Би-би-си
28 ноября 1948 года Сталин подписал секретное решение бюро Совета министров СССР: “Еврейский антифашистский комитет немедля распустить, органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать”.
На следующий день оперативники МГБ обыскали и опечатали помещение.
Глава комитета, художественный руководитель Государственного еврейского театра Соломон Михоэлс к тому времени был мертв. Арестовали 17 из 20 членов президиума комитета, в том числе писателей Переца Маркиша, Льва Квитко, Семена Галкина и Давида Гофштейна, первую советскую женщину-академика Лину Штерн, бывшего начальника Совинформбюро Соломона Лозовского, главврача Боткинской больницы Бориса Шимелиовича, актера Вениамина Зускина, поэта Ицика Фефера.
Всего по делу привлекли 125 человек, из которых 23 были расстреляны и шесть умерли в тюрьме.
Об арестах не сообщалось. Выглядело это так, будто известные люди просто исчезли. Александру Фадееву и Илье Эренбургу во время зарубежных поездок приходилось лгать, будто они недавно видели коллег в Москве.
Мавр сделал свое дело
Еврейский антифашистский комитет, первоначально в составе 47 человек, в основном творческой интеллигенции, был учрежден 7 апреля 1942 года для создания положительного образа СССР в США и Британии и, как сказали бы теперь, фандрайзинга.
С поставленной задачей комитет справился. Были налажены контакты, собраны 33 миллиона долларов пожертвований. В Америке Еврейский совет по оказанию помощи России возглавил Альберт Эйнштейн.
К 1948 году отношения между СССР и Западом безнадежно испортились, необходимость в существовании ЕАК отпала, и былые заслуги активистов им же поставили в вину.
Главной причиной опалы комитета нередко называют письмо к Сталину с идеей создать Еврейскую автономную область в Крыму. Однако между обращением (февраль 1944 года) и началом репрессий прошло почти пять лет.
Допросы с пристрастием и приговор без доказательств
Малограмотный следователь избил писателя Абрама Когана, когда тот стал править ошибки в протоколе собственного допроса: значит, знаешь русский язык, а книжки на идише сочинял?
Как утверждал на суде Ицик Фефер, следователь Лихачев откровенно объяснил ему: “Я сверну вам шею, или мне отрубят голову. Если мы вас арестовали, то найдем и преступление”.
Другой следователь по делу ЕАК, Владимир Комаров, впоследствии арестованный из-за близости к попавшему в опалу министру госбезопасности Абакумову, писал из тюрьмы Сталину: “Особенно я ненавидел и был беспощаден с еврейскими националистами, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов”.
Несмотря на пытки, немолодые интеллигенты не подписали признаний в шпионаже и терроризме, поэтому суд, начавшийся 8 мая 1952 года, сделали закрытым.
На процессе произошел неслыханный случай: председатель военной коллегии Верховного суда генерал-лейтенант Александр Чепцов счел обвинения недоказанными и обратился в ЦК за разрешением вернуть дело на доследование.
“Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками. Приговор апробирован народом, делом политбюро занималось три раза. Выполняйте решение!” – ответил секретарь ЦК Георгий Маленков.
14 из 15 обвиняемых приговорили к расстрелу. Отправили в ГУЛАГ только академика Штерн, физиолога с мировым именем, в 1925 году приехавшую в СССР из Швейцарии строить социализм.
Как выяснилось впоследствии, Фефер долгие годы тайно сотрудничал с госбезопасностью, но и это его не спасло.
Семейное дело?
Чем объяснить поведение Сталина?
Впитанным с детства бытовым антисемитизмом (его личный секретарь Борис Бажанов, бежавший в 1928 году на Запад, утверждал, что патрон уже тогда отпускал в узком кругу соответствующие ремарки)?
Старыми счетами с Троцким и прочей “ленинской гвардией”?
Мнением, что евреи – ненадежный элемент в случае войны с Америкой.
В наши дни можно услышать, что гонения, пережитые ими в СССР, стали расплатой за активное участие в установлении советской власти и уничтожении старой России. Однако послевоенный удар пришелся не по партийно-чекистской верхушке – с той разделались еще в 1930-х годах – а по не повинной ни в чем еврейской интеллигенции: ученым, врачам, писателям.
