобы национал-социализм породил что-либо подобное Брежневу. Потому что Брежнев олицетворяет собой стагнацию, полнейшее оцепенение. А суть национал-социализма — динамика и скорость. Нацистская доктрина говорила о немцах как о народе, не имеющем жизненного пространства. Но она также подразумевала, что у немецкого народа совершенно нет времени. Утрируя, можно сказать, что нехватка времени была для нацистов так же актуальна, как и нехватка жизненного пространства. Не отстать в конкурентной гонке с другими народами: кто отстал, тот проиграл. Кто проиграл, тот вычеркнут из истории. Скорость — вот важнейший фактор. Мы с вами немолоды, и знаем, какой это невероятно короткий отрезок времени — 12 лет. За 12 лет они успели сперва отстроить Германию, а затем снова разрушить ее, а заодно и весь мир. А 12 лет при Брежневе… Вы вряд ли обнаружите разницу между 1967 и 1979 годом. Вот одно из различий, сразу бросающихся в глаза.

Теперь поговорим о сходствах и о том, что делает оба режима преступными. Знаете, я большой поклонник Всеобщей декларации прав человека. Ее провозгласила Генассамблея ООН 10 декабря 1948 г., и с этого дня мы получили ясный критерий для оценки любой общественной формации. Он сводится к понятию человеческого достоинства, уважению прав человека. Общество должно стремиться дать каждому его члену возможность прожить жизнь с достоинством. Пусть в бедности, но с достоинством. Пусть в богатстве, но с достоинством. Судить об обществе мы можем по тому, насколько близко или далеко оно находится от этой цели, движется оно по направлению к ней или прочь от нее. Не существует идеального общества. Но я, например, сегодня вполне счастлив жить в Европейском союзе. Никогда еще наши страны не наслаждались таким долгим периодом мира и процветания. Недавно мы с вами виделись в Вильнюсе, и для этого нам не нужны были никакие визы, никакие разрешения, подумать только! То есть сегодня у нас есть не только набор ценностей и критериев, позволяющих судить о том или ином обществе, но есть и реальная точка отсчета.

Сравнивать не значит ставить знак равенства. Но только путем сравнения можно выявить сходства и различия. Думаю, мы не ошибемся, сказав, что оба режима объединяло полное пренебрежение к человеческому достоинству и к человеческой жизни во имя надуманной высшей цели. Ужасы и страдания, которые нацисты принесли в оккупированные ими страны, коммунисты принесли в собственную страну. В основе обоих режимов лежало разжигание ненависти; это привело оба к неисчислимым жертвам и к очень быстрой, по историческим меркам, гибели. Думаю, главный урок прошлого века и состоит в том, что невозможно построить прочное и процветающее общество, основанное на ненависти. Но нам предстоит еще задать много вопросов и получить ответы на них, чтобы этот урок мог быть в полной мере усвоен.

— Лежит ли на Сталине часть ответственности за приход Гитлера к власти?

— Винить Сталина в приходе Гитлера к власти означает профанировать историю. Действительно, послушный Сталину Коминтерн называл умеренных левых “социал-фашистами” и запрещал коммунистам вступать в парламентскую коалицию с социал-демократами против НСДАП. Это была огромная ошибка, но не она привела Гитлера к власти. Гитлер оказался не посту канцлера не в результате выборов, а благодаря поддержке германской индустриальной элиты, на волне ее страха перед усилением левых. Консерваторы рассчитывали использовать нацистскую партию как единственную в то время альтернативу левым в условиях экономического кризиса. Им хотелось видеть в Гитлере послушную марионетку, которой можно будет легко управлять и от которой нетрудно будет избавиться, едва в ней исчезнет необходимость. Они просчитались. Но никак не по вине Сталина.

