Марюс Ивашкявичюс — литовский прозаик, драматург, киносценарист, режиссёр. Родился в Молетай (26.03.1973), небольшом городке в пятидесяти километрах к северу от Вильнюса. Окончил филологический факультет Вильнюсского университета, где изучал литовскую филологию. В 1996 году издал дебютный сборник новелл „Kam vaikų“. В 1998 году дебютировал как драматург. С того же года является членом Союза писателей Литвы. Произведения Марюса Ивашкявичюса переведены на английский, белорусский, итальянский, немецкий, польский, русский, словенский, французский и другие языки.

Перевод с литовского Г. Ефремова

Кажется, мы наконец-то можем точно определить тех, кто сегодня вслух говорит об истреблении евреев в Литве. Либо они устраивают себе рекламу, поскольку подобное модно в Европе, либо их деятельность финансируют сами евреи. Все эти шокирующие подробности, эта хроника растерзания еврейских младенцев, когда для экономии пуль им разбивают головы о деревья, – есть не что иное как растравление незажившей раны грязными, неумелыми пальцами. Таким способом травмируется ещё одно поколение литовцев, наших детей, рождённых уже на свободе, ибо эти действия вызывают не раскаяние или хотя бы сострадание, а возбуждают ещё бóльшую ненависть к евреям, – именно так работает естественный инстинкт национального самосохранения. Каждый народ уникален, поэтому для нас не подходит опыт Германии, когда именно через просвещение, самораскрытие, скрупулёзное исследование нацистских зверств пришло облегчение и окончательное исцеление. Там всё происходило сразу после войны, события были близки, а сегодня убийцы и свидетели почти вымерли, и поэтому Литва должна отыскивать собственный путь. Ведь недаром наши интеллектуалы, хронисты, комментаторы утверждают: не нужно, нельзя бередить эту рану, сначала пусть она заживёт, подёрнется забвением. Забытьё иногда не менее ценно, чем память.
Я из Молетай. Это – городок невероятной красоты с тремя внутренними озёрами и ещё тремя сотнями окрестных; да что тут говорить – все знают Молетай, литовский дачный рай. Во время войны, точнее, в один летний день 1941 года здесь были расстреляны две тысячи евреев. Иначе говоря, восемьдесят процентов населения. Более чем две трети жителей местечка исчезли за несколько часов и были зарыты в общей яме. Руководили убийством немецкие нацисты. Стреляли местные литовцы. Таковые сухие факты и цифры. Сейчас место казни – на окраине города. В советское время там был устроен скверик с мемориальной доской, а совсем рядом, то есть, буквально тут же, а может быть, прямо на краю огромной могилы расположилась районная строительная организация. Так что две тысячи наших земляков оказались у неё на задворках, среди нагромождения строительной техники, кирпичей, блоков, зажаты бараками, складами и бытовками, –  словом, так искусно упрятаны, что я, рождённый и выросший в Молетай, ни разу на то место не попал и даже не знал о нём. Всё это существует и сегодня, только теперь это скорее свалка ржавой техники и строительного мусора, да и сам сквер выглядит жалко, если не сказать плачевно. Это зона застывшего, мумифицированного советского времени, кладбище растрескавшихся бетонных плит, сквозь которые пробивается трава. Я видел много похожих мест в российской, украинской глубинке, но там и весь фон такой: развал, разлом и распад. А Молетай никак не назовёшь останками советского гнилья, город с каждым годом хорошеет, «европеет», прокладываются велодорожки, оздоровительные тропы вокруг озёр, возникают теннисные корты, новые супермаркеты, и только там, где лежат евреи, – полный штиль. Год назад была оторвана и мемориальная доска, заодно со звездой Давида. Теперь случайным прохожим никак не понять, что это за место, к чему этот брошенный сквер. Единственная сохранившаяся надпись на мятой бумаге призывает „Не сорить!“. Так заживает, зарастает величайшая во всей молетской истории рана, ибо Литва избрала именно такой способ обращения с памятью о загубленных евреях. Своеобразный, не похожий ни на чей другой. В самом деле: смелая страна. Ведь наших евреев мы зарыли не затем, чтобы позже ставить им памятники, а затем, чтобы их не осталось. Не только признаков жизни, но даже смерти. Ведь нам это больно, это может травмировать наших детей, пусть раны рубцуются сами.