Историк Леонид Млечин утверждает, что первопричиной дела ЕАК было ухудшение здоровья Сталина, точнее, то, что о нем писали западные корреспонденты в Москве. Старого диктатора это сильно раздражало.
Основой для спекуляций служили его внешний вид и участившиеся исчезновения из публичного пространства. Но вождя такое объяснение не устраивало. Он был уверен, что кто-то из окружения сливает иностранцам сведения о его медицинских проблемах.
МГБ нашло устроившее Хозяина объяснение: информация уходит через родственников его покойной жены. В конце 1947 года арестовали сестру Надежды Аллилуевой Анну, супругу ее покойного брата Павла Евгению, их дочь Киру и второго мужа Евгении инженера Николая Молочникова.
Избиваемый на допросах Молочников вспомнил, что у жены была знакомая, а у той дочь, которая вышла замуж за работавшего шофером в американском посольстве Виталия Зайцева.
Этот Зайцев якобы “крутился вокруг Киры” и расспрашивал ее о подробностях жизни Сталина. Арестованный Зайцев вскоре “сознался”, что он американский шпион.
Получили нужные показания и от Евгении Аллилуевой. Она заявила, что личной жизнью Сталина интересовался ее знакомый доктор наук Исаак Гольдштейн из Института экономики Академии наук.
“Меня стали жестоко и длительно избивать резиновой дубинкой, – показывал впоследствии Гольдштейн. – Измученный дневными и ночными допросами, я стал оговаривать себя и других лиц”.
Гольдштейн дал показания на руководителя исторической комиссии ЕАК Захара Гринберга и главу комитета Соломона Михоэлса, который якобы “проявлял повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства, чем интересовались американские евреи”.
Убийство Михоэлса
Когда 27 декабря 1947 года министр госбезопасности Виктор Абакумов и его первый заместитель Сергей Огольцов доложили обо всем этом Сталину, тот заявил, что ЕАК – “центр антисоветской пропаганды и поставляет антисоветскую информацию агентам иностранной разведки”. Тогда же, по утверждению Огольцова, было получено устное указание устроить Михоэлсу автомобильную катастрофу.
Гринберг умер в тюрьме. Михоэлс был убит в Минске в ночь на 13 января 1948 года. Вместе с ним ликвидировали знакомого Михоэлса, театроведа и агента МГБ Владимира Голубова, заманившего его на уединенную дачу – слишком много знал. Чекисты инсценировали их гибель под колесами грузовика в нетрезвом виде.
Всех участников убийства тайно наградили орденами.
В 1990-х годах журналист Леонид Млечин снимал в Минске документальный фильм об убийстве Михоэлса. Руководство КГБ Белоруссии попросило его выступить перед сотрудниками. Впоследствии Млечин узнал, что в задних рядах, среди ветеранов, находился человек, который, сидя за рулем грузовика, раздавил Михоэлса.
Как все начиналось?
Однако дело ЕАК не было изолированным эпизодом, и первые тревожные звонки прозвучали раньше.
“Государственный антисемитизм в Советском Союзе начался внезапно – как ни странно, во время войны против гитлеровской Германии. Казалось, эта зараза переползла через линию фронта и охватила номенклатурные верхи”, – писал историк Михаил Восленский.
С 1943 года действовала негласная инструкция не брать евреев в партийный аппарат и на работу, связанную с выездами за границу.
В том же году Светлана Аллилуева влюбилась в кинодраматурга Алексея Каплера. Сталин отправил его в ГУЛАГ – возможно, сохранил жизнь из опасения, чтобы дочь не учинила над собой чего-нибудь по примеру матери.
Когда Светлана вышла замуж за студента МГИМО Григория Морозова, тоже еврея, отец махнул рукой, но велел зятю не показываться ему на глаза. Спустя три года она разошлась с Морозовым, и подручный Сталина Георгий Маленков воспринял это как сигнал – немедленно разлучил свою дочь с ее мужем Владимиром Шамбергом. Шамбергу на дали даже попрощаться с женой, а выставили его вещи за дверь и вручили новый паспорт без записи о браке.
Заместитель председателя Совета Министров по машиностроению Вячеслав Малышев записал в дневнике слова Сталина, сказанные на заседании президиума ЦК 1 декабря 1952 года: “Любой еврей – националист, это агент американской разведки”.