Почему нацисты стали так сильны, что ими уже нельзя было манипулировать? И когда они стали так сильны? Почти 10 лет, вплоть до экономического кризиса 1929 г. это была партия маргиналов, имевшая поддержку 1-3 процентов населения. В 1923 году нацистская партия была вобще запрещена, Гитлер оказался в тюрьме… Они изменили стратегию, решив стать парламентской партией и бороться за власть легальными методами, но и тогда добились немногого. Только в 1930, когда Великая депрессия ударила по Германии, многие поверили, что жесткий национализм — это лучший путь выхода из кризиса. Популярность нацистов подскочила до небывалой высоты, особенно в сельской местности. На выборах в сентябре 1930 они получили уже не два, а восемнадцать процентов голосов в парламенте и внезапно превратились в один из решающих факторов германской политики. И вес их все возрастал. После выборов летом 1932 НСДАП стала крупнейшей партией в рейхстаге и оставалась ею, несмотря на потерю 2 миллионов голосов в ноябре того же года. Но Гитлер не получил большинства голосов избирателей на свободных выборах. К назначению его канцлером, а фон Папена — вице-канцлером привели внутренние интриги консерваторов. Ключевую роль здесь сыграла “концепция укрощения”: самонадеянная уверенность консерваторов в том, что они смогут использовать Гитлера и нацистское движение в качестве расходного материала. Да, это произошло после того, как компартия Германии отвергла предложение соцдемов об альянсе, но “после не значит вследствие”.

За первые полгода нахождения у власти Гитлер полностью изменил политическую систему Германии, обещая “поднять ее с колен”. Многие были полностью захвачены этим лозунгом. Кого заботила демократия, если снова можно было чувствовать национальную гордость, смыть позор Версаля, самим решать судьбу своей страны… Это очень важно знать, чтобы понимать, что произошло. Не оправдывать, но понимать.

— Первая мировая война завершилась поражением Германии и заключением унизительного Версальского мирного договора. В самом начале книги “Kaip tai įvyko?” вы говорите о травме, которую Версальский договор нанес немецкому национальному достоинству. Стремление залечить эту травму, смыть позор Версаля, вернуть потерянное, назвать и наказать виновных стало и питательной средой для возникновения нацистского движения, и его движущей силой. Почему поражение во Второй мировой не породило подобных настроений и подобного движения?

— Это довольно интересная тема. Для начала хочу не согласиться с вашими исходными предпосылками. Во-первых, Версаль. Хотя я постоянно утверждаю, что наци стремились восстановить сильную Германию, чтобы не допустить еще одного 1918 года, но давайте вернемся к хронологии событий. Версаль был в 1919 году. Вторая мировая началась в 1939, нацисты пришли к власти только в 1933. Для этого им потребовалось почти 15 лет. Первые 12 лет после Версаля наци вообще ничего из себя не представляли. В эти годы мы видим Веймарскую республику, видим первую демократию на территории Германии. У руля Германии — католики, социал-демократы и либералы. И эту эпоху мы называем “золотые дваnдцатые”! Нормализовались отношения между европейскими странами, улаживались территориальные споры. Германия вошла в Лигу Наций. Безработица падала, экономика стремительно росла, строились города, развивались технологии, процветали искусства. То есть первые 10-12 лет после Версаля правильнее называть не предвоенными, а послевоенными годами. Зара Штайнер, замечательный британский историк, работавшая в Кембридже, написала огромное историческое исследование, посвященное периоду с 1918 по 1939 годы в Европе. Оно показыает, насколько разительным было отличие общества послевоенного, существовавшего до конца 20-х годов, от пришедшего ему на смену общества предвоенного, с начала 30-х. Потому что с того самого момента, когда наци стали заметной силой, они повели Германию к войне. Новая война, по их мнению, позволила бы Германии занять то место в мире, которое ей по заслугам принадлежало. Я не отношусь к тем, кто считает, будто с 1918 по 1939 годы в Германии не утихала гражданская война. Нет. Существовала важная точка разрыва причинно-следственных связей, точка кардинального изменения политики. То есть мы не можем напрямую связать результаты Первой мировой войны с началом Второй мировой.

Во-вторых, в унижении Германии после Первой мировой виноваты были, главным образом, мы сами и наше правительство. В конце лета 1918 стало окончательно ясно, что Германии не избежать поражения, что противник слишком силен. За поражение кто-то должен был ответить, и виновные были найдены. Чтобы выгородить себя, военное руководство прибегло к легенде об ударе ножом в спину: Германия не проиграла на поле боя, ее сломили внутренние враги: левые, евреи и голод. Возникла устойчивая тенденция говорить о себе как о жертве и возлагать вину на кого-то. Убежденность в том, что Германия пала жертвой чьих-то злых козней была не только сильна, но и общепринята, она охватила все общество. Но страны-победительницы НЕ ХОТЕЛИ унижения Германии, они не пошли на оккупацию. Скорее всего, это была ошибка.