В один из майских выходных этого года футбольный агент из Израиля по имени Цви пришёл к этому нашему скверику, где лежит более двадцати его родных. Деды, дяди, тётки, их сёстры и братья, – все коренные, молетские. По еврейскому обычаю на большой камень, с которого содрана памятная доска, он положил малый камушек. Ещё побыл там, постоял. Собрался уже уходить, но тут ввалились местные забулдыги и стали пить. Не таясь, прямо на могиле. Когда Цви остановился и поглядел на них, от компании к нему подбежал мутноватый тип с криком: „Чего смотришь!“. Конфликта удалось избежать лишь благодаря характеру Цви, он очень покладистый. Потом они даже разговорились. Цви спросил, почему они приходят пить именно сюда, ведь в Молетай столько прекрасных мест у озёр. Ответ был: а что – удобно, укромно, никто не видит.
Подумаешь, невелика трагедия, это простые литовские пропойцы, им дела нет, да и вряд ли известно, что под ними – две тысячи убитых людей, что они пьют и опорожняются прямиком на их кости. Они просто-напросто хотят жить в свободной стране и не знать её тёмного прошлого. „Пусть рана сперва заживёт, тогда и поговорим о ней“. Зато взгляд городских властей уже совершенно другой – сознательный. Когда Цви на месте разбитого вандалами памятника предложил построить (за свои деньги) новый, молетские чиновники во главе с мэром бросились ему наперекор, уверяя, что новый монумент – это дело их чести, поэтому город берёт на себя всю организационную и финансовую ношу. Мало того, 29 августа, в день 75-летия еврейской резни, в Молетай будет устроено памятное шествие по главной городской улице, той самой, по которой когда-то к яме гнали несчастных. Со всего света приглашены потомки молетских евреев, в шествии примут участие президент и премьер Литвы, другие высокие лица, съедутся звёзды, вечером состоится концерт, потом угощение, выставки. Такой вот пример подлинного раскаяния, значимый жест примирения.
Вы поверили?
И правда, как это было бы мудро. И просто. Нужна только воля, желание, ведь это немного стóит, примерно как двадцать метров велодорожки, а между тем символическое значение такого жеста, такого шага неоценимо, это событие прогремело бы на весь мир, во всех еврейских общинах, по сути – за один вечер мы смогли бы решительно изменить свой образ, и всё это без публичного покаяния, которого так боимся, а просто всем показав, что мы уже не равнодушны, мы выросли, усвоили, чтó случилось, и мы теперь с той стороны, где жертвы, а не убийцы.
Цви, – он действительно, на свои деньги хочет поставить новый памятник, который уже делается. Но земля, где лежат погубленные евреи, – казённая. На памятник требуется разрешение. Чтобы его получить, Цви постоянно летает из Тель-Авива в Литву, обивает пороги молетской власти и бесконечно плутает по кабинетам. Иначе сказать, всё делается для того, чтобы он заблудился в наших бюрократических лабиринтах: вдруг лопнет терпение и человек откажется от своего плана.
Мне, наверное, впервые так стыдно за мой город. Бойня длится: одни крадут памятные доски с братских захоронений, другие не позволяют их восстановить, третьи безразлично наблюдают. Объясните: как, каким тоном, в какой тональности можно растрогать чуткую литовскую душу, чтобы она однажды пришла на такую могилу и сказала себе: здесь лежат мои евреи. Дети, которые передо мной носились по городским дворам, лазали по деревьям, плескались в тех же самых озёрах, их родители, которые, как и мои, шли на работу по тем же улицам, ссорились, хохотали, для всех них этот город был домом, они любили его так же, как мы, только их однажды всех расстреляли и сами они не могут об этом сказать. Кто-то другой должен это сделать за них. Они умерли.
