Виктория Кац, jewishmagazine.ru

Фото: Илья Иткин

Родители будущего кадрового военного, инженера-электроника и доктора исторических наук совершили вынужденное путешествие из буржуазной Литвы в Литовскую ССР через Якутск. Бабушка требовала, чтобы депортированные отделяли десятину от пойманной рыбы, а дедушка по памяти составил брачный контракт. Как советская власть боролась с ешивами, какую синагогу посещал Моше Даян и можно ли усмотреть руку Провидения в истории общины, 96 % прихожан которой погибли.

Пакет с пистолетом

— Вы многие годы изучаете историю евреев довоенной Литвы. Есть две противоположные версии, касающиеся советского вторжения в Прибалтику: «Пришли большевики, разрушили еврейскую общину» и «Пришли большевики, евреи их поддержали». Правда где-то посредине?

Да, обе версии верны. Среди тех, кто встречал советские танки цветами и криками радости, были и литовцы, и евреи левого толка — социалисты, коммунисты. Однако те литовцы, которые ничего хорошего от советской власти не ждали, оценивали коммунистически настроенных собратьев менее критично, чем евреев — «гостей» в Литве, которые-де встречают оккупантов на ура. Они пообещали отомстить, когда наступит время, и это время настало.

Следует помнить, что до присоединения Прибалтики к СССР евреев в коридорах власти там практически не было. Советы не только привезли собственных чиновников, среди которых имелись евреи, но и назначили на многие должности евреев-коммунистов, вышедших из подполья. Появилось даже несколько замминистра еврейской национальности. Когда литовцы приходили в госучреждения и видели еврейские лица, им становилось не по себе. Кроме того, многим евреям СССР буквально открыл двери в новый мир: дал право на образование, работу. У меня есть свидетельства уроженцев местечек из нищих семей, которые после прихода советской власти переехали в Каунас.

 

С другой стороны, многие евреи от прихода Советов первыми и пострадали. Новая власть провела национализацию. Когда начали ссылать «буржуазный элемент», порогом для высылки был годовой оборот в 400 тысяч лит (примерно 40 тысяч долларов), потом его понизили до 250 тысяч. Это коснулось представителей всех национальностей, но среди торговцев было особенно много евреев: в буржуазной Литве им фактически не разрешалось быть земледельцами, поэтому евреи были либо ремесленниками, либо торговцами.

— Что произошло на общинном уровне с приходом советской власти?

В Литве были еврейские школы и гимназии, в 1919 году евреи получили национальную автономию и самоуправление. В 1926 году всё это отменили, но культурная автономия осталась, еврейские школы получали госфинансирование (похожее сейчас происходит в Израиле: ультраортодоксальные учебные заведения финансируются государством, но преподают по своей программе). Была сионистская сеть школ «Тарбут», религиозная сеть «Явне». Преподавание частично велось на иврите. Советская власть эти сети немедленно ликвидировала, превратив ивритские гимназии в идишские. В сентябре 1940 года всех учеников перераспределили, были созданы советские школы с преподаванием на идише, включая уроки обществоведения, на которых изучали коммунистическую идеологию.

— Члены общины, наверное, пытались протестовать?

Попытки бороться были. Военно-национальная организация «Иргун Цваи Леуми», не имеющая отношения к одноименной структуре, созданной в подмандатной Палестине, обучала учеников старших классов обращаться с оружием. Подростки проходили курс стрельбы, тайно перевозили оружие. Моя мама имела отношение к этой организации и рассказывала, как получила пакет с пистолетом и передала его людям, знавшим пароль. Полагаю, новая власть была в курсе происходящего, но поначалу не трогала зачинщиков.

С другой стороны, представители еврейских организаций социалистического толка, таких как «Га-Шомер га-цаир», шпионили за сионистами и выдавали их властям. Родители стали бояться собственных детей. Племянница мамы радовалась, когда у ее семьи отобрали бизнес: «Очень хорошо, теперь деньги поделят между всеми, включая бедных».

В еврейской национальной гимназии в Каунасе действовала библиотека с учебниками и религиозными книгами, в том числе изданными в подмандатной Палестине. Советская власть библиотеку закрыла; тогда группа учеников с помощью сторожа-литовца ночью сорвала пломбы, и книги были тайно перевезены в деревню, в дом раввина.

— Создавались ли подпольные ешивы, как в Советской России 1920-х годов?