Когда окончилась Первая мировая, вы могли, допустим, жить во Франкфурте (я как раз нахожусь сейчас во Франкфурте) и не чувствовать особых перемен, вы оставались свободным человеком. После разгрома во Второй мировой каждый ощутил на себе его ужасные последствия. Германия буквально перестала существовать. Она лежала в развалинах и была полностью оккупирована. И тут же начал формироваться нарратив о том, что мы, немцы, стали первыми жертвами Гитлера. Не евреи, не поляки — мы, немцы были первыми жертвами. Мы не виноваты, нам промыли мозги, не наказывайте нас. Тут подоспели австрийцы: нет, нет, подождите, это не немцы, а мы, австрийцы были первыми жертвами. Это нам промыли мозги.

Какова была реакция немцев на Нюрнбергский процесс? “Поделом им, судите их, они водили нас за нос!” Абсолютно инфантильное поведение. Понадобились десятилетия на то, чтобы в Германии появились люди, готовые сознательно взять на себя ответственность за случившееся. Но в первые послевоенные годы это происходило только под внешним давлением. Если Германия снова хотела стать частью содружества наций, найти общий язык с Израилем, с Польшей, с Советским Союзом — ей следовало отмежеваться от нацистского прошлого. Это и происходило, но только в области внешней политики, в то время как внутри доминировала точка зрения “мы такие же жертвы, как и евреи”. Абсурд.

Короче говоря, вопрос национального унижения — вопрос сложный и во многом надуманный. Но вот что не вызывает сомнения: после Первой мировой войны Германия оставалась свободной страной с работающей экономикой, а после Второй мировой она была разрушена и оккупирована. Через 12 лет после Первой мировой войны Германия задыхалась в тисках экономического кризиса, а через 12 лет после Второй мировой мы видим немецкое экономическое чудо в развитии. Готовясь к войне, нацисты успели модернизировать инфраструктуру Германии. Мощные финансовые вливания, полученные после войны по плану Маршалла, позволили использовать эту все еще работавшую инфраструктуру — автобаны, железные дороги — для небывало быстрого экономического подъема. Успешность проекта Евросоюза, создававшегося в контексте холодной войны, только ускорила этот подъем.

— Вернемся к Литве. Вы только что сказали, что Германии потребовались десятилетия для осознания случившегося и принятия на себя ответственности за преступления нацизма. В течение тех же десятилетий в Литве господствовала советская идеология, не допускавшая возможности какой-либо рефлексии, предпочитавшая замалчивать то, что случилось в годы Шоа. Видимо, поэтому процессы осознания начались в Литве с опозданием на полвека. И снова мы видим тот же инфантилизм, желание возложить вину на жертв и представить себя в роли жертвы.

— Эта черта свойственна всем нам. Всем людям и всем нациям. Однако сегодня в Литве есть те, кто готов к ответственности за прошлое своего народа. Их голос слаб, но они есть. Я называю их гражданской частью общества — те, кто стремится извлечь уроки, кто критически смотрит на вещи, кто хочет строить общество, основанное на человеческом достоинстве. В противоположность этноцентристам, в чьем сознании мир разделен на “мы” и “они”. “Мы, литовцы” и “остальные”. Или “мы, евреи” и “остальные”. Давайте не будем мыслить в этнических категориях. Нацисты верили, что наша планета — театр непрестанной конкурентной борьбы между народами. Они были неспособны к международному сотрудничеству, потому что не видели в других народах равноправных партнеров. Для нацистов существовали только “мы” против “них”. Не “мы” вместе с “ними”, не общность усилий для достижения общей цели, но вынужденные кратковременные союзы исключительно в собственных интересах.

Вот что я хочу выделить, это касается не только литовцев, евреев или немцев, это общее правило: тем, кто верит в конкурентную борьбу между народами, не остается ничего другого, как сваливать вину за свои ошибки на других. Им нужны сказки, нужны мифы о жертвенности и героизме. Они проповедуют политику идентичности. Пытаясь строить сильную нацию, они полагают, будто апеллируют к истории, но на самом деле — к мифам. Потому что неприукрашенная история часто отнимает чувство защищенности. Взамен она делает тебя сильнее, приучая мыслить.

