Виктор Шапиро, Лехаим

В контексте истории Холокоста Калининградская область является уникальным местом, где события страшной трагедии ХХ века происходили во всех ее возможных проявлениях. Это единственный российский город, где есть повод вспоминать о событиях Имперской Хрустальной ночи (Reichskristallnacht) 9 ноября 1938 года — погрома, ознаменовавшего переход нацистского государства к насильственным действиям в отношении еврейских граждан. А перед тем в городе Канта — Кенигсберге — последовательно осуществлялась политика вытеснения евреев из немецкой общественной, деловой и культурной жизни. После прихода в 1933 году к власти нацистской партии (сам Гитлер ездил голосовать за себя в Кенигсберг) евреи постепенно поражались в правах: сначала речь шла о запрете посещать кондитерские и пользоваться городским транспортом, потом началось увольнение из театров, университетов и других учреждений, которым надлежало быть чисто «арийскими», и наконец почти все не успевшие эмигрировать евреи были депортированы в лагеря смерти на территории Восточной Европы. Но утверждение, что на территории рейха не было массовых убийств и «Бабьих яров», не относится к Восточной Пруссии: в конце января 1945 года в поселке Пальмникен (ныне Янтарный Калининградской области) на побережье Балтийского моря были расстреляны тысячи узниц концлагеря Штуттхоф, головной корпус которого находился на территории нынешней Польши, а так называемые подлагеря — на нынешней российской территории.

Осмысление истории «окончательного решения еврейского вопроса» не может пройти мимо имевшей далеко не бесспорную точку зрения Ханны Арендт. Крупнейший политический мыслитель прошлого века, автор книги «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме», она провела детство и юность в Кенигсберге. С этим городом связана и деятельность одного из самых знаменитых в мире японцев — разведчика и дипломата Чиюне (Тиунэ) Сугихары, летом 1940 года спасшего несколько тысяч еврейских беженцев из оккупированной гитлеровскими войсками Польши, оказавшихся на территории советского Каунаса. Он единственный на сегодня японец, удостоенный в Израиле почетного звания Праведника народов мира. В каунасском особняке, где когда‑то работало японское консульство, сегодня функционирует музей, посетить мемориальный кабинет легендарного японца приезжают туристы со всего мира.

 

Сегодняшний Калининград, похоже, занимает ту нишу, в которой когда‑то красовалась советская Прибалтика — как доступная россиянам старинная Европа. В российский эксклав на Балтике едут любители посмотреть на старые немецкие особняки, остатки старинных кирх и замков. Гости города прогуливаются в тех местах, которые не сильно пострадали в ходе штурма Кенигсберга, особенно в районе, прежде называвшемся Амалиенау: здесь располагались особняки зажиточных горожан, в том числе успешных еврейских промышленников и коммерсантов, при гитлеровской власти лишившихся своей недвижимости и бизнеса. Среди достопримечательностей этой части города — здание детского сада, где когда‑то располагалось японское консульство, открытое весной 1941 года вице‑консулом Сугихарой. Деятельность в городе, ставшем Калининградом, не менее увлекательный эпизод в биографии японского дипломата, хотя не самый известный.

По завершении своего пребывания в Каунасе, продленного специально ради выдачи виз, Сугихара сел в поезд на Берлин, отдав через окно, как гласит легенда, провожавшим его евреям консульскую печать для оформления поддельных виз. После Каунаса он работает несколько месяцев в Праге. Имея скромный ранг вице‑консула, руководит дипломатическим представительством, занимая де‑факто должность генерального консула. Из этого периода отметим один эпизод. В чешской столице Сугихара снимается на семейное фото и нарочито позирует на фоне ворот с табличкой «Jüden nicht zugänglich — Židúm prison» («Евреям входа нет»), посылая, видимо, сигнал (кому?..) о своем особом отношении к гонимому в тот момент народу.

Сугихара дружил с евреями еще со времен своей миссии в Харбине, где тогда существовала многочисленная еврейская община. В Каунасе, достоверно известно, он был гостем еврейской семьи в один из ханукальных вечеров.

Хотелось бы обратить внимание на его деятельность в разных городах и странах Восточной Европы: хотя Сугихару всегда именуют консулом, дипломатом, он, конечно же, был разведчиком куда более высокого ранга, чем тот, который имел по службе в японском МИДе. Возможно, в том числе поэтому он был способен на мысли и поступки, выходящие за пределы, положенные скромному чиновнику. И еще. Гуманистическое поведение японца иногда пытаются вывести из «самурайской этики», но на самом деле Сугихара во время службы в Харбине был крещен в Русской православной церкви и впоследствии объяснял стремление спасать людей именно своим христианским мировоззрением.

