На фото: Й. Норейка – “Генерал Ветра” (из публикации С. Фоти)

«Мой дедушка не был борцом с нацизмом – он был безжалостным коллаборантом. Обещание у смертного одра привело меня к обнаружению его соучастия в Холокосте – и что это значило не только для моей семьи”.

Сильвия Фоти, 14 июля 2018, “Salon”

Восемнадцать лет назад моя умирающая мать попросила меня продолжить работу над книгой о ее отце Йонасе Норейке, знаменитом литовском герое Второй мировой войны, который боролся с коммунистами. Моя мама – бывшая оперная певица, посвятила себя этой миссии и даже защитила кандидатскую диссертацию по литературе, чтобы улучшить свои писательские способности. Как журналист, я согласилась. Я не имела понятия, что это приведет меня к личному кризису, отрицанию Холокоста и сокрытию фактов литовским правительством.

Я выросла в Чикаго, в районе, в котором проживает самое большое количество литовцев вне Литвы. Я слышала, что мой дед умер от рук КГБ, как мученик за свободу Литвы. Ему было всего 37 лет. Как гласят семейные предания, он возглавлял восстание против коммунистов и отбил у них нашу страну, которую тут же захватили немцы. Во время немецкой оккупации он был главой местной администрации на северо-востоке страны . По семейным воспоминаниям, он боролся с нацистами и за это был отправлен в концлагерь. Из лагеря он бежал, вернулся в Вильнюс, чтобы начать новое восстание против коммунистов. Его схватили, доставили в тюрьму КГБ и подвергли пыткам. Я слышала, что он был адвокатом, который возглавил защиту на процессе против 11 повстанцев, его признали виновным и казнили. Его боевой псевдоним – Генерал Ветра (Шторм). Все это выглядело романтично.

Это была книга, которую я начала писать. Моя мама собрала массу материалов, которые включали 3 тысячи страниц уголовного дела, 77 писем к моей бабушке, сказка написанная для моей мамы из концлагеря Штутхоф, письма от членов семьи о его детстве, и сотни статей и вырезок из газет и журналов. Через несколько месяцев после начала проекта я посетила свою умирающую бабушку, которая жила в нескольких кварталах от меня. Она попросила меня не писать книгу о ее муже. «Пусть история уляжется», – прошептала она. Я была поражена. «Но я обещала маме», – сказала я. Она повернулась к стене. Я не восприняла ее просьбу серьезно. Я думала, что она поняла, насколько это было важно для моей матери.

В октябре 2000 года, после смерти моей бабушки, мой брат Рэй и я привезли прах матери и бабушки в Литву – как они завещали. Мы были удивлены вниманию и почестям, оказанным нам на похоронах в Кафедральном соборе Вильнюса. Особенно были удивлены, когда пришел В. Ландсбергис со своей супругой, чтобы выразить уважение вдове, дочери и внукам Генерала Ветра. Многие тогда спрашивали меня: «Что с книгой о твоем дедушке?». Я отвечала: «Я обещала и закончу ее». Они хлопали меня по спине, пожимали мне руки и целовали. «Ты такая хорошая дочь. Нашей стране нужны герои».

Перед тем, как процессия тронулась на кладбище, Викторас Ашмянскас, коллега моего деда, который участвовал в восстании против коммунистов и был с ним в тюрьме КГБ, отвел нас к Библиотеке Академии наук (она находится в двух кварталах от Кафедрального собора). Это там, где наш дед днем был юристом, а ночью – руководителем сопротивления. Когда мы подошли, он повернулся к Рэю и ко мне и сказал: «Вы для меня – как дети. Я любил вашего дедушку». Мы возложили венок к бронзовому лику нашего деда и прочли надпись на мемориальной доске:

«В этом здании с 1945-46 работал известный организатор литовского сопротивления, лидер и организатор Вооруженных сил Литвы Йонас Норейка – Генерал Ветра. Расстрелян 26 февраля 1947».

Из Вильнюса мы с Рэем, в качестве почетных гостей, поехали в Шуконяй, где родился мой дед, посмотреть на школу, названную в его честь. Нам показали скромное здание из белого кирпича. Директор школы – полный мужчина с взъерошенными. седыми волосами, с энтузиазмом схватил наши руки, говоря как он рад, что мы приехали на церемонию в память о нашем деде. Он слышал, что я пишу книгу. Я спросила, кто решил назвать школу именем деда? Он ответил, что такое решение приняли на заседании окружного совета. «Мы хотели выбрать новое имя, чтобы избавиться от советского прошлого». Тогда он отвел меня и Рэя в сторону, чтобы другие не могли слышать: «Вначале было слышно некоторое беспокойство. Его обвиняли в том, что он убивал евреев». Рэй и я были ошеломлены.

