Автор: Ехезкель Ляйтнер

Спасение Торы из огня Катастрофы.

Глава 5: Литовские евреи — воплощение Торы и хеседа.

Хотя по сравнению со страданиями оставшихся в Польше родных и близких жизнь приехавших в Виль­но знатоков Торы казалась раем, они, тем не менее, в полной мере испытали горечь, которая снедает бежен­цев, оторванных от своих корней.

Литовские евреи встречали польских соплеменни­ков с присущими им воодушевлением и гостеприим­ством, которые давно вошли в поговорку. Большинст­во местных евреев после советской оккупации Литвы в июне 1940 года потеряло почти всю собственность и средства к существованию, что не помешало им спус­тя месяцы делиться со своими братьями зачастую пос­ледним — ведь те в разоренной Польше пострадали еще сильней. Щедрость литовских евреев проявлялась с такой беспредельностью, что, если бы не свидетель­ства очевидцев, в нее трудно было бы теперь пове­рить. Никогда еще люди не подвергались такой суро­вой проверке, какая выпала в те дни на долю литов­ских евреев. И они с честью выдержали испытание. Кайшиадорис, пограничная станция на железной дороге Вильно-Ковно, по которой прибывали бежен­цы, для многих стала воротами в свободный мир кро­шечной Литвы. Даже после присоединения Вильно и окружающих его земель к Литовской республике пе­регруженный беженцами поезд нередко простаивал здесь часами. И вот перед составом неожиданно появ­лялся какой-нибудь еврей и принимался в отчаянии взывать:

— Помогите, помогите! Помогите, братья евреи, умоляю вас!

Пассажиры высовывали головы из вагонов, иные даже соскакивали на землю, спрашивая: — В чем дело? Что случилось? — Я живу тут рядом, — отвечал кричавший, — пря­мо за станцией, на той стороне Вокзальной площади.

— И что же у тебя стряслось? Какое горе? — недо­умевали приезжие.

— Пойдемте со мной, добрые люди. Мой дом сов­сем близко. Прошу вас. До отправления поезда еще целых тридцать минут. Идемте же скорей.

Двое, трое, пятеро, а то и больше — кто полюбопытней и посердобольней — следовали за местным.

— Что же у тебя все-таки произошло? Заболел кто? — не выдерживал еще в дороге кто-нибудь из бежен­цев. — Скажи же, в чем дело!

— Ничего такого, благодарю Б-га, не случилось, — отвечал еврей. — Но без вашей помощи не обойтись. Мы тут приготовили для вас самое лучшее. Зайдите ненадолго, — настаивал он. — Закусите, отдохнете не­много. Ну, пожалуйста, не отказывайтесь.

“Проблема” этого человека была типичной для литовского еврея. Несчастных беженцев наперебой уго­щали горячей пищей, хотя сами хозяева были весьма среднего достатка, даже в сравнении со скромным уровнем жизни в Восточной Европе. Накрывался роскошный стол, и вся семья потчевала гостей, подкрепляя их для дальнейшего путешествия в неведомое будущее. Желание местного еврея поделиться, поддержать и подбодрить пострадавшего собрата было на столько сильно, что он готов был упрашивать и упра шивал незнакомых людей не отказываться от его гос теприимства. Жгучее желание помочь беженцам на стезе испытаний затмевало все остальное. Чтобы обрести еду и кров, приезжим не приходилось искать синагогу или еврейскую школу. Если беженцам негде было ночевать, местные евреи отдавали им свой дом, а сами ютились, где придется. И чем больше у него оказывалось гостей, тем счастливей был хозяин: он сумел исполнить мицву гостеприимства и помог утешиться братьям-евреям.

В Слободке, пригороде литовской столицы Ковно коммунисты конфисковали у одного еврея булочную Они разрешили бывшему хозяину работать здесь же наемным рабочим, но и то лишь до той поры, пока нанятые ученики не освоят его профессию. Даже официальные сбережения булочника были экспроприированы Советами. На какое же будущее мог надеяться этот человек!? И тем не менее его вера в Б-га, глубо кая приверженность еврейству придавали булочнику сил и помогали преодолеть превратности судьбы. Он оставался ярким примером правоверного еврея и выполнял мицвы так же, как и прежде, когда его дом славился хлебосольством.

Каждый шабат после окончания утренней службы булочник по-прежнему принимал гостей — да не одного-двух, а как можно больше, — чтобы разделить с ними трапезу. Даже в будни зазывал он “на тарелку горячего супа” беженцев, всех без разбора. Огромные кастрюли постоянно кипели на плите. Армейский ко­тел, полный наваристого бульона, был неизменным ат­рибутом застолий. Беженцы не сомневались, что эти щедрые угощения субсидировались какой-либо еврейской организацией или местным благотворительным фондом, и бывали поражены, когда впоследствии уз­навали — хозяин, не взирая на бедственное положение своей семьи, тратил на них собственные скудные средства.

Все родные булочника, включая даже детей, кото­рые были комсомольцами, прислуживали за столом.

— Не беспокойтесь, у нас все есть, — отвечали они, если гость интересовался их жизнью.

Литовским евреям приходилось тяжело. Их привыч­ная жизнь была разрушена новым коммунистическим порядком. И все же многие, подобно этому булочнику, не испугались. Их истинно еврейский подход к бытию и его проблемам помог им найти моральные силы, чтобы увидеть, что польские беженцы очутились в еще худшем положении и нуждались в гораздо боль­шей поддержке, чем местные евреи, у которых была хотя бы крыша над головой.

Факты проявления благородства и высокой человеч­ности встречались по всей Литве повсеместно, в том числе и в отдаленных еврейских местечках. С одним из таких примеров щедрости, проявленной, правда, очень богатым человеком, автор этих строк столкнул­ся всего за несколько месяцев до присоединения Вильно к Литве. У жены того состоятельного еврея было предостаточно работников и прислуги, но она сама стряпала, пекла и прислуживала беженцам.

— И разве они не знатоки Торы, не ешиботники? Разве не потеряли они в Польше семью и кров? Никто не сможет лишить меня права обогреть и накормить этих несчастных! — И стараясь показать всю искрен ность своего радушия, она подавала вкуснейший домашний хлеб, печености, не жалела муки с собственной мельницы, свежих овощей и фруктов из своего сада и приправленного шоколадом молока. Все эти деликатесы подавались на стол на фарфоре и непременно самой хозяйкой. После возвращения с утренней службы гостей ожидали самые изысканные завтраки. Всем лучшим, что было в доме, беженцев угощали скорей как избалованных детей, нежели как почетных гостей.