— И все же: из множества стран, начинавших кровопролитные военные конфликты в ХХ веке, замешанных в военных преступлениях и расправах над мирным населением, только Германия решилась принять на себя груз материальной и моральной ответственности…

— Потому что мы были оккупированы! Не надо думать, будто причина — в выдающихся моральных качествах немецкого народа. У нас не было выбора по внешнеполитическим причинам. Никто во всей стране не мог поверить в масштабы того, что мы натворили, никто персонально не чувствовал себя виноватым. Мы делали то, чего от нас требовали победители, но на самом деле прошли десятилетия, прежде чем мы смогли смириться с прошлым и принять его. Существует столько искаженных представлений о том, какие процессы шли в послевоенной Германии! Красноречивый пример — отношение германской юстиции к персоналу Аушвица. Большинство — и вы, видимо, также — полагает, будто преступники Аушвица были в большинстве своем наказаны. Факты же таковы, что в Аушвице и его 40, так сказать, филиалах было занято примерно 8000 человек персонала. Из них 200 женщин. Около 6500 дожили до окончания войны. И сколько же из них Германия привлекла к ответственности? Точнее, сколько из 6500 были реально осуждены в Западной Германии? Ответ — девять. Девять! Сорок пять были привлечены к суду, и только девять получили пожизненные сроки заключения. Еще 12 были осуждены в ГДР. В Польше были осуждены 670. То есть 90 процентов из них никогда не предстали перед судом. Такова реальность.

До 2005 года велись судебные расследования в отношении 120 тысяч человек. Против 17 тысяч — это пятнадцать процентов — были выдвинуты обвинения. 14 тысяч из них получили обвинительные приговоры, и только 1100 были осуждены за тяжкие убийства. Вот и все.

Еще один важный пример — спасение евреев. Когда начались преследования евреев нацистами в Европе, в среднем лишь три десятых процента населения так или иначе помогали евреям! То есть из 66 миллионов, населявших в то время Германию, в спасение евреев были вовлечены около 200 тысяч. Если провести опрос сегодня, то примерно треть немцев скажет вам, что их родители или родители родителей прятали евреев. То есть за послевоенные годы число спасителей увеличилось примерно в 100 раз. Что говорит о том, насколько иллюзорно наше самоощущение. То же, видимо, и в Литве: кого ни возьми, все спасали евреев. Такова человеческая природа. Но я предпочитаю смотреть на себя, а не показывать пальцами на других.

Я изучаю эти процессы уже четверть века, и почти всегда они проходят по одному и тому же сценарию: появляется некто посторонний с идеей, которую общество поначалу категорически отвергает. Со временем эта идея становится нормой, но процесс ее адаптации в общество никогда не бывает гладким. Сегодня в Литве многие злы на меня и на Руту. Ее обвиняют в предательстве, а меня считают полезным идиотом извне. И это нормально. Так всегда и бывает. Все, что мы можем — оставаться на стороне здравого смысла и поддерживать демократическую, гражданскую, цивилизованную часть общества.

— Вы сказали, что уже четверть века изучаете историю нацизма и Катастрофы европейского еврейства. Сформировалось ли у вас за это время какое-то личное отношение к евреям? Или вы вообще не мыслите в этнических категориях?

— Я — профессиональный историк, не так ли? Историк обязан быть отстраненным. Не бездушным, но беспристрастным. Вы читали нашу книгу и вы видели, что мы должны уметь менять перспективу, смотреть на вещи под разными углами. Я должен уметь мыслить как еврей, я должен уметь мыслить как литовец, я должен уметь мыслить как немец. И это не означает некий усредненный “еврейский”, или “литовский”, или “немецкий” образ мыслей, в существование которых верили нацисты. Мы знаем, как много конкретных ролей скрываются за примитивными нацистскими штампами. И я могу вживаться в эти роли, только полностью отстранившись от предмета изучения. Это прозвучит жестоко, Виктор, но с точки зрения исследователя нет большой разницы, изучаешь ли ты развитие розового куста, или развитие политики геноцида. Подходы исследователя должны оставаться теми же. В обоих случаях я должен быть профессионалом, безупречно точным в своих методах. И мне потребовалось много времени, чтобы прийти к этому. Чтобы мое сочувствие к жертвам или ошибки личного восприятия очевидцев не вносили искажений в картину.