Однако до января 1953 года, когда развернулось “дело врачей”, публично о евреях худого не говорили.
Весной 1949 года заместитель заведующего Отделом пропаганды ЦК ВКП(б) Федор Головенченко заявил на собрании партактива в подмосковном Подольске: “Вот мы говорим – космополитизм. А что это такое, если сказать по-простому, по-рабочему? Это значит, что всякие мойши и абрамы захотели занять наши места!”. Излишне прямолинейного аппаратчика выгнали из ЦК и отправили заведовать кафедрой в Московском пединституте.
Официально борьба велась против “безродного космополитизма” и “заграничного низкопоклонства”.
В июне 1948 года первый секретарь Фрунзенского райкома Москвы, будущий министр культуры СССР Екатерина Фурцева созвала совещание директоров и секретарей парткомов научных учреждений и устроила им разнос за “слабую постановку идейно-политического воспитания научных сотрудников”. Слово “евреи” не прозвучало ни разу, но фамилии “политически незрелых” ученых были сплошь Рубинштейн, Ошерович, Шифман, Гурвич.
28 января 1949 года в “Правде” появилась установочная статья “Об одной антипатриотической группе театральных критиков”, в которой перечислялись сплошь еврейские фамилии и впервые был употреблен термин “безродный космополитизм”. Главный редактор Петр Поспелов вспоминал, что словосочетание продиктовал ему лично Сталин.
18 февраля 1949 года в Центральном доме литераторов открылось трехдневное совещание драматургов и театральных критиков.
“Это контрреволюционная деятельность, сколоченная организованная группа”, – витийствовал с трибуны глава Союза писателей Александр Фадеев.
“Меня вызвали в ЦК. Что я мог?” – сокрушался он впоследствии.
Драматург Анатолий Суров сочинил антиамериканскую пьесу “Зеленая улица”, поставленную на сцене МХАТа и удостоенную Сталинской премии за 1949 год. Спустя несколько месяцев разразился скандал: выяснилось, что текст за него сварганили “литературные негры” из оставшихся без куска хлеба “космополитов”. “Надежду советской драматургии” исключили из партии и из Союза писателей – не столько за плагиат, сколько за то, что не с теми людьми связался.
Вслед за литературой и театром “борьба с космополитизмом” охватила все сферы жизни. Немало людей с энтузиазмом присоединилось к травле – главным образом, в расчете занять освобождающиеся места.
Профессор истории Сергей Дмитриев описал в дневнике, как в марте 1949 года на заседании ученого совета истфака МГУ обсуждали меры по очищению факультета от космополитов. “Что, по-вашему, лежит в основе всего этого?” – спросил Дмитриев одного из коллег. “Война, – убежденно ответил тот. – Готовить нужно народ к новой войне. Она близится”.
4 июля 1950 года глава госбезопасности Абакумов (вскоре его самого арестуют и обвинят в сговоре с “еврейскими националистами”) направил Маленкову докладную записку о том, что в московской клинике лечебного питания из 43 научных работников 36 евреев, а в историях болезни не заполняется графа “национальность”.
В апреле 1951 года по докладу Абакумова сняли с поста начальника Высшей офицерской кавалерийской школы и отправили служить подальше от Москвы генерал-лейтенанта Николая Осликовского. Основание: Осликовский имел друзей-евреев, а по должности отвечал за подготовку лошадей для принимающего и командующего парадами на Красной площади – как бы чего не вышло.
Председатель правления Союза композиторов Тихон Хренников находил в почтовом ящике подметные письма: “Тиша-лопух спасает евреев”.
В феврале 1952 года получил 25 лет лагерей первый секретарь Биробиджанского обкома партии Александр Бахмутский: он поощрял исследования по еврейской истории, продвигал преподавание и издание книг на идише, присутствовал в Москве на похоронах Михоэлса и предлагал повысить статус Еврейской автономной области до республики.
Знаменитый микробиолог и врач, коллега Пастера и Мечникова, академик Николай Гамалея, в 90 лет уже ничего не боявшийся, в 1949 году написал Сталину: “По отношению к евреям творится что-то неладное в настоящее время в нашей стране. Антисемитизм исходит от высоких лиц…”.