Обвиняли в убийстве евреев? Я оглядела комнату, посмотрела на учителей и директора. Кто эти люди? Кем была моя мать? Моя бабушка? Кто я? Мой разум был в смятении: это ошибка. Директор потряс мою руку: «Я получаю больше поддержки, чем когда-либо. И это благодаря имени Вашего деда. Все это в прошлом».

Пребывая в растерянности, я не могла дождаться окончания церемонии, меня одолевали вопросы. Мы с братом вместе с Ашмянскасом (коллегой моего деда) сели на заднее сидение автомобиля. Он вручил мне копию книги, которую он написал о нашем деде под названием «Генерал Ветра». На обложке было фото моей бабушки, притягивавшей моего дедушку к себе за галстук. Она была напечатана литовским Музеем геноцида, он посвящен литовцам, пострадавшим во время Второй мировой войны, многие из которых погибли в Сибири. Музей был создан в 1992, вскоре после независимости Литвы, в ответ на Холокост, чтобы показать, что литовские националисты также страдали под коммунистами, как евреи под нацистами. Музей критиковали за неправильное применение слова геноцид.  В начале этого года он сменил название на Музей оккупации и борьбы за свободу. Раньше в здании музея размещалась тюрьма КГБ, где в 1947 погиб мой дед. На серой мраморной стене музея написано его имя, как и имена многих других.

«Слышали ли Вы о том, что он убивал евреев?», – спросила я. Ашмянскас посмотрел на меня. «В 1941 г. нацисты назначили его главой округа. Он сомневался, но думал, что на этой должности сможет больше помочь нашей стране. У него были хорошие отношения со всеми и он принял это назначение». Я знала, что мой дед был главой округа, но я никогда не думала, что он мог быть коллаборантом нацистов.

Вернувшись в Чикаго, я продолжила работу над материалами моей мамы. Я не могла допустить, что эти обвинение могут быть правдой. Разбирая документы, обнаружила 32-страничный буклет под названием – «Держите выше головы, литовцы!». В нем я обнаружила призывы против евреев: «В Клайпеде немцы уничтожают литовцев, а в Великой Литве на аукционах евреи скупают фермы. Раз и навсегда: мы ничего не будем покупать у евреев!». Это написал мой дедушка. У меня дрожали руки. Я не хотела иметь дедушку, который был автором этой брошюры.

Я серьезно решила не заниматься этой книгой, даже несмотря на обещания матери. Мне понадобились годы для того, чтобы продолжить расследование, чтобы психологически быть готовой для ужасающей возможности узнать, что мой дед действительно участвовал в убийстве евреев.

В 2013 г. я провела несколько недель в Литве. Я наняла гида, специалиста по истории Холокоста, директора Дома-музея Праведника Народов мира Ч. Сугихары – Симонаса Довидавичюса. Мы вместе исследовали жизнь моего деда. Я показала ему все памятники моему деду; он показал мне ямы, где по вине моего дела были захоронены евреи. Я дала ему книгу, изданную Музеем геноцида, утверждавшую, что мой дедушка – герой; Симонас дал мне книги о Холокосте, которые утверждали, что мой дед был злодеем.

С. Довидавичюс был первым, кто предположил, что мой дед провел первоначальную «акцию» во время войны еще перед тем, как пришли немцы. Она совпала с нападением нацистов на СССР 22 июня 1941, в тот день Литва с немцами начала восстание против Советов. Это стало началом Холокоста. 95 процентов из 200 тысяч литовских евреев были уничтожены – самый высокий процент в Европе. Сейчас в Литве проживают около 3 тысяч евреев.

В течение трех недель 2 тысячи евреев были убиты в Плунге – половина населения города. Там мой дед возглавил восстание. Это было еще до Ванзейской конференции, на которой нацисты решили сделать массовые убийства государственной политикой. Еще более ужасающим было то, что С. Довидавичюс утверждал, что мой дед, как офицер в чине капитана, учил своих литовских солдат, как эффективно убивать евреев: как их собрать, привести в лес, заставлять копать себе могилы и закапывать их в ямах после расстрела. Мой дед был большим учителем.