В то время в Литве было много ешив. После раздела Польши СССР получил Вильнюс, и туда ринулись ученики ешив из Восточной Польши, а также члены религиозных, сионистских и социалистических молодежных движений. От беженцев потребовали расселиться по всей Литве, и немалое число ешив разместилось в маленьких городах.

Но советская власть постепенно усиливала позиции. Хозяевам квартир в Тельшяе (Тельз) перед Песахом 1941 года сообщили, что отныне им запрещено сдавать жилплощадь ученикам ешив. У самой ешивы отобрали здание. То же впоследствии произошло в Слободке. Ешиботники разделились на мелкие группы и поселились в нескольких городках, а главы ешив и машгиахи (наставники) ездили с места на место, морально поддерживая ту или иную группу. Раввина Аарона Котлера вызвали на беседу в НКВД, но не тронули.

— Не успели?

Однозначно. В общем, советизация происходила постепенно. Полагаю, ешивы ожидала та же судьба, что и еврейские школы.

Миньян в юрте

— Что произошло с вашей семьей после вторжения советских войск?

Заместитель начальника Главного управления государственной безопасности НКВД Иван Серов целый год планировал депортацию «контрреволюционных элементов». В полночь 14 июня 1941 года в тысячи домов литовцев и евреев зашли специальные «тройки», приказали собрать вещи и повезли семьи к поездам.

Семья моего отца была по современным понятиям ультраортодоксальной. После учебы в ешиве «Слободка» папа заочно получил светское образование, начал работать в еврейской типографии и присоединился к сионистской ревизионистской организации «Бейтар». Сертификат на выезд в Палестину он не получил: остальные сионисты считали ревизионистов изгоями. После советской оккупации отца должны были отправить в ГУЛАГ, а семью выслать. Его поместили в отдельный вагон, но тут произошло чудо: снаружи раздались крики, ругань, и внезапно папу пересадили к другим членам семьи. Так он не попал в лагерь.

150 высланных в вагоне без туалета 19 дней везли в Алтайский край. Там поселили в совхозах, где они выращивали свиней. Голодали — еды практически не давали. Через год всех собрали и снова посадили на поезд. Пассажиры размечтались, высказывалось даже предположение, что их через Аляску вывезут в США. Немного ошиблись: мою семью поселили на мысе Быковском у Северного Ледовитого океана, к северо-западу от портового города Тикси.

— Чем там занимались депортированные?

Как и остальные, папа рыбачил, солил рыбу, укладывал в бочки. Сначала люди страдали цингой, потом поняли, что в рыбьем жире есть витамин С, и это их спасло. Зимой температура доходила до -40 (не подозревали, что впереди их ждет -60 в Якутске). Они узнали, что человек, который попадает в пургу, через пару минут лишается способности ориентироваться на местности, а потом замерзает насмерть. С моим дедом так чуть не произошло — его спас якут. Впрочем, всё познается в сравнении: оставшихся в Литве евреев убили нацисты.

Именно на мысе Быковском была создана единственная во всей Сибири еврейская община по образу и подобию еврейских общин Литвы. Организатором стала моя бабушка со стороны отца. В изгнание она отправилась добровольно: ее больной муж-сердечник остался в Литве. Когда вся семья ехала на поезде в Сибирь, первые четыре дня они ничего не ели, ведь пища, которую раздавали, была некошерной. Затем они поразмыслили: «Согласно Алахе, мы считаемся арестованными. Кроме того, когда есть угроза для жизни, можно пойти на послабления». Папа и другие члены семьи отправились за едой. Увидев это, бабушка заплакала: «Прошло всего четыре дня, а они из святости погрузились в нечестивость». И тогда папа понял, зачем бабушка к ним присоединилась. На мысе Быковском она начала заниматься духовной составляющей: организовала в юрте ежедневный миньян, а потом устроила то, что сегодня называется «гмах».

— То есть кассу взаимопомощи.

Да. Это был рыбный гмах. Мужчины-рыболовы отделяли от улова десятину, сдавали в кассу, а бабушка распределяла ее между женщинами, которые оставались с детьми и не могли себя содержать. До этого в Алтайском крае перед Песахом бабушка занялась выпечкой мацы: договорилась с местной женщиной, откошеровала печку и целую неделю пекла. Евреи в свиносовхозе ели мацу, представляете?

Из 180 евреев было в лучшем случае 10 религиозных, но в импровизированную синагогу в юрте приходили многие. Пасхальный седер праздновали по отдельности, группами, квасного не было ни у кого. Многие потом репатриировались в Израиль.

— У вашей семьи были религиозные книги и молитвенники?