Дело Жемчужиной
Пострадала и Полина Жемчужина – жена влиятельного министра иностранных дел СССР Вячеслава Молотова. Судя по всему, супруги любили друг друга.
Очевидно, что преследование Жемчужиной Сталин начал не из-за нее самой, а из-за мужа, от которого, по многим признакам, готовился избавиться.
Для предъявления претензий его жене была задействована та же еврейская тема.
27 декабря 1948 года Абакумов и председатель Комитета партийного контроля Матвей Шкирятов направили Сталину записку “О политически недостойном поведении Жемчужиной”: “Вокруг нее группировались еврейские националисты, и она являлась советником и заступником их”.
“Недостойное поведение” выражалось, в частности, в контактах с Михоэлсом и Фефером, посещении в марте 1945 года московской синагоги и в том, что после установления дипотношений между СССР и Израилем она подошла на приеме к послу Голде Меир и поговорила с той на идише.
Слухи приписывали Жемчужиной фразу: “Теперь у нас есть родина”, но поверить в это сложно.
29 декабря на заседании политбюро Жемчужину исключили из партии. Молотов воздержался, а потом в покаянном письме Сталину признал свое поведение политически ошибочным.
На заседании Сталин в присутствии Молотова зачитал выбитые у двух бывших помощников Жемчужиной показания, что они якобы занимались с ней групповым сексом.
26 января 1949 года ее арестовали и сослали в Кустанайскую область. Никаких контактов с ней муж поддерживать не мог, только Берия иногда шептал ему на ухо: “Полина жива”.
Заодно с Жемчужиной посадили десять ее родственников и бывших сослуживцев. Сестра и брат умерли в тюрьме.
В 1955 году генеральный секретарь компартии Израиля Самуил Микунис встретил Молотова в кремлевской больнице и спросил, почему он не вступился за жену. “Потому что я должен был подчиняться партийной дисциплине”, – ответил Молотов.
21 января 1953 года следователи МГБ в придачу к антисоветской пропаганде и агитации предъявили Жемчужиной обвинение по расстрельной статье “измена родине”. Примерно в то же время замглавы МГБ Рюмин, допрашивая арестованного подполковника госбезопасности Игоря Маклярского, заявил недавнему коллеге: “Жемчужина – глава еврейских националистов в Москве и израильский шпион”.
И ее, и Молотова спасла смерть Сталина.
Диктатор скончался 5 марта. Через четыре дня Молотову исполнилось 63 года. Берия от имени коллег спросил, что он хотел бы получить в подарок. Молотов ответил: “Верните Полину!”.
Супруги прожили вместе еще 17 лет, оставаясь твердокаменными сталинистами.
Охранная грамота
Единственной группой советских евреев, не затронутой гонениями, оказались физики.
С 1947 года “партийные ученые”, не нашедшие себе места в атомном проекте, развернули борьбу против “буржуазно-идеалистических” теории относительности и квантовой механики.
Их оплотом сделался физический факультет МГУ. Декан Владимир Кессених прославился заявлением, что негоже советским ученым публиковать свои работы на английском языке.
В “рабском преклонении перед западной наукой” обвиняли Петра Капицу (который, впрочем, евреем не был), Абрама Иоффе, Виталия Гинзбурга, Льва Ландау, Александра Фрумкина, Якова Френкеля, Евгения Лифшица и многих других.
4 декабря 1948 года секретариат ЦК постановил готовить Всесоюзное совещание физиков. Председатель оргкомитета замминистра высшего образования Александр Топчиев разъяснил задачу: “Наше совещание должно быть на уровне сессии ВАСХНИЛ (Заседание Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук 31 июля – 7 августа 1948 года, где подверглась поношению “реакционная лженаука” генетика. – Прим. Би-би-си).
Однако совещание сначала перенесли с конца января на март, а затем вовсе отменили.
В марте 1949 года министр высшего образования Сергей Кафтанов направил в ЦК список преподававших в вузах физику профессоров-евреев, но никого из них не тронули.
Оказывается, научный руководитель атомного проекта Игорь Курчатов лапидарно объяснил возглавлявшему его Лаврентию Берии: “Если теорию относительности и квантовую механику запретят, то и бомбы не будет”. Тот доложил Сталину. Такой аргумент оказался доходчив.