Я возобновила расследование. Я нашла Дамионаса Ряуку, коллегу моего деда по пятидневному восстанию. В 1941 ему было 17 лет. «Мой дедушка имел какое-то отношение к убийству евреев?». «Его здесь не было», – ответил он. «Он к этому не касался. Это были немцы». Я заподозрила, что он пытается что-то скрыть, но мне нужны были доказательства.

Моя поездка подходила к концу. Моя тетя Алдона Будрите-Бузене (ее мать была сестрой моей бабушки) рассказала, как она, будучи 10-летней девочкой, в 1941 г. в Плунге присматривала за моей мамой. Она поведала мне эту историю в своей квартире в Клайпеде. Вскоре после восстания, мой дед перевез свою семью в дом, который находился в центре города, этот дом внезапно «освободился». Они жили в нем до переезда в Шяуляй, где мой дед стал главой округа. «Что значит – «внезапно освободился»?», – спросила я. Она ответила, что «евреи исчезли, дом стал свободен. Многие литовцы переезжали в новые свободные дома».

Сделав глубокий вдох, я спросила: «Ты имеешь ввиду, что дома освободились потому, что евреев убили?». Она кивнула с огорчением. «Что с убийством евреев?», – спросила я. «Кто приказал их убить?».

«Я не верю, что это была инициатива твоего деда. Он был слишком хороший для этого».
После паузы, я спросила: «Но, если он там жил, руководил восстанием, разве не он отдавал приказы?» В первый раз тетя Алдона начала сопоставлять факты и события. Она покачала головой и заплакала. «Я не могу в это поверить. Может, у него не было выбора. Он должен был выполнять приказы. Я не знаю, что думать. Я предполагаю, что это возможно». Она выглядела обескураженной, пытаясь осознать, что ее дядя Йонас участвовал в убийстве евреев.

Оказалось, что тот дом стоял напротив отдела полиции – квадратное здание на главном перекрестке города. В этом здании размещался командный центр нацистов. Дом также находился недалеко от синагоги, куда евреев согнали перед тем, как отвести в лес и расстрелять. Может, поэтому моя бабушка просила меня не писать эту книгу?

К концу поездки я поняла, что мой дедушка санкционировал убийство 2 тысяч евреев в Плунге, 5 тысяч 500 евреев в Шяуляй и 7 тысяч в Тельшяй.

Вернувшись в Чикаго, я продолжила работать над книгой. Два месяца назад, мой проект привел меня к Гранту Гочину – еврею с литовскими корнями, который живет сейчас в Калифорнии. В течении многих лет он исследовал историю своей семьи. Его кузина Соня Белер, пережившая Холокост, рассказала, что вооруженные литовцы преградили путь 6 тысячам евреев из ее местечка, которые, за три дня до прихода немцев, хотели бежать в Советский Союз. Она видела как схватили парней из восьмого класса местной школы, чтобы они помогали убивать евреев.

Вооруженные литовцы грабили еврейские дома, до смерти избивали евреев, издевались, насиловали и убивали девочек и женщин. Они подожгли раввину бороду, прикладывали горячий утюг к его телу и застрелили на глазах всей общины.

Соня смогла избежать смерти. Она прошла гетто, которое было создано по приказу моего деда. Прошла концлагерь Дахау.

Г. Гочин нашел более 100 своих родственников, которые были убиты в Литве во время Холокоста. Наше независимое расследование показало, что мой дед убил родственников Гранта. Мы решили объединить усилия.

Несмотря на то, что на протяжении двух десятилетий я занималась исключительно своим дедом, Грант Гочин инициировал в Литве движение по разоблачению тех, кто участвовал в Холокосте, и кого Музей геноцида объявил героями. Три года назад он начал кампанию за то, чтобы снять мемориальную доску со здания библиотеки Академии наук. Несмотря на широкое отражение в прессе и петицию, подписанную 19 известными литовскими политиками, писателями и историками, правительство отказалось снять доску. В этом месяце Г. Гочин представил 69-страничный доклад по моему деду, обвинив правительство в сокрытии фактов Холокоста. Я стараюсь помогать Гранту в этом, предоставив ему мои исследования о деде.

В виду огромного сопротивления литовского правительства, усилия по признанию роли моего деда – Йонаса Норейки – в Холокосте будут долгими и сложными.  Души 200 тысяч евреев, погребенных в литовской земле, требуют такой расплаты».