В марте 1941 года глава консульской миссии в Праге переводится в Кенигсберг, и в том же скромном ранге вице‑консула де‑факто исполняет обязанности генерального консула — главы дипломатического представительства Японии в столице Восточной Пруссии. В городе, находившемся на перекрестке многих европейских дорог, работали консульские миссии более чем 20 государств. С приходом к власти нацистов международные отношения Германии стали портиться, число диппредставительств в городе сократилось. С 1931 по 1938 год советское консульство располагалось на Хуфен‑аллее, 31/35. Этот дом хорошо сохранился до наших дней. В советское время там был легендарный магазин «Дары моря». Сейчас здесь офис калининградского предпринимателя Владимира Кацмана, на средства которого построена Новая калининградская синагога на месте разрушенной нацистами в Хрустальную ночь.

В феврале 1938 года в связи с резким ухудшением отношений между Германией и СССР консульство в Кенигсберге прекратило свою работу. Однако летом 1940‑го она была возобновлена, но в другом месте. В Кенигсберге (как, впрочем, и в Каунасе) не было серьезной необходимости в японских консульских услугах — там не было японских граждан, да и нуждающихся в японских визах было немного. Впрочем, на новом месте службы Сугихара выдал несколько виз местным евреям, проследовавшим в Японию через территорию СССР, граница с которым была совсем близко. Именно последнее обстоятельство было главной причиной пребывания Сугихары в Кенигсберге. Японское правительство добилось от германского министерства иностранных дел разрешения открыть консульство в Кенигсберге прежде всего для того, чтобы направить туда опытного разведчика, который мог бы наблюдать за развитием германо‑советских отношений. Непростые отношения в треугольнике Япония–Германия–СССР были оформлены разными международными документами. В 1936 году Германия, Италия и Япония заключили антикоминтерновский пакт, который был альянсом против Советского Союза. Но после германо‑советского пакта о ненападении в августе 1939 года Япония дистанцировалась от Германии, восприняв это как нарушение пакта. Чувствуя, что больше не может доверять своим союзникам, Япония решила создать наблюдательный пункт как «на Германию», так и «на СССР» в виде консульства в Каунасе. Действие антикоминтерновского пакта было приостановлено в сентябре 1940 года трехсторонним пактом, в котором главной угрозой были объявлены Соединенные Штаты, а не Советский Союз.

13 апреля 1941 года Япония и СССР заключили пакт о ненападении и нейтралитете. Япония была заинтересована в продолжении мира между Берлином и Москвой, но, хотя эти стороны были связаны пактом о ненападении и договором о дружбе, очевидно, их отношения были напряженными.

Наблюдать за складывающейся ситуацией, анализировать ее, сообщать о наблюдениях японскому правительству — такова была основная цель пребывания в Кенигсберге вице‑консула Чиюне Сугихары.

 

Здание консульства располагалось в тихом районе Амалиенау, по адресу Риттерштрассе, 14, сейчас адрес этого дома — Закавказская, 14. А совсем недалеко, в пяти минутах ходьбы, на тогдашней Оттокарштрассе (сейчас это улица Огарева) проживал Эрих Кох. Он был гауляйтером, то есть нацистским партийным лидером Восточной Пруссии, непосредственно назначенным Гитлером, а также занимал должность оберрегирунгс‑президента (генерал‑губернатора), то есть высший административный пост в провинции. Дом, где жил гауляйтер Кох, был «ариизирован» в собственность нацистской парторганизации у еврейского предпринимателя Салли Йоахима, одного из председателей еврейской общины, эмигрировавшего после этого в Англию. Калининградские экскурсоводы так и называют дом по адресу Огарева, 22 — вилла Йоахим. С 1946 года здесь находится детская музыкальная школа имени Р. Глиэра — старейшее музыкальное учебное заведение в области. Ирония судьбы Эриха Коха, приговоренного польским судом к смертной казни, но так и не казненного «по состоянию здоровья», выразилась в том, что он провел больше года (1966–1968) в тюремной камере вместе с евреем — шахматистом и филологом Эммануилом Штейном, осужденным за распространение правдивой информации об истории катынского расстрела.