Я даже не пробую вообразить, каково им было над ямой. Пытаюсь представить себе, каким был город наутро после расстрела. Через неделю. Спустя год. Беспросветная пустота. Немота. Из почти трёх тысяч жителей осталось семьсот. Магазины, конторы, „бубличные“, футбольный клуб, самодеятельный драмтеатр – всё обрушилось в эту яму. Старожилы рассказывают, что исполнителей казни и расхитителей еврейского скарба преследовало проклятие: страшные болезни, утраты близких, их дети тонули, гибли в авариях. На одном кладбище в Нью-Йорке стоит памятник жертвам той бойни. Он был установлен сразу после войны усилиями евреев, эмигрировавших из Молетай в межвоенную пору. На нём выбито: „И да отмстит Господь за их кровь“. Догадываюсь, что на свете много таких обелисков с проклятиями каждому литовскому городу и местечку. То поколение евреев нас не простило и уже, видимо, не простит, я это ощутил в Америке, где встречал литваков и говорил им, откуда я приехал. Мгновенно изменялся не просто взгляд на меня, менялся сам взгляд. Эти старые глаза смотрели на меня как на потомка убийцы их близких. И я их вполне понимаю: пока мы поимённо не назвали палачей, не осудили их (а некоторым даже собираемся ставить памятники), до тех пор в их глазах головорезами будем все мы. И это уже не коллективная вина, от которой мы с таким пылом открещиваемся, а коллективное проклятие – и мы сами его на себя навлекли.
Но Цви и такие, как он, – это уже другое поколение. Они заново обретают свою утерянную землю, им просто любопытно повидать домá своих предков, их дворы, улицы и, поверьте, им совсем не нужны их-ваши старые кособокие хижины, они приезжают сюда не затем, чтобы отнять у нас жильё, они лишились гораздо большего, чем эти дедовские дома и расхищенная мебель.
29-го августа, в годовщину убийства, в Молетай обещают приехать окола сорока потомков молетских евреев со всего мира: из Израиля, США, ЮАР, Австралии, Уругвая. И будет их шествие по главной городской улице, по той самой дороге, где 75 лет назад гнали на смерть их близких. Это шествие организуют они сами. И город Молетай обещал им (пока) не мешать, даже на несколько часов прекратить движение по улице, где пройдёт шествие. И всё. Да, будто бы существуют два города с одним именем, и один, сущий в нашем времени, другому, параллельному, из прошлого, милостиво позволяет воспользоваться своей улицей. Представьте себе, сорок молетских евреев в тот день двинутся в путь к родным могилам, а шесть тысяч молетских литовцев будут глядеть на них из своих окон. Но так уже было – 29 августа 1941 года. Когда евреев гнали по этой улице, а несколько местных белоповязочников бежали впереди и кричали в окна: „Не смотреть!“. Кто посмотрит, будет вытащен из дому и отправлен вместе с евреями.
Да, они прошагают, они почтут своих павших, возможно, даже воздвигнут памятник. Но потом они все уедут, и те две тысячи наших закопанных земляков вновь останутся в немой очной ставке с нами. Опять они будут мёртвы, а мы – живы, поэтому мы оскверним тот камень и будем дальше пить и испражняться на их могиле.
Это самое страшное, что может случиться, но пока именно этот сценарий наиболее вероятен. И я не знаю, как быть, чтобы этого не случилось. Мой город, существующий в нынешнем времени, не хочет или не в силах постичь значение этого события. Ему надо помочь. Помочь снять проклятие, длящееся 75 лет. Знаю, что есть мои земляки, которые хотят присоединиться к шествию, но боятся. Вы представляете? 2016 год, Литва, – люди в провинции всё ещё напуганы, им кажется опасным отдание почестей жертвам геноцида. Поэтому я зову всех, кто может и хочет: президента Литвы, председателя правительства, всех правых, левых, любых, земных и звёздных, прославленных и безвестных, всех, кто в этот день будет у молетских озёр, – приехать, прийти… Ничего не придётся делать, только идти, несколько километров по городку Молетай, вместе с нашими евреями. Сообща помолчать, посмотреться в глаза друг другу. Почти не сомневаюсь, что кто-то заплачет, ибо такие минуты ранят в самое сердце. Кто-то из них и кто-то из нас. И этого будет довольно. Только всего – показать им и себе, что больше мы не враги.
Это шествие так или иначе случится. Вопрос только один: наши евреи снова пойдут одни или на этот раз мы будем заодно с ними.
Так хочется верить, что это будет ясный, солнечный день на закате лета. 29-е августа. День, когда свершилось примирение.