Ну, например. Считается, что немецкие документы скрупулезно точны. Литовские менее точны, потому что литовцы наполовину варвары. А еврейские неточны из-за слишком личного восприятия. Но когда вы начинаете сравнивать эти источники, то видите, что немцы нередко врут, желая угодить начальству, отчеты литовцев бывают точны, а в еврейских документах эмоции и подавленная боль отступают перед стремлением объективно зафиксировать происходящее. Совершенно другая картина. Но увидеть ее возможно только при беспристрастном отношении ко всем трем сторонам.

Итак, будучи историком, вы не должны идентифициривать себя с объектом изучения. Но обязаны его понимать. Значит, вы не можете обойтись без языков. Если бы я пытался объяснить, что произошло между немцами, литовцами и евреями, не имея при этом ни малейшего представления ни об одних, ни одругих, ни о третьих, полагаясь только на переводы — каким историком бы я был? И какая это была бы история? Снова мифы и толкования. Желая точно реконструировать немецкую, советскую, литовскую, еврейскую точки зрения, я не могу обойтись без языков. Я должен уметь читать и работать на идиш, на иврите, на немецком, русском и литовском, иначе я не смогу быть честным исследователем.

— Ваше мнение о росте антисемитизма в Европе, в особенности в тех странах, которые довольно-таки комфортно чувствовали себя под нацистской оккупацией: Франция, Бельгия…

— Сложный вопрос… Я не уверен в том, что мы наблюдаем именно рост антисемитизма. Есть огромная проблема привнесения антисемитизма извне иммигрантами из мусульманских стран. Большинство из них понятия не имеет о евреях, просто бездумно следует традиции демонизации Израиля. Как либерал, я отношусь весьма критично к израильской политике в отношении палестинцев. Однако я не считаю, что политика Израиля, какой бы она ни была, может служить причиной антисемитизма или оправданием ему. Антисемитизм — всегда личная проблема человека и его собственный выбор. Будь то во Франции или в Литве, антисемитизм — проблема не евреев, а французов или литовцев.

Очень часто антисемитизм становится защитной реакцией людей, психика которых не справляется со стремительной модернизацией нашего мира. Тут он тесно переплетается с конспирологией. Вызовы глобализации, изменений, кризисов слишком часто ведут к поискам простых ответов на сложные вопросы. Кто стоит за эпидемией COVID-19? Билл Гейтс и Джордж Сорос. Антисемитская конспирология дает универсальные ответы на все актуальные вопросы современности. Ответы абсурдные, зато простые и ясные. Это происходит не только в Европе и не только сегодня. Говорим ли мы о вспышках антисемитизма в 1890-х, или 1920-х, или 1950-х — за ними всегда можно разглядеть неспособность адекватно ответить на вызовы модернизации. Я провел бы параллель с ростом антилиберальных, антизападнических настроений, которые в конце концов находят выход в антисемитском дискурсе и антисемитском, конспирологическом строе мыслей.

Наверное, нам пора закругляться. Спасибо за ваши вопросы. Надеюсь, мои ответы были не слишком длинными.

— Спасибо за ваши ответы, Кристоф! Надеюсь, мои вопросы были не слишком глупыми.

— Мы оба знаем, Виктор, что не бывает глупых вопросов…

В субботу в Русне была вручена награда «За укрепление индийско-литовской дружбы». В этом году она была присвоена учителю, общественнику Витаутасу Толейкису, благодаря которому история дружбы литвака Германа Калленбаха и Махатмы Ганди стала известна общественности.

В 2015 г. в Русне, на берегу реки Атмата, был открыт памятник, посвященной дружбе этих исторических личностей, созданный известным скульптором Ромасом Квинтасом. Монумент был установлен при содействии посольства Литвы в Индии.