Но вернемся к истории Сугихары. Хотя японское посольство в Берлине обратилось к министерству иностранных дел Германии с просьбой поручить местным властям сотрудничать с новым генеральным консульством и облегчить его функции, немецкие официальные лица и нацистские представители в Кенигсберге не приветствовали Сугихару, пытаясь изолировать его от местного сообщества. Игнорировал Сугихару и глава провинции Эрих Кох. Когда приступивший к своим обязанностям японский дипломат запросил у гауляйтера список из 50 и 100 видных представителей властей и общества, которых он мог бы приглашать на приемы, Кох долго медлил с ответом. Кох не принял приглашение на обед, направленное ему и супруге Сугихарой, мотивируя это тем, что сначала он, Эрих Кох, должен пригласить японского вице‑консула. Кох также запретил своим чиновникам принимать приглашения Сугихары и отказался присутствовать на приеме в генеральном консульстве 29 апреля 1941 года по случаю дня рождения императора Хирохито — даже не сделал запись в книге поздравлений. В начале июня 1941 года Кох пожаловался в министерство иностранных дел в Берлине, что Сугихара ведет себя не по дипломатическим правилам и обычаям, развернул свою деятельность, не получив консульской экзекватуры — документа, удостоверяющего признание консула государством пребывания. Немецкий историк Герхард Кребс пишет, что гауляйтера бесили донесения о вопросах, которые задает консул в беседах с немецкими чиновниками и журналистами. Что Германия планирует в отношении Украины? Обоснованы ли слухи, что она намерена арендовать эту территорию на 25 лет? Почему в Восточной Пруссии сосредоточено так много войск? Будет ли война с Соединенными Штатами? Снова и снова японский консул задавал подробные вопросы об отношениях Германии с Советским Союзом и о так называемой мирной миссии Рудольфа Гесса в Великобритании. В результате Кох потребовал, чтобы Сугихара был отозван со своего поста. И дело было не в личном раздражении гауляйтера и не в дипломатическом протоколе, а в очевидной разведывательной деятельности японца. Российский исследователь Илья Альтман пишет, что сохранились отчаянные рапорты начальника полиции Восточной Пруссии в Берлин с требованиями отозвать японского дипломата.

Вместе с Сугихарой в Кенигсберг прибыл вступивший с ним в контакт еще в Каунасе офицер польской разведки — поручик Лешек Дашкевич, который, имея на руках японский служебный паспорт, был оформлен на должность секретаря консульства и передавал информацию резиденту польских спецслужб в Стокгольм, откуда они отправлялись, в свою очередь, в Лондон, где заседало польское правительство в изгнании. Всю весну и начало лета 1941 года Сугихара с Дашкевичем разъезжали по территории Восточной Пруссии: эти замаскированные под пикники прогулки, куда консул брал и своих малых детей, на самом деле предпринимались для наблюдения за перемещениями немецких войск к восточной границе, о чем немедленно информировались как японское посольство в Берлине, так и польская резидентура в Стокгольме. Сугихара регулярно выезжал на берег Балтийского моря, фиксировал перемещение военных кораблей, посещал приграничный с уже советской Литвой Эйдкунен (ныне Чернышевское) и узнал, что из приграничных районов эвакуируют детей. В начале мая японский и польский разведчики добрались до Мемеля (Клайпеды), высматривая в лесах бензоколонки и танковые базы. Сугихара насчитал десять военных железнодорожных транспортов из Берлина в Кенигсберг, наблюдал концентрацию немецких войск на бывшей польской территории и пришел к выводу, что в июне следует ожидать какого‑то резкого поворота в германо‑советских отношениях. В символическую дату 9 мая 1941 года Сугихара отправил из Кенигсберга телеграмму в Токио и послу Японии в Москве, в которой утверждал, что война СССР и Германии неизбежна. Илья Альтман обращает внимание, что в своих мемуарах ветеран советских спецслужб Павел Судоплатов утверждал: вся дипломатическая переписка японского посольства была доступна советской контрразведке, которая имела ключ к японским шифрограммам. Альтман предполагает, что информация Сугихары о дате начала войны (как и сообщения советского разведчика в Токио Рихарда Зорге) попали в поле зрения советского руководства, но не были по достоинству оценены.

 