Дедушку забрали ночью, он взял тфилин, но в переполохе забыл молитвенник. В поезде подошел ссыльный: «У меня есть молитвенник, напечатанный в Эрец-Исраэль, мне он не нужен, а вам пригодится». По этому молитвеннику дедушка учил детей грамоте. Своего сына, моего дядю, он часами обучал Торе. От бабушки мы узнали истории из Танаха, отец и дядя рассказывали нам о еврейской истории. Но весь процесс запустила именно бабушка. Ей было больше 60, тогда это считалось почтенным возрастом, но у нее всё получилось. Это меня восхищает по сей день.

Возвращение длиной в 13 лет

— Война закончилась. Что дальше?

На мысе Быковском семья жила примерно до 1950 года — не давали разрешения уехать. Мама вышла за отца в 1946 году, брак заключили по всем религиозным канонам. Ктубу написал дедушка, у меня есть черновик. Откуда взял текст? Наверное, по памяти составил. Хупа была 6 ноября, поэтому можно было отмечать событие всю ночь — назавтра был выходной.

Потом мама получила разрешение учиться в техникуме в Якутске и смогла покинуть мыс. Бабушка, дедушка и мамины сестры отправились на корабле в Якутск за разрешением для себя, но их перехватили. Мама добилась, чтобы отцу позволили к ней приехать. Его мать и брат смогли выехать через год, но продолжали считаться заключенными и должны были отмечаться; в архиве НКВД я сфотографировал документы, которые они подписывали.

 

В Якутске родные задержались на три года после смерти Сталина: даже тогда им не разрешали покидать север. К счастью, сёстры мамы были учительницами, а в 1956 году с учителей сняли статус ссыльных — дескать, нехорошо, чтобы ссыльные воспитывали советских детей. Тети и родители мечтали о выезде в Израиль; для начала решили вернуться в Литву. Первое время нашей семье было запрещено жить в Каунасе и Вильнюсе, но родители долго околачивали пороги министерств и наконец добились своего.

— Насколько сложно было репатриироваться?

В Израиле жил брат отца, и папа стал подавать прошения на воссоединение семьи. С 1956 по 1969 год он подал шесть прошений и на седьмой раз получил разрешение. Всё это время родители старались вести еврейскую жизнь, ходили в идишский театр и слушали Нехаму Лифшицайте. Как-то в Вильнюс приехал тогдашний первый секретарь израильского посольства Лёва Элиав…

— Это он позднее издал под псевдонимом книгу о советских евреях?

Да, он. Его жена была родом из местечка, где жила бабушка, и училась в гимназии с мамой. Таня Элиав привезла сувениры, пластинку Яффы Яркони и многое другое. Люди хватались за всё, что имело отношение к Израилю и еврейству. Когда приехала с концертами певица Геула Гиль, очередь за билетами стояла сутками.

В России я не жил и сравнивать не могу, но думаю, что в советской Литве атмосфера была свободнее. В главной синагоге Вильнюса молились, мой дед преподавал Мишну, были даже уроки Талмуда — в одном из писем в Израиль отец упоминает талмудический трактат «Моэд катан». По субботам в школе были уроки, но перед Рош ха-Шана и Йом-Кипуром папа и мама каким-то образом договаривались с директором и вели нас с сестрой в синагогу.

— На каком языке с вами разговаривали родители?

На идише. И наша семья, и мамины сестры. Когда папа гулял со мной маленьким, я, как все малыши, громко разговаривал, и литовцы хвалили отца: «Вы молодцы, что сохраняете национальную идентичность».

Помню, ехали мы с отцом в автобусе, я увидел портрет Гагарина и начал по памяти декламировать фамилии космонавтов: «Гагарин, Титов, Хрущев!» Весь автобус зашелся от смеха — литовцам понравилось, что ребенок отправил ненавистного руководителя в космос. Но папа вытащил меня на следующей остановке, чтобы, чего доброго, не обвинили в неправильном воспитании.

— Насколько в советской Литве присутствовал антисемитизм?

В детский сад я пошел, зная только идиш. Дети надо мной смеялись, один мальчик сказал, что не будет играть с евреем. Но были и сверстники, которые относились абсолютно нормально. Многие литовцы ненавидели русских больше, чем евреев, которых убивали всего 15 лет назад.

В 1962 году была изнасилована и убита литовская девушка. Сразу пошел слух, что это сделали евреи, потому что скоро Песах. Ситуация была настолько тяжелой, что мои родители сидели на чемоданах, готовясь бежать в любом направлении. Следить за порядком привезли белорусскую конную милицию, потому что на литовцев руководство не полагалось. Через несколько дней убийцу нашли: им оказался невменяемый сын известной профессорской пары.