В. Толейкису была вручена небольшая копия этого памятника. В церемонии награждения приняли участие мэр Шилутского района Витаутас Лауринайтис, староста Русне Даля Дробнене, посол США Роберт Гилкрист, посол Германии Маттиас П. Сонн, посол Израиля Йоссеф Леви, посол Индии Цеванг Намгьял, посол Литвы в Индии Юлюс Пранявичюс, почетный консул Индии Раджиндер Чаудхари, председатель Еврейской общины (литваков) Литвы Фаина Куклянски.

Награда за укрепление связей Литвы и Индии вручается во второй раз. Лауреата выбирает общественная Ассоциация «Форум Литвы и Индии». В прошлом году награду получил почетный консул Индии в Литвы Раджиндер Чаудхари.

Г. Калленбах познакомился с М. Ганди в начале ХХ века в Южной Африке. Г. Калленбах стал не только близким другом М. Ганди, но и финансово поддерживал все акции мирного протеста известного индийского общественного деятеля.

Хаим Герман Калленбах родился 1 марта 1871 года в небольшом городке Нове Място (Жемайчю Науместис). Вскоре семья переехала в Русне. Его отец долгое время преподавал иврит и обучал молодежь Священному Писанию, однако в какой-то момент приобрел лесопилку и стал успешным предпринимателем. Чем успешнее продавалась его древесина, тем больше Калленбах-старший вкладывал в детей. Г. Калленбах окончил гимназию в Тильзите. Обучался архитектуре в Кёнигсберге, Штутгарте.

В 1896 г. Герман уехал в Южную Африку, где успешно работал архитектором в Дурбане и Йоханнесбурге. В 1904 г. Г. Калленбах познакомился с М. Ганди. Под впечатлением долгих дискуссий Калленбах всецело проникся идеями равенства между людьми и поверил, что достичь его можно с помощью тактики ненасильственной борьбы за независимость, которую проповедовал Ганди.

В 1910 г. Калленбах купил и безвозмездно передал Ганди земельный участок в тысячу акров в 34 километрах от Йоханнесбурга. После они с Ганди написали письмо Льву Толстому, пацифистские идеи которого оба очень ценили, и попросили его позволить присвоить ферме его имя. Толстой разрешил, так ферма стала Толстовской. Калленбах лично выстроил здесь дома и посадил порядка тысячи фруктовых деревьев.

С постепенным распространением в Европе нацистских идей Калленбах вспомнил о своих еврейских корнях. Он стал интересоваться сионистским движением и совсем скоро вошел в Южноафриканскую сионистскую федерацию, планируя переселиться в Палестину. С приходом к власти в Германии Гитлера Калленбах стал все меньше верить в абсолютность методов ненасильственной борьбы, проповедуемой Ганди.

Немало сделав для поддержки сионистского движения и нелегальной отправки евреев в Палестину, Герман Калленбах умер 25 марта 1945 года.

В 2021 г. будет отмечаться 150-летие со дня рождения Г. Калленбаха.

Швенченис – многокультурный город, в котором живут литовцы, поляки, русские, белорусы, евреи и представители других народов.

Еврейская община Швенчениса была восстановлена в 2013 г. Руководит общиной недавно отметивший 70-летний юбилей Моисей Шапиро.

На фото: Швенченская ешива (jewishgen.org)

До войны еврейская община Швенчениса была довольно большой. Об этом свидетельствует тот факт, что в Швенчениса в то время было пять синагог.

Евреи основали фабрику лекарственных растений, в центре города действовала мастерская по переработке кожи. Практически во всех производственных областях работали еврейские предприниматели, мастера, специалисты.

Первым председателем восстановленной еврейской общины Швенчениса была Блюма Кац – человек с интересной и трагичной судьбой.

Блюма родилась в Швенченисе (Свенцян на идише) в 1913 г., училась в еврейской гимназии. В 1937 г. советские репрессивные органы сослали Блюму на 10 лет в лагерь, находящийся недалеко от Камчатки, а годовалую дочь отправили в детский дом инвалидов.  В 1956 г. Блюму реабилитировали, она вернулась в родной Швенченис.

С 1990 г. мемуары Блюмы Кац о еврейской довоенной жизни публиковали в газете «Литовский Иерусалим», а по инициативе проф. Довида Каца в британском журнале “Oxford Yiddish”, в американском журнале “Yiddish Culture”. В 1996 г. Б. Кац приняла участие в семинаре для преподавателей идиша в Оксфордском университете.