Одним из признаков готовящегося вторжения гитлеровской Германии в Советский Союз Сугихара счел открытие в Кенигсбергском университете курсов русского языка для военнослужащих вермахта. Калининградский краевед, протоиерей Георгий Бирюков пишет о возможной связи этой информации с фигурой профессора Кенигсбергского университета Николая Арсеньева, видного русского религиозного философа, поэта, белоэмигранта. Калининградские философы и краеведы чуть было не добились установки мемориальной доски на сохранившемся кенигсбергском доме, где жил русский профессор. Однако всплыли документы о том, что он не просто благополучно жил и работал в Кенигсберге при нацистах с 1933 по 1944 год, но и служил в вермахте переводчиком в звании зондерфюрера, и не где‑нибудь, а на Восточном фронте. Коммеморация не состоялась. Но интересно то, что брат Николая Арсеньева — Юрий — был принят Сугихарой на работу в японское консульство (кстати, жили Арсеньевы совсем рядом). Как предполагает о. Георгий Бирюков, знакомство японца, исповедовавшего православие, с братьями Арсеньевыми могло состояться в православной общине Кенигсберга, которую профессор Кенигсбергского университета возглавлял за неимением постоянного священника. Не исключено, что об открытии при Кенигсбергском университете и штабе 1‑го военного округа курсов по изучению русского языка Сугихара узнал от Николая Арсеньева или его брата Юрия. Для о. Георгия Бирюкова особенно важно подчеркнуть, что в Кенигсберге встретились единоверцы — православный философ и Праведник народов мира, местночтимый святой (!) в Японской православной церкви в лике праведных.

 

12 сентября 1941 года Чиюне Сугихара, выполнив свою миссию, покидает Кенигсберг и уезжает к новому месту службы — в Бухарест. А Юрий Арсеньев остается работать в японском консульстве вплоть до своего отъезда из Кенигсберга в 1944 году. Сугихару сменил консул Оду Тораносуке, остававшийся на этом посту вплоть до взятия Кенигсберга Красной Армией. Есть фотографии, где советские солдаты достают перепуганного дипломата из подвала особняка на Риттерштрассе, будущей Закавказской, и отдают ему честь: Япония на момент взятия Кенигсберга не была вражеской державой, еще действовал японско‑советский пакт о нейтралитете. Тораносуке был отправлен на родину тем же путем, что и евреи по визам Сугихары. Впоследствии этот путь проделал и сам Сугихара со своей семьей. После занятия советскими войсками Бухареста в 1945 году Сугихара был интернирован в СССР. В конце 1946 года ему разрешили выехать в Японию, но во Владивостоке его задержали еще на несколько месяцев, и он вернулся в Японию весной 1947 года. Историки еще объяснят нам, наверное, как удалось японскому дипломату уцелеть в этой ситуации, в отличие от шведа Рауля Валленберга, арестованного при аналогичных обстоятельствах и сгинувшего в лубянской тюрьме. Может быть, это было одно из совершенных им чудес, необходимых для канонизации?..

 

Как показывает история пребывания в Кенигсберге Чиюне Сугихары, биография дипломата‑разведчика полна остросюжетными эпизодами, о которых можно писать книги и снимать кино. Но установленные в разных городах мира памятные знаки в его честь отмечают прежде всего деятельность по спасению евреев. Стараниями руководителя научно‑просветительного центра «Холокост» Ильи Альтмана при поддержке Российского еврейского конгресса появились такие знаки и в России. Так, на здании вокзала в Биробиджане, через который следовали спасенные Сугихарой евреи, установлена мемориальная доска. Другая мемориальная доска в честь известного всему миру японца установлена в московской гостинице «Украина», где в течение 15 лет Сугихара работал торговым представителем японской фирмы. Сейчас стоит вопрос об установке мемориального знака на сохранившемся в Калининграде доме бывшего японского консульства.

И вот, при обсуждении этого вопроса с чиновником региональной службы по охране памятников культуры, речь зашла о том, что Сугихара был, среди прочего, человеком очень близким России: он был экспертом по отношениям с СССР, свободно владел русским языком, его первая жена была из русских эмигрантов, более того, он был крещен в православие с именем Сергей и почитается как местночтимый святой Японской православной церковью. «А почему? — спросил чиновник. — Он принял мученическую смерть?..» Нет! Он прожил счастливую жизнь, не был аскетом, не практиковал умерщвление плоти — красиво одевался и пользовался успехом у женщин, его подвиг был оценен при жизни, и умер он в достойном, преклонном возрасте в окружении близких. Праведный Сугихара дарил жизнь и договаривался о спасении обреченных даже с теми, чья профессия была убивать. Шпион, рыцарь плаща и кинжала, общающийся с коллегами из воюющих государств, он не закладывал взрывчатку, не стрелял из‑за угла, не вонзал нож в спину, не подсыпал яд, а спасал евреев! Разве не святой?..

Использованная литература

Илья Альтман. Праведник народов мира Тиунэ Сугихара. Новая и новейшая история. 2014. № 5.

Герхард Кребс. Германия и Сугихара Тиунэ: японско‑польское сотрудничество в области разведки и контрразведки (Gerchard Krebs. Germany and Sugihara Chiune: Japanese‑Polish intelligence cooperation and counter‑intelligence). Researchgate, 2017, январь.

Георгий Бирюков. Семья Арсеньевых и японский святой. Берега. 2019. № 6.