Вдалеке от коровника

— Где вы поселились после репатриации? Как родители выбирали учебные заведения для вас с сестрой?

Сначала мы пару недель жили у дяди в Герцлии. Моя кузина, учительница в религиозной школе, взяла в класс и меня. Я, разумеется, мало что понимал: перед отъездом папа успел обучить нас лишь сотне слов на иврите. Потом родители получили квартиру в тель-авивском районе Цахала. Сейчас это приличное место, а тогда в северной части Цахалы жили военные, работники министерства безопасности, а на юге стояли бараки для новых репатриантов. Жили там преимущественно выходцы из Северной Африки, но один дом построили в надежде на алию из стран Запада. Американцы и англичане в Израиль не спешили, и здание передали выходцам из СССР.

Школа в Цахале была одна, секулярная. Я ездил в соседний район Адар-Йосеф, там работала начальная религиозная. Сестру отправили в религиозную школу «Цайтлин». Учился я хорошо, и после окончания начальной школы меня записали в ешиву-интернат «Нехалим». Там поощряли занятия сельским хозяйством, мне это было не близко, да и ароматы коровника я не переносил. В результате я перешел в отделение «Цайтлин» для мальчиков. Учителя там были отличные, классный руководитель окончил прославленную ешиву «Мир». Директором был уроженец Польши Дов Эврон, очень уважаемый человек, доктор исторических наук.

Молились мы в синагоге в Цахале, отец там на добровольных началах занимался бухгалтерией. Синагога считалась элитной, ее посещали генералы; рассказывали даже, что однажды на пару минут зашел сам Моше Даян.

— Что заставило вас заинтересоваться историей всего литовского еврейства? Ведь долго бытовало мнение, что наследие диаспоры надо отвергнуть, оно только мешает созданию нового типа евреев.

С одной стороны, после репатриации отец настаивал, чтобы мы разговаривали только на иврите: он считал, что это поможет нам стать полноправными членами израильского общества. Но стереть прошлое родители не пытались и много рассказывали о том, что было в Сибири.

В конце 1980-х начался общеизраильский тренд изучать историю своей семьи. Я стал ходить с мамой по пожилым родственникам, задавать им вопросы. В результате построил генеалогическое древо. Когда рухнул железный занавес, стало возможным попасть в литовские архивы. Там я нашел метрические книги XIX века и другие редкие материалы.

По основному роду деятельности я был военным довольно высокого ранга, инженером-электроником, и когда меня уволили в запас, пришло время думать о дальнейшей деятельности. Я практически подписал контракт с фирмой «Эльта», дочерней компанией авиапромышленного концерна «Таасия авирит», но всё колебался.

Однажды мама рассказала о лекции профессора Дова Левина, специалиста по истории литовского еврейства. Левин заявил, что надеется на второе поколение выходцев из Литвы, которое возьмется за исследование Каунасского гетто. Заниматься темой Холокоста я не хотел — было страшно, но история евреев Литвы меня интересовала. И вместо того, чтобы подписать контракт, я пошел делать докторат по истории еврейского народа в Тель-Авивском университете. Ранее я получал там степени магистра и бакалавра инженерии, и благодаря высоким оценкам меня сразу приняли в докторантуру.

В 2009 году я стал доктором исторических наук. Сейчас преподаю в женском колледже «Эфрата» в Иерусалиме, пишу статьи и книги. Мое исследование о литовских ешивах Восточной Европы в период между двумя мировыми войнами скоро будет опубликовано в Индианском университете.

— У вас есть религиозные соображения, касающиеся трагедии литовского еврейства?

Мой знакомый, умерший пару лет назад, выжил в Каунасском гетто. Он прошел все ужасы Холокоста, оплакивал еврейство Литвы, но никогда ни в чём не упрекал Творца. Что я могу к этому добавить? Говорят, что 96 % общины погибло. Как раз сейчас я вместе с доктором Эстер Фарбштейн провожу исследование о женском гетто в Тельшяе. Это ужасно, в семьях выживали один-два человека. Детей ловили и убивали, причем не немцы, а местные литовцы. Читаешь такое, узнаешь, что в живых остался один, и радуешься.

Но я вижу и руку Провидения. Творец собственноручно вывел моего отца из вагона с арестантами. Мама была на волосок от смерти, и ее отец тоже. Было сокрытие божественного присутствия, но были и чудеса.