Последние годы жизни Б. Кац прилагала огромные усилия для сохранения исторической памяти будущим поколениям.

Моисей Шапиро по зову души пришел в общину, стал активно принимать участие в ее деятельности, заниматься волонтерской работой. Тогда Блюма Кац обмолвилась, что он должен продолжить начатую работу.

Моисей до сих пор благодарен Блюме за доверие, помнит ее наказ и данное им слово работать на благо общины. По инициативе М. Шапиро у дома, где жила Блюма Кац, установлен памятный знак – мемориальная доска.

В ведении председателя еврейской Швенченской общины находятся также Швенченеляй, Пабрадский, Висагинский и Игналинский районы. К сожалению, евреев в этих районах немного, почти нет молодежи. Ассимиляция, эмиграция, смешанные браки оказали отрицательное влияние на ситуацию.

Но Моисей не сдается: заботится о членах общины, проводит традиционные еврейские праздники; вместе с районными школами организует мероприятия памяти жертв Холокоста. Лидер Швенченской еврейской общины рад сотрудничеству с Департаментом национальных меньшинств, самоуправлениями Швенчениса, Висагинаса и Игналины.

«Отрадно, что мэры районов поддерживают меня. У меня много планов, и я вижу смысл в своей работе. Когда понимаешь, как важно то, чем ты занимаешься, тогда и трудности не страшны», – говорит Моисей.

А еще Моисей заядлый рыбак и кулинар. «Гефилте фиш» (Фаршированную рыбу) он готовит по рецепту своей мамы Полины. «До сих пор помню вкус традиционных еврейских блюд, приготовленных мамой: куриный бульон с кнейдлах из мацы, а когда на следующей день оставались кнейдлах, мама их обжаривала на сковородке, и они были еще вкуснее!», – вспоминает М. Шапиро.

26 июня в Каунасе еврейская община и общественность города почтила память жертв погрома во дворе гаража «Лиетукис». На еврейских кладбищах Вилиямполе и Жалякальнис был прочтен Кадиш.

Точное количество жертв погрома неизвестно, но, по оценкам, не менее 60 человек были убиты. Среди погибших были рабочий мыльного завода Ицхак Грин, музыкант Шломо Гольдштейн, поставщик воды И. Курлянчик, торговцы Б. Комаш и Х. Цукерман, учащиеся Песах, Голдберг и Юргис Штромас – отец известного философа Александра Штромаса и дядя проф. Ирены Вейсайте.

Еврейская община выражает благодарность всем, кто принял участие в мемориальном мероприятии: простым каунасцам, которые пришли, прочитав объявление в газете; членам и друзьям общины: писателю Гедиминасу Янкусу, представителю Департамента нацменьшинств Сигитасу Шляжасу, коллективу музея IX форта, представителям национальных общин города, учителю истории гимназии Дайлес Саулюсу Микуцкису и др. Особая благодарность самоуправлению Каунаса и вице-мэру Мантасу Юргутису, который не смог участвовать в мероприятии, но почтил память жертв до его начала, ЛРТ за подготовленный сюжет о мероприятии в «Панораме», гимназии им. С. Дарюса и С. Гиренаса, которая привела в порядок территории вокруг памятника.

ЕОК также благодарит музыкантов: А. Макштутиса (бирбине), исполнителей Й. Рубиноваса и Г. Йоцайте.

Особую благодарность Каунасская еврейская община выражает поэтессе Эляне Суодене, которая прочла не только свое стихотворение, но и трогательный текст своей мамы – профессора медицины Алины Гайлюнене.

Эляна Суодене, доктор гуманитарных наук, поэтесса:

Я прошу прощенья, иудеи,
Братья мои, сёстры на земле,
Дети тех, кто был расстрелян
На преступной пагубной войне,

Внуки тех, кого пытали
В полумраке казематов,
Но Звезда Давидова сияла,
Всех смертей вбирая даты.

Я прошу прощенья иудеи,
Я склоняюсь перед вами ниц.
Шар земной как пуля в той обойме,
Что в рулетку пробуют юнцы.

Я целую жилистые ноги,
Я глотаю слёзы вдовьи.
Попросить прощения позвольте,
Воссияв свечою в синагоге.